По каменному полу спешно шаркали сандалии. Рыдания мальчика разносились по всем коридорам, заливаясь даже в самые отдалённые кельи. Но ни кто не смел, выйти из тёмных, холодных комнат и заступиться за своего брата.
Сотрясаемый рыданиями, мальчишка послушно шёл за высоким седым мужчиной.
Отец Дэниел, крепко держал ребёнка за грязный рукав потрепанной рясы так, словно тот вырывался. Он знал, что если отпустит, то ничего не изменится: мальчик всё так же будет рыдать и отговариваться, так же будет умолять простить его, но всё так же будет спешить вслед за священником.
Какой позор! Устроить драку в столовой из-за куска хлеба! Не простительно! Грех поселился в душе ребёнка и только он – Отец Дэниел – может очистить его!
Высокий, пожилой человек, с редеющими седыми волосами, выглядел как ссохшийся старик – прихожане считали чудом, что он самостоятельно передвигается. А между тем ему не было ещё и пятидесяти лет. Столь потёртый жизнью, он сохранял неуёмный запас энергии и душевных сил.
-Позор! – презрительно фыркнул он и дёрнул мальчишку за руку.
Худощавый мальчик снова всхлипнул во весь голос. Эхо холодной водой разливалось по монастырю, казалось – стены плачут вместе с ним. Полные страха невинные, голубые глаза, то и дело проливали реки слёз. Как же ему хотелось оказаться дома, в кругу любящей семьи. Проблема в том, что с рождения не было ни дома, ни семьи. Под дубовой дверью монастыря, родители оставили его в плетёной корзинке с маленькой запиской на шерстяном одеяле: «Майкл».
Пронзительным скрипом распахнулась дверь кельи отца Дэниела, и одним рывком священник затащил мальчишку. Всё тем же зловещим скрипом, дверь медленно отрезала их от коридора, от других келий, от другого мира.
Майкл уже не первый раз бывал здесь. Уже казались привычными мозаичные цветные стёкла - украшающие окна только в этой кельи, - бесчисленные иконы - с которых строгим взглядом смотрел Спаситель, с которых лилась забота и любовь Девы Марии, - даже распятия, которые всегда угнетали Майкла, казались привычными и почти родными. У стены, около двери, стояла небольшая деревянная тумба, с расписной дверцей и позолоченной ручкой. Всё так же неизменно на тумбе лежала святая книга, золотые буквы которой, торжественно гласили: «Библия». В центре комнаты, под массивным, бархатным навесом, цвета густой крови, стоялая удивительной красоты резная кровать – в то время как дети спали на соломе. Ложе с вельветовым покрывалом и кружевными подушками было достойно королей, но в этой кельи и в этом монастыре был свой король, свой правитель – Отец Дэниел.
Священник толкну мальчика на кровать.
-В твоей душе гнездится грех, мой мальчик, - ласково произнёс он, медленно распуская верёвку, опоясывающую рясу.
-Я больше не буду... простите, Отец Дэниел... – лепетал ребёнок, сползая с кровати.
-Я помогу тебе, я отпущу твои грехи, – всё так же ласково бормотал священник, будто разговаривая с самим собой.
-Пожалуйста, не надо... – пролепетал Майкл и поджал колени к подбородку.
-Ты что, - выкрикнул святой отец – хочешь вечно гореть в аду?
Ответом было лишь рыдание
-Ты хочешь вечность провести в геенне огненной? Видеть, как черти пытают души грешные и молить Господа о прощении?
-Я... молю... молю о прощении...
-Я отпущу твои грехи... – тихо прошептал он
Но он сам не верил своим словам, знал, что дело не в грехах, знал, что грешен здесь - только он. Отдав всю жизнь Господу, он не был вознаграждён. Он всех любил, как учит библия, но не был любим. Неблагодарные дети, брошенные родителями, никогда не думали о нём. Он содержал их, он одевал и кормил их. Он дал им крышу над головой. А что взамен? Неблагодарность, да и только.
Но несколько месяцев назад, зайдя в келью маленького Эдварда, он увидел благодарность. Он и все остальные дети бесконечно благодарили его своими глазами. Своими тонкими ручками и изящными плечиками. Исхудавшие дети, казались ему ангельскими посланниками, он понял, что такое любовь. Тонкие пальчики, которые он сжимал в руках, сводили его с ума. Тонкие пальчики держащие его запястье, разогревали кровь. Тонкие пальчики были прекрасны!
-Я отпущу твои грехи! – криком повторил священник и сбросил рясу.
Перед мальчиком предстало обнажённое тело старика. Он действительно казался слишком немощным, чтоб передвигаться. Дряблая кожа, покрытая старческими пятнами, свисала с локтей, собиралась в складки на животе. Покрытый кровоточащими язвами, он вызывал отвращение и ненависть, выносить которые Майкл больше не мог.
Мерзкая лимфа, вперемежку с кровью и гноем, начинала сачиться из его тела всякий раз, как он снимал рясу. Дэниел уже не мог терпеть эту жгучую боль, эту болезнь заживо съедающую его плоть. Он всегда хотел посчитать свои язвы, всегда было непреодолимое желания посчитать их все, но безумный страх всегда останавливал – сколько их? Ровно по одной за каждый совершённый грех? Ровно по одной за осквернённого ребёнка, за сломанную жизнь? Дэнил медленно направился к рыдающему мальчику, точно зная, что завтра на теле откроется ещё одна язва.
-Встань и прими очищение! – священник схватил ребёнка за худые, влажнее от пота плечи и навалился на него всем телом.
Отвратительным чавкающим звуком лезвие вошло в податливую плоть. Глаза священника округлились и загорелись неистовой болью, но он не издал ни звука.
Тонкие пальцы крепко сжимали грязную рукоять ножа украденного из столовой.
Тонкие пальцы медленно поворачивали его.
Тонкие пальцы ощутили жар вязкой крови.
Тонкие пальцы дрожали.
Тонкие пальцы были прекрасны...