Это был небольшой, белый плюшевый мишка. Знаете, сидячий такой - ножки вперёд и ручки вперёд. Плюшевым он на самом деле был недолго, совсем непродолжительное время. А потом стал лохматым, кудрявеньким – шёрстка скаталась, где-то вытерлась, приобрела неряшливый вид. Да и белым его можно было назвать условно.
Просто не сидел он на полочке. Он жил со мной мою жизнь.
Мы вместе ели, вместе играли, вместе спали, вместе ждали вечерами родителей из гостей или из кинотеатра (когда они ещё были вместе). Сидишь с ним рядышком на диване и ждёшь. И не так вроде бы и одиноко.
А ещё ему можно было рассказать только что придуманную сказку. Ему нравилось. Я вот прямо это видела!
И на судьбу можно было пожаловаться, выложив как на духу все детские обиды и переживания.
И порадоваться можно было и подурачиться. Например, обняться с ним и танцевать по комнате, горланя на всю квартиру: «Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов. Зачем вы девочки красивых любите, непостоянная у них любовь!».
Мишка появился у меня в 5 лет, прямо в день рождения. Помню, как вечером я сидела с книжкой на диване (я начала читать бегло в 4 года) и всё поглядывала с тоской на входную дверь. Очень ждала маму. О том, что сегодня Мой день, я догадывалась. Но смутно.
В нашем детстве детоцентричность была не в моде. Ни аниматоров, ни накрытого стола, ни подарков. И всё же я чувствовала, что сегодня имею право на любовь. По-видимому, в садике поздравляли…
Поэтому и было грустно. Именно в этот день мама так долго задерживается на работе. И вот он, счастливый момент - открывается дверь и появляется мама! И, сходу, оживлённо рассказывая папе свои взрослые новости, она бросает на диван что-то белое в хрустящем прозрачном пакете. Я не ждала подарок, я ждала маму. Но подарок меня потряс.
Это был он. Мишка. Имя я ему так и не придумала. Мишка и Мишка.
Он был со мной девять лет. Трудно и представить, сколько всего нашёптано в его ушки.
В 7 классе, когда одноклассники на переменах уже обсуждали модные пластинки, а кто-то уже и на танцах в городском клубе побывал, я по-прежнему не расставалась с моим Мишкой. Теперь я прятала его от чужих глаз, если вдруг приходили друзья или соседи. Прости Мишка… Но вечером засыпали мы по-прежнему вместе.
Маму это очень раздражало. И не только это. Папы с нами уже давно не было (мои родители разошлись, когда мне было 8 лет). И накопившаяся усталость, и женские обиды, и вечернее одиночество... да мало ли, что ещё - всё это частенько становилось причиной срывов. А так как в квартире нас было двое, то всё доставалось мне. Я её не осуждаю. Время такое было. Не принято было, как тогда говорили, "сюсюкать" с детьми. А ещё, она по-своему переживала за меня, ей, наверное, казалось, что я застряла в детстве.
Она тоже прятала Мишку от гостей. Неловко ей было за дочь.
К тому же, и Мишка был уже совсем страшненький. У него были разные глаза – один потерялся, и вместо него была пришита чёрная пуговка. А ещё у него не было носа. Он отклеился раньше, чем глаз, и я, будучи совсем маленькой, пыталась приклеить этот носик на коричневый пластилин. Поэтому и мордочка давно уже не была белой…
Стирать его было нельзя – внутри у него были опилки. Я это точно знала, потому, что, став взрослее, не раз зашивала расползающиеся швы на его лапках.
В общем, мой милый Мишка, хоть и оставался милым, но украшением квартиры уже давно не был.
Мама всё чаще ругалась, увидев его в зале. И всё чаще звучало: «Зачем он тебе сдался? Не стыдно тебе? Да ещё и страшный такой».
А потом наступила дождливая осень. Мне исполнилось 14 лет. И мама видно решила, что я уже стала взрослая…
Я увидела его через окно. Через потоки воды, струящиеся по стёклам. Пришла из школы, села за уроки. Мой письменный стол стоял у окна…
Во дворе нашего дома в этот год поставили контейнеры для мусора. Раньше их не было. Ежедневно, в назначенный час приезжала машина «мусорка» и все жильцы выходили во двор с мусорными вёдрами (чаще эмалированными, пакетов тогда ещё не было). Это была такая своеобразная соседская тусовка. Машина уже уезжала, а соседки с вёдрами ещё долго стояли группками, переговаривались, общались.
Но потом что-то изменилось в коммунальном хозяйстве. Мусорка стала приезжать раз в неделю, а во дворе появились эти баки. К концу недели они бывали переполнены, и мусор частенько лежал кучкой рядом.
И вот на этой кучке, под проливным дождём я и увидела Мишку. Сначала не поверила. Бросилась искать квартире. Нет его. Вот нет, представляете!
И я побежала во двор.
Он был такой жалкий. Мокрый насквозь, какой-то весь раскисший, потерявший форму, грязный от брызг. И такой маленький посреди промокшего, продуваемого всеми ветрами, осеннего двора. И из под его ушка торчали картофельные очистки...
А я стояла и рыдала возле этой помойной кучи. И мне казалось, что он тоже плачет. И небо. Слёзы и капли дождя стекали по щекам, заливались за шиворот. И в этой воде что-то растворялось навсегда. Что-то светлое, детское, доброе.
Я не решилась его забрать. Побоялась маминого гнева. Я росла послушным ребёнком. Хотя ребёнок, пожалуй, во мне в этот день умер, но инерция беспрекословного послушания и детского страха была ещё сильной.
У меня ничего не осталось из мира детства. Пожалуй, только школьные грамоты и ленинские аттестаты (такие выдавались, если за год не было ни одной четвёрки в четвертях). И всё.
Когда я приехала на свои первые зимние студенческие каникулы, то обнаружила, что исчезли все мои тетради, книги. Даже любимые коньки и лыжи. Даже кровать! Можно ведь и в зале на диване во время каникул поспать.
И даже клетка с любимым волнистым попугайчиком исчезла. Наверное, он умер от того, что в моё отсутствие ему приходилось весь день сидеть в темноте. У нас же зимой почти полярная ночь…
Я не обижаюсь на маму и не сужу её. Уже... Когда уходят родители, то вместе с ними уходят и детские ожидания и требования. У детей они обычно высокие. Остаётся только любовь. И понимание, что они обычные люди, не ангелы. Но зато они единственные, кто любили тебя всем сердцем, как никто другой. Любили как умели. Мама - дитя войны. Недолюбленное. В её детстве вообще не было никаких Мишек. Ей, наверное и правда моя дружба с опилками казалась странной.
Я, пожалуй, тоже не была идеальной мамой. Но когда мы переезжали в Крым, с нами ехали и игрушки наших детей.
Я простила историю с Мишкой, но не могла её повторить.
В одной из коробок лежал вот такой Мишка. Андрея! Его мама бережно сохранила его. А я отремонтировала. Навязала ему ладошки и пяточки и стал он краше прежнего.
Не думаю, что Андрей будет с ним играть ). Мишка лежит в коробке. Это я сейчас залезла на чердак и достала его, чтобы показать вам.
Но я точно знаю, что в коробке или вне её, он будет с нами до конца. Потому, что это "тот самый Мишка"!
А это мой Кот! Его мне Ванька сшил в первом классе! И он тоже со мной до конца.
Кроме игрушек мы везли детские книги, тетради, альбомы с рисунками, ракушки, камушки, вкладыши от жвачек, значки, медали, динозавриков, письма, браслетики, рогатки, самодельные открытки, блокнотики, поделки из дерева и даже новогодние, сшитые мною "из того, что было", карнавальные костюмы...
Всё это было аккуратно запаковано в коробки. На некоторых из них были написаны имена сыновей. На некоторых - просто «Игрушки».
Ребята, которые помогали нам разгружать в Крыму машину с вещами наверное удивлялись. Вроде не молодые люди…, а столько игрушек с собой привезли.
И дело не в том, что "вдруг внукам пригодится". Хотя поиграть с папиными машинками и построить модель из папиного конструктора мне кажется классно!
В прошлом году я наблюдала, как мой старший сын с внучкой играют в игру, которую он сам нарисовал в детстве.
Сколько эмоций было и у внучки и у сына! Дочка играет в его игру!
Но не только ради этих моментов ехали три тысячи километров коробки с названиями «Ваня» и «Костя».
Просто мне очень хотелось, чтобы мои дети могли в любой момент, потрогать "своего Мишку"…
А эти Ванькины коты вылезли из коробки! Тесно им там.
Ждут его на кресле. Давно уже. Мне кажется, очень ждут…