2020 год, ранняя осень. В городе солнце, по-летнему яркое, лучи пробиваются в окна маленькой заставленной сестринской. Чувствую себя здесь пока не особо комфортно — новое место, новые люди. Заходит человек, я его здесь ещё не видела. Высокий, в синем костюме, на шее фонендоскоп, чёрные с проседью волосы, собранные сзади в хвостик, аккуратно выбритая борода, выбритые виски. «Ого, какой интересный кадр» — подумала я и поздоровалась.
В ответ мне человек мягким голосом говорит: «Привет, я Олег, местный клоун, всех развлекаю. А ты медсестра новая? Тебя как зовут?»
Внутреннее напряжение резко падает — ведь со мной так по–свойски, с юмором поздоровались!
Об этом враче много баек и специфических прозвищ ходило по отделению — смены с ним всегда отличались сложностью, экстренностью, скоростью, беготнёй. Кто–то его не любил — тот, кто не любил и не хотел работать. Остальные — обожали.
И в эту же смену я узнала, почему.
Потому что это врач, который делал для пациента возможное и невозможное. С ним всегда работа кипела, пол горел от наших бегающих по отделению резиновых тапок, всё мигало, крутилось, летали ампулы, шприцы, кислородные маски, гул аппаратов резали короткие команды: «Амбу! Клинок! Трубку 4,5! Раздувай! Атропин! Адреналин! Чёрт, фибрилляет. Гель! Отошли от кровати, я врубаю!»
Я любила эти тяжелые и бессонные смены с Семёнычем. Для человека, который хочет учиться, смены с такими наставниками — на вес золота. Я пыталась впитать каждую крупицу знаний, ходила за ним гуськом, всё непонятное просила объяснить, показать. Наблюдала, как он общается с пациентами, запоминала каждое слово, каждое движение.
Бывало всякое. Были моменты, когда мы стояли в палате на последнем издыхании — до того уставали. Четыре часа утра, я не чувствую ног. У Семёныча красные глаза — я подремала часик, он даже не ложился. Вдох, выдох.
– Так, давай лазикс увеличим до двух в час, сода — сто миллилитров за часик, потом повторим анализы, посмотрим…»
Вдох, выдох.
Бывали слёзы в три часа ночи от усталости, но сходишь посидеть на пять минут в курилку с Семёнычем, поболтаешь, выругаешься нецензурщиной, — и дальше работать. И вроде легче.
Когда я поступила в ординатуру, Семёныч не раз меня спасал — он работал и в этой клинике и я знала, что меня могут хоть тысячу раз довести до истерики дедовщиной, унижением, дебилизмом, но я поднимусь к Семёнычу, мы поговорим и станет легче. Сколько раз я плакала, сколько раз я в сердцах кричала в курилке: «Я не могу больше! Не могу! Не могу и не хочу это терпеть!» — и всегда он находил для меня слова поддержки. И я шла дальше. И я боролась. Боролась, потому что Семёныч показал мне своим примером, что бороться стоит. Через «не могу», через усталость — человек может больше, чем он о себе думает.
Однажды он сказал очень важную для меня фразу: «Понимаешь, прочитать учебник и отработать навыки может любой. А в тебе есть главное, на мой взгляд, качество — тебе не пофиг… <на пациентов> - прим.»
И это высшая похвала для меня. И стимул бороться. За себя, за своих маленьких пациентов. За свою правду.
Я всегда могла проконсультироваться по поводу пациентов, всегда могла обратиться с любой просьбой, и безумно ценила его присутствие в моей жизни — как коллеги и как человека, и смело называю его своим старшим другом и наставником. Я горжусь, что мне довелось работать с таким человеком — врачом высшей пробы, человеком, сердце которого не зачерствело, который умеет успокоить пациента, и сделает всё, чтобы вытащить человека с того света, а если не вытащить — то дать уйти спокойно, без боли и страданий.
Наша реанимация всегда на передовой, сколько вместе пережито, сколько дней, месяцев, лет жизни для пациентов отвоёвано тяжёлым трудом, бессонными ночами, руками, стёртыми в мозоли, ногами, которые после смены просто хотелось отстегнуть и выкинуть — до того сильно они болели и каменели в судороге.
Сколько? Если даже и не так много, но оно того стоило.
Летом 2022 Семёныч уволился и уехал из страны. Временами так тоскливо — я тяжело переношу разлуку с дорогими мне людьми. Мы переписываемся и созваниваемся. Слышу мягкий голос, всегда спокойный и размеренный — и так тепло внутри. Сегодня вновь на мою демонстрацию «опускания рук» он сказал: «Знаешь, сдаться и умереть проще всего. Надо барахтаться!»
Будем барахтаться и будем жить.
Олег Семёныч, дорогой! Однажды всё закончится, всё плохое.
Однажды мы снова увидимся, и я снова залечу в ординаторскую с распростёртыми руками, зовя: «Олег Семёныыыыыч!!!» и крепко–крепко обниму. И еще раз скажу:
СПАСИБО.