Начало
Глава 7.
Поняв, что лишняя, Никитична отбывает восвояси допивать чай, а я захожу к своему подопечному,
- Ну, как? Перекусил немного? – гляжу, тарелка опустела, а он уже в штанах. Они ему до смешного коротки, как бриджи, но это не важно, даже такое нелепое одеяние, явно делает его смелее и намного уверенней. Вот и глазки повеселели. Настороженности поубавилось. Понял, что никто здесь убивать его не собирается.
- Как тебя звать-то? – спрашиваю, ни на что особо не рассчитывая, он потупившись молчит, - ладно, запишем Константином, согласен?
Энергично кивает, натягивая майку серого оттенка. По первоначальному замыслу она была белой, но замысел от безумного количества стирок, никто уже и не помнит, а майка ещё сослужит хорошую службу. Вот с обувью, похоже, засада. Никитична подогнала тапочки из кожзама, типичные больничные, и размер-то неплохой, сорок пятый, наверное, да и те малы.
- Просто обуйся, а задники можешь стоптать, - учу, как маленького. Всё понимает и выполняет, но тут же лицо его искажает гримаса боли. Ну ясно, к обмороженным ступням вернулась чувствительность, теперь любое касание – пытка.
Тут стук в дверь,
- Веди горемычного своего, - Никитична стучит, - доктор спустился, сейчас осмотрит, как следует.
- Пошли, Костя, - зову его, и он идёт за мной, хотя каждый шаг теперь для него подвиг, тапки в руках. Смотрю, когда выходит из помещения, слегка пригибается, наверное, опасается головой притолоку задеть. И немудрено…
- Ну, что тут у нас? – это Николай Иваныч, замечательный доктор и вообще, хороший человек. Повезло, что сегодня его дежурство. Он добрый дядька, не вредный. Уже довольно пожилой и, наверное, от этого слишком мудрый, чтобы раздражаться, досадовать или желать кому-нибудь зла.
- Вот, - демонстрирую своего протеже, - Константин, - Никитична бросает на меня любопытный взгляд, но помалкивает, а я продолжаю, - похоже, обморожение конечностей.
- Да я уж и сам вижу, - соглашается доктор, - а ну-ка, дружочек, да ты великан, парень! - обращается к Косте, - дай-ка, рассмотреть получше. Ложись на кушетку, - потом к нам с санитаркой, - а что это он у вас сирый да босый?
- Так на его лыжи не лезет ничего! – вставляет она, - не хрустальный, не разобьётся.
- Ох, и злюка ты, Никитична, - ворчит незлобиво доктор, а сам осматривает покрасневшие и наливающиеся на глазах, ступни пациента. От прикосновений мой подопечный, конечно, не стонет, но сжимает до побеления челюсти, а руками края кушетки, видно нелегко терпеть.
- Ну, что там, Николай Иваныч? – мне очень важно знать, - неужели всё плачевно?
- Да не так, чтобы совсем плачевно, пока навскидку вторая степень, думаю, поражены только кожные покровы. На днях пузыри пойдут, мокнутье, как полагается, потом кожа будет слезать. Если всё пойдёт по плану, пара – тройка недель, и заживёт. Госпитализируем, безусловно, куда ж ему, болезному, - глядит так участливо на бомжа, - никакой антисанитарии, не дай Бог ещё вторичная инфекция промешается, тогда можно и ноги потерять, - а потом вдруг задаёт вполне резонный вопрос, - а почему он молчит? Язык тоже отморозил?
И я думаю, ведь правда! Может, у человека что-то с языком? А мы тут про ноги толкуем! И как я не догадалась посмотреть?!
- А, ну-ка, открой свой роток, парень, - Иваныч уже вооружился деревянным шпателем. Костя садится на кушетке и, видя, что орудие пытки не очень страшное, послушно открывает рот, - да ничего, вроде такого, язык, как язык, - рассуждает вслух доктор, - рот, как рот, и даже зубы все на месте и на редкость в хорошем состоянии для бомжа, - почесав затылок другой стороной шпателя, предлагает новую версию, - то ли с головой, что-то, то ли зарок дал…
- Какой ещё зарок? – не понимаю.
- Да мало ли сейчас приколистов всяких, да спорщиков, тешатся, чем могут, - пожимает плечами доктор.
- Но почему Вы думаете, что прикол? – не вяжется как-то, - он худющий, весь запаршивел, да ещё и ноги обморожены, разве это похоже на прикол?
- Танюша, ты ещё слишком молода, многого не замечаешь, - вздыхает Николай Иваныч, - а я вижу за этой худобой породистого мужика с идеальными зубами и явно хорошими манерами. Посмотри, как он сел, с такой осанкой только на троне восседать!
От этого замечания Костя нисколько не смущаясь, лишь прикрывает веки, а я смотрю, действительно, он так же и в душевой сидел, будто царственная особа, и ручку мне поцеловал, так галантно и умело, и ел, несмотря на голод так, будто лишь отведать решил угощение. И думаю, сколько же загадок ещё у этого человека?