Дело было зимой. Я гостила в Санкт-Петербурге у подруги. Она помогала мне перегнать заглохшую машину. Мы натянули буксировочный трос.
По тротуару бодро шла старушка. Она решила перейти дорогу. Да еще между машинами, то есть без пешеходного перехода.
Я, увидев ее, на секунду задумалась. Она грациозно несла свое худенькое, поджарое тело. Осанка выдавала в ней голубую кровь. А утонченный профиль безошибочно указывал на белую кость. Судя по благородной седине, она пережила не только блокаду Ленинграда, но возможно и закладку Петропавловской крепости.
Засмотревшись на ее аристократическое лицо, я совершенно забыла то чем мы были заняты. Подруга тронулась, а я замешкалась. Вижу, как старушка упала, налетев на трос. Подруга смотрит направо, чтобы пропустить попутный транспорт и выехать с обочины. А я на старушку, со следами былой красоты, которая видна до сих пор. Пока старушка пыталась встать, борясь со льдом под ногами, я вылетела из машины.
Все произошло в одно мгновение. Трос натянулся, причем когда старушка оказывается перешагнула через него одной ногой. Трос подкинул ее вверх. Подлетая в небо, она совершила грациозный переворот и снова плюхнулась под колеса моего автомобиля.
Моя подруга так и не увидела сзади эту седую грацию. Она пыталась продолжить движение. Я орала так, что обернулись люди в проезжающем мимо автобусе. Голуби взлетели с крыши. А в коляске заплакал маленький ребенок. Моя подруга в панике остановила машину.
Пока мы ставили внучку Нарышкиных на ноги, отряхали ее и спрашивали о самочувствии, старушка молчала. Потихоньку она начала приходить в себя. Потом начала говорить. Но как она это делала, я не забуду никогда.
Я была уверена что, как и многие знаю мат. Я была уверена, что могу им пользоваться. Но эта владелица голубой крови разубедила меня в этом навсегда.
Наша упавшая, с такой же грациозной осанкой, после первого слова взяла невообразимы импровизационный тембр. Она очень искусно выполнила свою нецензурную симфонию, что я замерла на месте. У меня сам открылся рот. Такого я не слышала никогда. Я слушала ее, боясь пропустить хоть одно слово.
Старушка так благородно и витиевато закручивала спирали многоэтажного мата. Плела кружева проклятий, отмечая отборной бранью нас и наших родственников в прошлом, настоящем и будущем. Кляла не только нас, но и автомобили, не забывая их появление на свет. Прошлась по нашим физиономиям и их анатомическим особенностям.
При этом не было нарушено ни одно спряжение глагола, ни один падеж не смог бы пожаловаться на неправильное употребление. Я поняла, что это был неприступный лингвистический Эльбрус, который мало кому удастся покорить.
А потом она так же грациозно удалилась, отказавшись от помощи и предложенной компенсации. От шока первая пришла в себя моя подруга. А у меня до сих пор есть ощущение неполноценности в вопросах сквернословия. А еще гложет боль, что когда нужно, я не достала телефон и не записала эту виртуозную брань на диктофон.
