В больших городах здания закрывшихся предприятий советской эпохи нередко претерпевают ревитализацию — превращаются в бизнес-центры, арт-кластеры, выставочные площадки, образовательные центры и жильё. Однако часть строений остаются в запустении и постепенно разрушаются. Ветшающие, но не забытые, они вызывают ностальгию по прежним временам у старших поколений и желание побродить по «заброшкам» у молодых искателей приключений. Как советское индустриальное наследие Северо-Запада России объединяет поколения, IQ.HSE рассказывает по мотивам исследования историков из НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Анны Петровой и Елены Кочетковой и работ других учёных.
Пейзаж деиндустриализации
Санкт-Петербург долгие годы был одним из флагманов индустриализации, средоточием множества заводов — как прошедших апгрейд дореволюционных, так и созданных в советские времена. Предприятия Северо-Запада России играли огромную роль в промышленном развитии страны. Производства варьировались от переработки древесины до машиностроения (одним из гигантов был Кировский, бывший Путиловский завод Санкт-Петербурга) и микроэлектроники.
Ныне часть предприятий перепрофилированы и работают до сих пор: группа компаний «Кировский завод», «Радиоприбор», холдинг «Ленинец». Однако многие другие не пережили переход к рыночной экономике в 1990-е годы, последующий кризис и закрылись. Например, Сортавальский мебельно-лыжный комбинат (Карелия), продукцией которого пользовалась российская лыжная сборная.
Распад советской индустриальной системы провоцировал безработицу. Опустевшие цеха и конторские здания сдавались в аренду под торговлю и склады, но нередко просто забрасывались, отмечает социолог Роман Абрамов.
В целом деиндустриализация была глобальным процессом, напоминает исследователь: «Угольные бассейны Уэльса и Йоркшира, Рурский промышленный комплекс, “ржавый пояс” Америки, призрачный Детройт стали жертвами перехода экономик к постиндустриальному типу». Особенно сильно деиндустриализация ударила по малым городам. Ликвидация в них градообразующих предприятий вела к оттоку населения — в поисках лучшей доли.
Ну а в северо-западных регионах России территории петрозаводских Онежского тракторного завода и птицефабрики, давшей название одному из районов города, санкт-петербургского завода «Красный треугольник» (некогда — крупного производителя товаров из резины), бывшей трикотажной фабрики «Красное знамя», кондитерской фабрики «Азарт» — примеры во многом заброшенных, но не забытых промышленных зон, где когда-то кипела жизнь, а ныне царят «разруха и безысходность».
Красноречиво описание птицефабрики: «В 2016 году здесь не осталось ни одной птицы. Производственные помещения опустели, клетки валяются перевернутыми, территория заросла травой, рядом с одним из цехов кто-то устроил свалку строительных отходов...».
По оценкам сотрудниц Лаборатории экологической и технологической истории НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге Анны Петровой и Елены Кочетковой, по всей России подобных заброшенных промышленных и коммерческих зданий — пять-шесть тысяч. В постиндустриальные времена эти сооружения стали историческим наследием, которое обычно нуждается в бережном отношении, но не всегда получает его. Что-то сносится, что-то подвергается редевелопменту — превращению в бизнес-центры, арт-кластеры, музеи, лофты — хотя решения бывают не всегда удачными.
В любом случае здания бывших предприятий остаются символичными, значимыми для людей. Старые заводы остаются достопримечательностями районов и наносятся на ментальные карты, отражающие субъективную, личностно окрашенную топографию. Предприятия вызывают ностальгические воспоминания. Об этом свидетельствуют посты и комментарии в социальных сетях («Вконтакте») и блогах, материалы в сетевых сообществах, статьи в СМИ, которые анализировали Анна Петрова и Елена Кочеткова.
От производства продукции — к фабрикованию мифов
Сегодня бывшие советские предприятия во многом стали источниками мифологии — или, по крайней мере, эмоционально окрашенных воспоминаний и размышлений. Обращены ли связанные с ними мифы к прошлому (советской стабильности) или к воображению будущего, эти здания «виртуально» участвуют в мысленном восстановлении распавшейся связи времён. Они воссоединяют разные темпоральности.
Так, рабочий трикотажной фабрики «Красное знамя», трудившийся на ней в 1970-х, признаётся, что всё ещё помнит, как функционировали вязальные машины. Бригада была молодая, мастер цеха и работники были замечательными людьми. «Это были очень хорошие годы», — заключает автор воспоминаний.
Бывшие рабочие молокозавода в Волосово Ленинградской области пишут, сколько хорошего молока производилось, вспоминают вкус мороженого и глазированных сырков. Завод «Красный гвоздильщик» производил отличные изделия, после его закрытия приходится покупать низкокачественные китайские гвозди по завышенной цене, сетует ещё один рабочий.
По мнению авторов исследования, ностальгия вызвана не столько пустующими фабриками как таковыми, сколько тем, какие последствия повлекло их закрытие для людей. Утрачена была не только качественная продукция, но и определённость.
Ревитализируя промзоны
Старые здания бывает сложно и дорого приспосабливать под современные задачи. И всё же таких примеров немало. Речь о ревитализации, когда здания, утратившие прежние функции, перепрофилируются, обрастают новой инфраструктурой и оживают. Они снова становятся местами средоточия людей — креативными пространствами, офисами, музеями, образовательными центрами — и одновременно «реанимируют» окружающий ландшафт.
В Санкт-Петербурге примеры таковых — паровозное депо Варшавского вокзала, трансформировавшееся в бизнес-центр, популярный среди молодёжи культурный центр Севкабель Порт на бывшей территории завода. В зданиях бывшей текстильной фабрики «Красный маяк» расположены корпуса Школы экономики и менеджмента НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге.
В Москве таких примеров тоже немало. Например, Центр современного искусства «Винзавод», расположенный на территории бывшего комбината вин, Музей современного искусства «Гараж» (сначала размещался в Бахметьевском автобусном гараже), Центр дизайна Artplay на месте бывшей промзоны у Курского вокзала, деловой квартал «Красная Роза» на территории одноименного советского шёлкового комбината, деловой квартал «Новоспасский» (на месте бывшей ситценабивной фабрики). Экс-завод «Электролуч» стал бизнес-центром. На территории кондитерской фабрики «Красный октябрь» расположилась одноименная некоммерческая галерея. Деловой центр и жилой комплекс «Голутвинская слобода» возник на месте ткацкой мануфактуры. В помещениях кондитерской фабрики «Большевик» разместились офисы, рестораны и Музей русского импрессионизма.
За рубежом хрестоматийные примеры ревитализации — парижский Музей Орсе в здании бывшего вокзала, берлинский культурный центр KulturBrauerei на месте бывшей пивоварни, торгово-развлекательный центр Stary Browar на месте экс-пивзавода в Познани (Польша). В Детройте в здании бывшего промышленного склада появился Музей современного искусства.
Иногда ревитализацию проходят целые районы. В Хельсинки на месте бывшей фабрики «Арабия» по производству посуды построили квартал с офисными пространствами, жильём и всей необходимой инфраструктурой. В Гамбурге портовая территория Хафенсити превратилась в новый мультифункциональный район с офисами, общественными пространствами и жильем. В Вене на пространствах бывшего аэродрома задуман район Асперн Зеештадт.
Ревитализация территорий может превратить их из экс-периферии — в новые центры. Тем самым происходит джентрификация — благоустройство районов, позволяющее привлечь туда более обеспеченных жителей и арендаторов. И наоборот — обветшавшие архитектурные комплексы утрачивают прежнюю «центральность» и маргинализируются. Такие загадочные, «альтернативные» пространства привлекают особую категорию туристов — сталкеров.
Индустриальные «места силы»
Перенесённые в наше время, персонажи советской фантастической киноленты «Сталкер» (1979) по повести братьев Стругацких могли бы путешествовать по таким опустевшим «Зонам», как территории закрывшихся советских заводов. Современные сталкеры (они же — представители “urban exploration” — «городской разведки», особого типа туризма) так и поступают, обследуя обветшавшие промзоны, брошенное, но не забытое индустриальное наследие. Они бродят по «благородным развалинам», преодолевают препятствия, описывают свои ощущения в профильных сообществах и ожидают реакции со стороны единомышленников.
Сталкерами движут любопытство, желание прикоснуться к «неизвестному». Примерно так же искатели приключений бродят по Припяти, опустевшей после Чернобыльской аварии 1986 года. Другой пример — бывшая столица американского машиностроения Детройт, который надолго стал городом-призраком, но сумел монетизировать эффекты деиндустриализации, во многом — благодаря интересу туристов к разрушающимся объектам («руинофилии»).
ВРЕЗКА: Руины очаровывают не только интеллектуально, но и в осязательном, чувственном смысле, отмечала антрополог Светлана Бойм. Они вызывают у нас шок «исчезающей материальности». КОНЕЦ ВРЕЗКИ
При этом практика “urban exploration” — зачастую травмоопасна, так как многие старые здания в аварийном состоянии. Не случайно один из сайтов о заброшенных строениях Санкт-Петербурга предупреждает: «Посещение данных мест может быть опасно для вашего здоровья. Некоторые конструкции очень неустойчивы». Многие из объектов не охраняются, поэтому некоторые адреса нередко фигурируют в сводках происшествий, что, впрочем, не останавливает сталкеров.
«Романтики каменных джунглей»
Характеризуя сталкеров в сборнике «Микроурбанизм. Город в деталях», Роман Абрамов отмечает, что эти молодые люди избрали подобный вид туризма для получения опыта освоения «невидимых или закрытых урбанизированных пространств». Вместе с дифференциацией стилей жизни, потребительских культур и распространением GPS появились запросы на альтернативное познание города. «Это познание не ограничивается скольжением по очевидным маршрутам, но требует смещения реальности, при котором город попадает в “сумрак”, столь хорошо описанный в “дозорной” серии Сергеем Лукьяненко», — поясняет исследователь.
Альтернативное освоение пространства связано с поиском «потаенных» мест, не замечаемых горожанами в обычной ситуации. «Новый городской туризм накладывает на привычные городские карты разметки, видимые только владельцам соответствующих ключей, — пишет Роман Абрамов. — Эти разметки подобны тематическим картам, где видны, например, только системы подземных коммуникаций, бомбоубежища, заброшенные промышленные объекты и т.п.».
При этом сталкерам важно отчитаться об экспедиции в сообществе. По выложенным фотоотчетам путешествие зачастую и оценивается. Все эти рассказы агрегируются на специальных сайтах — Urban3p («Урбантрип», по сути, гид по «заброшкам») и других. Часто «городские разведчики» фиксируют самые необычные пространства и предметы. Так, посетившие «Красное знамя» сталкеры отмечали, что в зданиях нашлись работающий калькулятор, бильярдный столик, «прототип» кофе-машины и даже украшенная новогодняя ёлка. Все это напоминает некую фантасмагорию — с абсурдом, печалью, комизмом и налётом магии одновременно.
Сталкеры оценивают и общее состояние объектов, приводят краткую информацию о возможной реконструкции. Они нередко стараются привлечь внимание к исчезающей красоте разрушающихся зданий, но одновременно фантазируют и о будущем. Создатели «Урбантрип» подчёркивают, что подобные экспедиции — «путешествие в неизвестность, <...> рождающее в наших головах образы, которые мы воспринимаем как послания из будущего. <...> Мы — романтики каменных джунглей». Иными словами, сталкеры конструируют воображаемое будущее, соединенное с прошлым и пропущенное через «фильтр» утопии.
Связь времен и коллекция смыслов
Оба сообщества — и ностальгирующие, и сталкеры — эмоционально воспринимают бывшие заводские пространства. Для них ветшающие здания заводов неотделимы от городского пейзажа, вписаны в их социальный опыт.
Старые постройки становятся символическими связующими звеньями для разных поколений, существуют в их социальной памяти, становятся предметом фантазий на тему будущего. Бывшие производства теперь продуцируют размышления, воспоминания, тоску по «золотому веку», мифы — и по-прежнему остаются «прецедентными», значимыми для людей.
В этом смысле старое индустриальное наследие вполне вписывается в урбанистический «палимпсест». В подобной концепции город понимается как многослойный текст, в котором накладываются друг на друга самые разные смыслы и образы, дискутируют разные социальные практики. Реальное пространство сосуществует с воображаемым. А современная архитектура — соседствует с историческим наследием.
Автор текста: Ольга Соболевская