Слово Нико Озеру, он на ту пору железными цепями себя к дубу приковал, чтоб не сбили. Комментировал, как сказку сказывал.
«Сорок шестая минута матча! Дед Матузя проходит по краю и уходит в лес по грибы! Он знает укромные места. Вместе с ним укромные места скоро узнают Кондратий Степаныча и Сирень Малинович. Браво, дедушка! Вывел из строя двух игроков команды противника, но и сам пал жертвой грибной страсти.
Пятидесятая минута. Бабушка Мити Авдеева обводит двусмысленного татарина, а тот ставит ей недвусмысленную подножку. Ай-яй-яй, такой футбол нам нужен. Бабушкина нога сгибается в коленке. Не очень понятно, в какую именно сторону — предназначенную природой или двусмысленным татарином. Тем временем он пасует мяч толстозадой М.М., а та отпасовывает его обратно. Следуют весьма двусмысленные перепасы накоротке.
Пятьдесят пятая минута матча. Роковая оказалась эта минута для Азаа Тляхина. Он увидел, как его колеблющаяся жена, воодушевлённая примером М.М. отпасовала мяч двусмысленному татарину. Тляхин оскорбился в лучших чувствах. Смотрите, он отнимает мяч у двусмысленного татарина и недвусмысленно гонит его к своим воротам. Видимо, назло колеблемой жене. Что-то будет! Будет удар! Удар был! На пути мяча возникает дядя Кострома с бочонком перестоявшего кваса. Рикошет в штангу. Доблестный Перейро отбивает мяч густой бровью в Зинулю. Ой, как озорно поглядывают его васильковые глаза. Зинуля бросается за заваркой.
Пятьдесят шестая минута матча. Васильковые глаза Перейро глядят на вашего непокорного слугу. Хорошо, что я приковал себя к дубу цепями, иначе не сносить мне штанов. А так — сношу!
Пятьдесят девятая минута матча. Игроки скачут по полю, как весенние цапли. Вот команда Манечки выстроилась буквой зю и пошла в психическую атаку. Смотрите, как рассыпаются перед этим построением защитные редуты «Крыльев Кособучихи»! Какой дриблинг демонстрируют Васька да Петька!»
— Только дриблинг и умеют демонстрировать! — захохотали со зрительских рядов.
«Назревает голс. Голс назревает! Вызревает! Созревает! Перейро перехватывает мяч в воздухе. Тетя Нюра валится как возлюбленная, на газон. Свисток судьи».
Будучи не в силах, но в громадных чувствах в дальнейшем Нико Озеро уже ничего не мог сказать, а только взволнованно мяукал.
Взгляд Перейро весьма красноречив: «Я с женщинами не дерусь». Дядя Вася плюнул виноградом и строго осмотрел народ, столпившийся у штрафной площадки «Крыльев Кособучихи».
— Кто толкнул мою жену? — дрожащим голосом выкрикнул дядя Вася. — Кто мою жену обидел?
— Во! — отозвалась тетя Нюра, поднимаясь с газона. – Вспомнил про жену. А как виноград трескать с ломтями и без хлеба — тут жена не нужна, тут мы сами с усами.
Затеяли допрос свидетелей. Тётя Нюся, которая навешивала мяч в штрафную площадку, утверждала, будто на Нюрочку кто-то покушался и покусился-таки.
Дядя Кострома объявил, что и близко к тете Нюре не подходил и не подойдет никогда. Дядя Вася немного подумал и засучил гетры.
Ананас Степаныч, который тоже вертелся в штрафной, заявил, что и его пытались сбить с ног чем-то неотвратимым, но он на ногах устоял.
Тут все взгляды обратились на толстозадую М.М. и жену Аза Тляхина.
— Чего уставились? — спросила М.М. — Я не такая уж неотвратимая!
Тляхин выступил вперед и закрыл грудью свою жену, правда, безуспешно.
— Не смотреть! — угрюмо сказал Тляхин. — Заколебали колебать.
— Того не надо колебать, кто сам всех колеблет, — буркнул Тын Прокофьевич.
Азъ Тляхин тоже слегка подумал и снял бутсы.
Тем временем трибуны, соскучившиеся по зрелищам, взревели: «Да будете вы пенальти бить?»
— Валяйте, пенальти, — объявил Зёма.
— А как бьют пенальти? – спрашивала Маля свирепого отца своего, подкручивающего червлёный ус.
— Да како врежут, так уж и будет, — объяснил батька, лаская Махонькины вихры.
Выставили мяч куда следует. Бить собрался Тихоколов. Подошел к мячу, пощупал его со всех сторон, отбежал на пять ли, шесть шагов назад, опять подбежал, снова пощупал.
— Да уж ты его затискал весь, — загомонила дружеская рать, а вражеская рать только подсмеивалась.
— Давай, Тихоколыч, — подбадривал дед Матузя. — Бей, не жалей.
— А мне жалко, — вдруг сказал Тихоколов тихо.
И всё вдруг смолкло.
И только кособучинский кузнечик Валдайка неистовствовал. Но потом и он затих.
Все стояли и смотрели то друг на друга, то в собственное сердце. И все вдруг каким-то случайным, бережно придуманным образом перемешались со всеми, перепутались и сплелись. И Кособучихе на моей ладони протянули ладошки мои дети. Как же странно — весь свет был Кособучихой, а мы искали её на карте!
Приятно продолжить этот рассказ хорошим словосочетанием: чача пролилась.