ДОБРЫЙ ВЕЧЕР И ХОРОШЕГО ВСЕМ НАСТРОЕНИЯ!
Как и собиралась вчера, получила разрешение от своей подруги, чье настоящее имя — Алтынай, что в переводе с казахского, «Золотая луна», и продолжаю рассказ.
А расскажу я о том, о чём, вероятно, многие хотели бы поговорить, но боятся или стесняются. Это, вероятно, больше заинтересует людей моего поколения, но не факт.
Дело в том, что я с детства страдала тем, что в народе называют «Синдром Плюшкина», В науке это расстройство называется диспозофобией, что означает патологическое накопление вещей. Большинство людей рассматривает это как простую распущенность, неумение организовать пространство: «мама в детстве не приучила к чистоте». На самом деле известны случаи, когда применялось даже медикаментозное лечение, конечно, в гораздо более запущенных уровнях заболевания.
Приходит это состояние на фоне тяжелого стресса. Собственно, таких стрессов у меня было предостаточно, включая кое-какие наследственные вещи. Проявлялось это и дома, и на работе, и до сих пор еще я продолжаю сражаться с этим недугом, но рассказать хочу о том, как наступил переломный момент.
Кое-кто из моих бывших учеников, присутствующих на этом канале 😊, вероятно, вспомнит мой старый добрый кабинет, в котором я провела без малого двадцать из тридцати лет своей работы в школе. До меня там обитали мои старшие коллеги и наставники, включая мою собственную маму, и всё, что было ими накоплено за долгие годы педагогической деятельности, осталось мне в наследство.
Этих людей я не просто любила — они действительно были моими учителями. Поэтому я хранила всё, что, как говорится, было нажито непосильным трудом: карточки, картинки, вырезанные из «Огонька», старые стенды, плакаты, книги — всего и не упомнишь. Всё это лежало в старых шкафах мёртвым грузом. Собственно, шкафы тоже были «исторические» 😊. За долгие годы разные обитатели кабинета оставляли в нём свои разномастные и разнокалиберные следы, что создавало весьма эклектичный вид
Ни одна из моих соседок по кабинету ничего не могла со мной сделать. Я была, во-первых, старше, а во-вторых, начальником. Каждый год мы перекладывали всё это старье с места на место, вытирали пыль, но ни одной самой маленькой бумажки не полетело в мусорку.
И вот пришла она. Моя вчерашняя ученица, новоиспеченная коллега, которой завуч ставила уроки в том же помещении, что и «боссу», то есть, мне 😊. Она была такая худенькая и маленькая, что редко кто из учеников не принимал её за «свою». Как правило, только на первом уроке выяснялось, что эта тоненькая девочка и есть новый учитель английского.
Не скрою, свою экспансию в моё пространство она предприняла не сразу. Не в первый год. Этому предшествовала серия долгих осенних, зимних, весенних и частично летних каникул, во время которых мы садились друг напротив друга, наливали себе чай и говорили, говорили, говорили. За шесть лет мы рассказали друг другу всё детство, отрочество, студенческие годы, то смеясь, то плача, как бы вытаскивая на поверхность всю боль, которой были наполнены. Как говорит Алтынай, серьезные изменения во мне она начала замечать с 2017 года — ничего удивительного, это ведь был год того самого знаменательного кемпинга, где моя дочь получила мощную порцию исцеления, а я — эмоционального освобождения, которое я в полной мере смогла оценить только через годы.
И вот тогда-то начался мой путь выхода «из Египта» (в этой школе я проучилась десять лет и проработала тридцать). Глядя, как умирает лицей, который мы со старшими коллегами поднимали все девяностые, я частенько подумывала о том, что если вдруг я решу уволиться, то надо будет подгонять КАМАЗ, а то и два: унести всё это на руках не представлялось возможным. И вот в один осенний или весенний, уже не помню, день Алтынай как бы невзначай предложила «навести порядок».
Нельзя сказать, что диспозофобия была у меня в последней стадии, скорее, в первой, но проблем доставляла немало, тем более, что я сама у себя ее уже давно диагностировала, но говорить об этом ни с кем не решалась. «А что, — подумала я, — если бы нашёлся какой-то тренер, который смог бы меня сопровождать, почему бы и не дать ей бой?» Алтынай была непременно мягкой и очень вежливой. Она показывала мне каждую книжку, бумажку, тетрадку и ласково убеждала, что она уже отжила свой век, и я никогда, никогда, никогда не буду ей пользоваться. Она очень бережно относилась к предметам, которые назывались «памятными»: складывала их в стопочки и аккуратно укладывала на полки.
С каждым годом горы мусора на моих полках таяли и таяли. Почувствовав, что враг, то есть, болезненное состояние отступает, я стала буквально сообщать Алтынай: мне тяжело и страшно. Мне невыносимо больно. Но если вы не поможете мне через это прорваться, всё так и останется. Надо сказать, что я как шеф и ответственное лицо не позволяла себе обращаться к коллегам на «ты», хоть она была и на 18 лет младше. И вот все эти близкие отношения, все эти взаимные исповеди, свидетельства славы Божьей, которыми мы делились, все наши жуткие травмы прошлого — всё это сочеталось с официальным «вы». Забегая вперед, скажу, что это мы исправили, как только Алтынай первой покинула тонущий корабль под названием лицей.
На последних уборках я уже действительно плакала настоящими слезами, не стесняясь. Тут уже или я болезнь, или она меня. Без Алтынай я бы этого сделать просто не смогла, но мы очистили весь кабинет в аккурат к тому моменту, как нам пришлось прощаться с рабочим местом. Алтынай ушла первой. Я оставалась еще год, но весь год Господь давал мне знаки, что моя миссия в этом лицее окончена. Я доучила моих последних, самых любимых учеников, умных, талантливых, понимающих. Последний год я досиживала в крошечном кабинетике, куда меня «сослали» благодаря смешным и нелепым интригам, в результате чего во время пандемии все учителя бегали по кабинетам к своим классам, а я сидела, как королева, в личном офисе 😊, потому что мой предмет предполагал деление на группы, а две группы в одном кабинете оставлять нельзя. Естественно, я выбросила еще больше мусора и чувствовала себя под Божьим крылом, как никогда.
Что же Алтынай? Ну, может быть, когда-нибудь и расскажу дальше 😊. А со школой все кончилось прекрасно. В августе месяце мой пастор молился за меня и ему пришло слово, что надо сбросить тот мешок, который я тащу за спиной. А его жена в это время молилась на языках и говорила: «Школа! Школа!». Это было настолько буквально и настолько созвучно моим собственным ощущениям, что я немедленно пошла и написала заявление. Перебрав свои пожитки, я поняла, что мне ничегошеньки не нужно из того, что я оставляю. Ушла практически налегке, взяв лишь личные вещи и бросив тяжелый «мешок» не только с буквальными папками и бумажками, но и со всем грузом, с которым было сопряжено мое пребывание там. Собственно, единственное, что не напрягало меня в школе, были... дети. По ним я скучала 😊. Говорят, что и они по мне тоже. Но Господь, благословивший мой вход в этот лицей, благословил и выход. Нельзя оставаться там, откуда ушла благодать, выделенная тебе.
Вот так началась моя Земля обетованная после сорока лет в пустыне. Приятно ощущать, что мы с Алтынай вышли оттуда, как Халев и Иисус Навин😊.