(из книги «На картах не значится»)
Мы приехали в Орловку в ноябре 84-го, а 7 мая 1985 года вышло знаменитое Постановление ЦК КПСС «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма...», ознаменовавшее начало очередной, уже пятой по счёту и последней, антиалкогольной кампании в СССР. Кампания эта получила название «горбачёвской» – по фамилии воцарившегося незадолго до этого, нового Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва, собственно, и ставшего её инициатором. Как это обычно водится в нашей стране, кампания получилась шумной и бестолковой. Пыли было поднято много, палок перегнуто огромное количество, эффект же оказался минимален...
Кстати сказать, любая кампания или реформа, осуществляемая в России, радикально отличается от аналогичных мероприятий, проводимых в других странах. И в том всецело повинен наш неистребимый российский менталитет.
Ты имеешь что-то возразить, мой либерально настроенный читатель? Ах, «надоело»?! Ах, «сколько можно всё сваливать на русский характер»?! Мол, «мы – европейцы, мы – такие же, как все, и нечего тут...»?! То есть, ты желаешь поспорить? Ну что ж, я готов. Только давай не будем забрасывать друг друга цитатами из классиков или приводить никого никогда не убеждающие примеры из серии: «А вот у нас!..». Давай лучше просто, по-современному, проведём самое обыкновенное виртуальное моделирование процесса. Это, поверь мне, гораздо эффектнее и, главное, эффективнее. Согласен?
Ну, тогда давай для наглядности представим себе два совершенно одинаковых небольших виртуальных городка: наш – разумеется, Ухрюпинск и какой-нибудь немецкий... м-м... Гутенштадт. Население обоих городков утрируем до минимально возможного: три номенклатурных работника – Мэр, Заместитель и Полицейский, и три рядовых гражданина – Оптимист, Пессимист и Реалист.
Предположим, в обоих городках происходит некое, не зависящее от жителей, то есть идущее извне, событие – ну-у... к примеру, ночью выпадает очень обильный снег. Мэры обоих городков, с трудом добравшись поутру до своих мэрий, издают два идентичных указа: всем жителям города выйти на расчистку снега; каждый из жителей отвечает за прилегающий к своему дому участок дороги. А теперь, дорогой читатель, давай посмотрим за развитием событий в наших виртуальных населённых пунктах.
Начнём с неметчины. Ну, во-первых, издав указ, Мэр Гутенштадта, ощущая себя, кроме всего прочего, ещё и рядовым жителем своего родного города, первым выходит на расчистку участка дороги перед своим домом. Вслед за своим начальником тянутся Заместитель и Полицейский, следом – все остальные жители Гутенштадта. Ну что тут может произойти интересного, неординарного? Да ничего! Тут и разговоров-то особых не будет. Ну, разве что Пессимист выразит своё мнение о том, что погода с каждым годом становится всё хуже и хуже. Ну, Оптимист выскажется в том духе, что, мол, ничего страшного, подумаешь – обыкновенный снегопад. Ну, Реалист, посмотревший с утра прогноз погоды по ARD, скажет, что, по крайней мере, на два ближайших дня обильных снегопадов не ожидается. Вот, собственно, и всё. Через час вся дорога расчищена, дело сделано, жители расходятся по домам, все довольны.
Скучно? До зевоты. Ни сюжета, ни эмоций, ни романтики.
Совсем иное дело наш родной Ухрюпинск. Тут совсем другой коленкор!
Ну, опять же, во-первых, ни Полицейский, ни Заместитель, ни тем более Мэр себя рядовыми жителями городка, разумеется, уже не считают. Ещё чего! Нашли с кем равнять! Они ж – номенклатура! Элита! Поэтому ни у кого из чиновников даже мысли такой не закрадывается – выйти помахать лопатой на свежем воздухе. Итак, все официальные лица остаются на своих официальных местах. А как там себя ведут рядовые граждане?
Оптимист, естественно, встречает очередную инициативу сверху взрывом энтузиазма и тут же... садится конструировать универсальный снегоуборочный комбайн.
– Сейчас!.. Сейчас!.. – горячечно шепчет он себе под нос, лихорадочно приделывая фанерную лопату к пылесосу. – Мы сейчас не только всю улицу уберём! Мы сейчас всю страну от снега очистим!.. Да что там страну – весь мир!..
Пессимист, наоборот, встречает указ Мэра в штыки:
– Что за хрень! – возмущённо говорит он своей жене. – В прошлом году снег чистили? Чистили! В позапрошлом году чистили? Чистили! Сколько можно?!..
Он выходит на улицу и видит Реалиста, одиноко лопатящего снег на участке дороги перед своим домом.
– Ты что делаешь?! – возмущённо орёт на него Пессимист. – Делаешь ты что?!!..
– Снег чищу, – невозмутимо отвечает Реалист. – Согласно указу.
– Ты – лох!! – орёт на него Пессимист. – Тебя опять поимели! Ты оглянись вокруг – никого ведь нет! Ты ж опять один за всех пашешь!
Реалист, опустив лопату, оглядывается. Действительно, вокруг никого. Он снимает шапку и утирает потный лоб. Морозный румянец сползает с его лица.
– Пойдём! – говорит ему Пессимист, хлопая себя по карману. – У меня есть! Обмозгуем это дело...
Они идут в дом к Реалисту (Реалист – холостяк, и у него можно спокойно посидеть) и, разлив по стаканам, начинают это дело обмозговывать.
Тем временем Оптимист выкатывает на улицу свой только что изобретённый агрегат и приступает к его ходовым испытаниям. Однако при первом же включении агрегат выпускает вонючий клуб дыма и со стуком и звоном рассыпается на запчасти...
Спустя некоторое время Мэр посылает своего Заместителя посмотреть – как исполняют горожане изданный им указ.
Заместитель выходит в город и видит наполовину расчищенный участок дороги напротив дома Реалиста и судорожно раскапывающего сугробы (в поисках разлетевшихся деталей своей машины) Оптимиста. Вернувшись в мэрию, Заместитель совершенно честно докладывает, что работы, в общем-то, ведутся, но не так интенсивно, как хотелось бы, а гражданин Пессимист вообще проигнорировал указ Мэра, что попахивает откровенным саботажем.
Мэр, почесав в затылке, издаёт второй указ, в котором предусматривает всевозможные кары для лиц, игнорирующих выполнение первого указа, и отправляет Полицейского на улицу – подгонять нерадивых и пресекать саботирующих.
Полицейский, кряхтя, отрывает от стула свой объёмный зад и идёт исполнять поручение Мэра. Напротив дома Реалиста он сталкивается с пьяным в хлам Пессимистом. Слово за слово – завязывается драка. На стороне Полицейского – закон, на стороне Пессимиста – ощущение попранной справедливости и полбутылки принятой вовнутрь «белой». Реалист сочувственно смотрит в окно. Полицейский, несколько раз ощутимо получив по морде, в конце концов скручивает Пессимиста и водворяет его в кутузку...
Тем временем Оптимист выкатывает из дома модернизированный вариант своего снегоуборочного агрегата – на этот раз на реактивной тяге от газового баллона. При включении агрегат издаёт душераздирающий скрежет, вой и мощно взрывается, поджигая дом Оптимиста и нанеся своему создателю целый ряд болезненных, хотя и не смертельных повреждений.
В городе возникает паника. Все бросаются тушить дом Оптимиста, но через какое-то время выясняется, что, по большому счёту, все спасают от наступающего огня лишь своё собственное имущество. Дом Оптимиста сгорает дотла. Огонь, сделав своё чёрное дело, потухает. Глядя на семейство покалеченного Оптимиста, печально взирающее на своё пепелище, Мэр объявляет сбор средств в пользу погорельцев и первым демонстративно жертвует рубль из своего кармана. (Вскоре непременно выяснится, что жертвовал Мэр этот рубль вовсе не из своего кармана, а с будущей получки Пессимиста: «А тому-то какая разница – всё равно ведь сидит!..»)
Между тем, за всеобщей суетой и беготнёй выясняется, что снег в городе, в общем-то, притоптали и, стало быть, указ худо-бедно, но выполнили.
Вечером, в узком номенклатурном кругу, подняв бокал с коньяком, Мэр произносит прочувствованную речь о русском характере:
– ...Русский народ, ёпть, он... непобедим!.. Он гениален!.. Из глубин веков, ёпть!.. Отцы наши!.. И пращуры!.. – переполняемый эмоциями и коньяком, Мэр слегка невнятен. – А вы видели?! Как все в едином порыве!.. Все, как один, понимаешь!.. – тяжёлая мэрова длань сотрясает стол, звенит хрусталь. – Когда русский народ прижмёт, понимаешь!.. Он, ёпть, – о-го-го!!..
– Сволочь он, этот народ... – бормочет себе под нос Полицейский, осторожно поглаживая устрашающего вида фиолетово-лиловую гулю над глазом.
Заместитель тут же выступает с инициативой отдать дом крамольщика и саботажника Пессимиста герою снегоуборочной кампании Оптимисту, пострадавшему за общее дело. Тем более что Пессимист сидит и когда выйдет – неизвестно. Впавший в восторженную ажитацию Мэр, не глядя, подмахивает новый указ...
Ну, и так далее, и тому подобное...
А вы говорите – Гутенштадт. Какой там Гутенштадт?! Гутенштадту такое и в страшном сне привидеться не может. Там, как вы помните, всё закончилось за час. Здесь же – целое действо! Повесть! Эпопея! И это только то, что случилось! А какие перспективы действия открываются впереди! Какие интриги закручиваются! Одна передача дома Пессимиста Оптимисту чего стоит! А жена Пессимиста, оказавшаяся на улице и идущая жить к единственному холостяку в городе – Реалисту?! Представляете зубодробительный сюжет – выход Пессимиста через год из кутузки?! А?! Тут даже Тарантино курит в сторонке. Причём не в затяжку... А скандал в семье Оптимиста по поводу утраченного имущества?! А неизбежный грядущий заговор Заместителя и Полицейского по смещению Мэра после выяснения происхождения того самого, злосчастного, пожертвованного Мэром, рубля?!.. Десятки сюжетов, коллизий, тем!
Нет, ребята, что хотите говорите, но всё-таки менталитет есть менталитет. Его у нас никому не отнять, а потому жизнь у нас интересная и непредсказуемая! Не то, что в каком-то там занюханном Гутенштадте!..
Но вернёмся к нашему текущему повествованию, а именно – к антиалкогольной кампании второй половины 80-х.
В 1990 году кампания эта – к слову сказать, как и все предыдущие, – бесславно закончилась, но на наш век, как говорится, хватило. Практически вся наша жизнь в Орловке прошла на фоне развернувшейся в стране бестолковой и лихорадочной борьбы за трезвость.
Впрочем, на нашей повседневной жизни эпохальные изменения, происходившие в этот период в одержимой Перестройкой державе, сказывались слабо. Да, водку и ви́на в нашем гарнизонном магазине стали продавать по талонам, но нам с лихвой хватало и нашего родного авиационного спирта. Да, продажа спиртного в магазине была теперь разрешена только с 14.00 до 19.00, но, во-первых, смотри выше, а во-вторых, если у какого-нибудь нашего доморощенного гурмана вдруг появлялось стойкое желание побаловать себя, к примеру, пятизвёздочным коньячком, то, поскольку столь утончённые люди, как правило, утренним дрожанием рук не страдают, он мог и потерпеть до установленного властями заветного времени.
Как это ни странно, но основными пострадавшими от этой борьбы за трезвость оказались наши женщины. Ведь именно они были основными потребителями слабоалкогольных напитков в нашем гарнизоне, и введение талонов на их любимые болгарские и грузинские вина было воспринято слабым полом достаточно болезненно.
Но наша советская женщина – это женщина особая. Как известно, она отличается от своих зарубежных подруг не только своей врождённой красотой, но и тем, чем отличалась птица Говорун в знаменитом мультике про девочку Алису, а именно – умом и сообразительностью. Поэтому любые жизненные трудности она воспринимает не как повод для пессимизма, но как точку приложения своих недюжинных сил и природной изобретательности.
Сразу же, по введении в Орловке талонной системы, нашими добродетельными хранительницами очагов были извлечены на свет полузабытые бабушкины рецепты всевозможных бражек и медовух и, спустя считанные недели после начала антиалкогольной кампании, чуть ли не каждое окно в гарнизоне украсилось стоящими за стеклом на подоконнике, трёхлитровыми банками – с туго натянутыми на горло резиновыми перчатками вместо крышек. Распираемые бродильными газами перчатки торчали вертикально и напоминали поднятые для голосования руки. По вечерам эти воздетые вверх руки отчётливо виднелись на фоне освещённых окон, и тогда временами казалось, что по всему гарнизону за закрытыми дверями идут какие-то тайные собрания, на которых граждане, собрав необходимый кворум, дружно достигают консенсуса.
Когда перчатка сдувалась и опадала, процесс созревания бражки считался законченным, а продукт – готовым к употреблению. В народе эти воздетые к небу резиновые руки получили едкое название: «Привет Горбачёву!».
Таким образом, женщины свою проблему решили. Ну, а у нас, мужиков, собственно, никаких проблем и не возникало – мы как пили «массандру», так и продолжали её пить.
Вот я и произнёс это сакраментальное слово: «массандра».
Как вы уже, наверное, догадываетесь, к известному крымскому вину она никакого отношения не имеет. «Массандра» – это собирательное название спиртосодержащих жидкостей, используемых в авиации. Синонимами «массандры» являются: «шило», «шпага», «султыга», «шлема», «чемергес» и множество других терминов, варьирующихся по родам авиации и типам самолётов.
Наша «массандра» представляла собой 50-процентный спиртовой раствор, использовавшийся в системе охлаждения блоков бортового радиолокационного прицела. К сожалению, слитая из системы после применения по назначению, жидкость приобретала мерзкий, ничем не истребимый, резиновый привкус. По этой причине «массандра» подразделялась на два сорта: на не использовавшийся в работе «чистяк» и на слитый из системы «шмурдяк».
«Чистяк» был на особом учёте. Граница строгой отчётности за него между представителями батальона обеспечения и техническим составом полка пролегала на этапе предполётной заправки самолёта (из специальной машины – «массандровоза»!) и закреплялась подписями в соответствующей документации обеих сторон, а потому законного способа «утечки» «чистяка» практически не существовало. Всё, что удавалось кому-то где-то добыть, достигалось исключительно путём преступного сговора и подразумевало под собой ту или иную статью административного или даже уголовного кодекса. Поэтому «чистяк» ценился на вес золота и расходился по гарнизону исключительно «шёпотом».
«Шмурдяк», наоборот, был легкодоступен и дёшев. Перед каждой лётной сменой положено было полностью заправить систему охлаждения прицела самолёта «массандрой». Что, разумеется, строго и неукоснительно соблюдалось. Но расходовалась жидкость только при работающем прицеле. (Хотя система охлаждения была замкнутой, но определённый расход жидкости – прямо пропорциональный времени работы прицела – предусматривался). И вот тут начинались нюансы. «Руководством по лётной эксплуатации самолёта» предписывалось включать радиолокационный прицел сразу же после запуска двигателя, чтобы к моменту взлёта самолёта прицел был прогрет и боеготов. И, согласно отчётной документации, так оно всё и происходило. Судя по этой самой документации, прицелы на всех самолётах полка включались не только при полётах по кругу (типа: «взлёт-посадка»), но и даже во время наземных газовок двигателя. На самом же деле всё, конечно, было совсем не так.
Дабы не расходовать зря драгоценную жидкость, лётчики включали прицел исключительно при полёте на перехват воздушной цели и то – лишь за несколько минут до начала наведения на цель. Особым шиком у нас считалось совпадение момента загорания зелёного табло «Прицел готов» с переходом самолёта в атаку. Правда, тут можно было и купиться. Бывало, что «обэушники» – офицеры боевого управления – начинали процесс наведения чуть раньше обычного или перенацеливали перехватчика на другую, более близкую, цель, и тогда лётчику приходилось «висеть» на боевом курсе с неработающим прицелом и, потея и кусая локти, считать секунды и ждать: успеет или не успеет включиться прицел до дальности, с которой ещё возможен зачётный пуск ракет. Упустить цель, пусть даже и учебную, из-за невключённого прицела было, во-первых, позорно, а во-вторых, попахивало – и это в лучшем случае! – публичной выволочкой со строгим выговором от командира, в придачу.
По окончании лётной смены техник самолёта, подбив хронометраж, скрупулёзно подсчитывал допустимо возможное количество «массандры», которую можно было с самолёта «испарить». Что тут же оперативно и проделывалось методом отворачивания заглушки с соответствующего штуцера специальным «массандрическим ключом». После чего начиналась «раздача слонов»: часть «массандры» через начальника ТЭЧ звена уходила наверх – инженеру эскадрильи и далее – инженеру полка; часть полагалось отдать радиоэлектронщикам, в чьём ведении находились прицелы; кое-что – обычно, стандартная армейская фляжка – 750 мл. – причиталось и летавшему на данном самолёте лётчику. Естественно, чем больше летал самолёт – тем больший с него был выход «массандры». Поэтому технический состав болел душой за каждый полёт и буквально не щадил живота своего, дабы как можно скорее подготовить самолёт к очередному вылету и, тем паче, устранить вдруг возникшую неполадку и ввести закапризничавший «борт» в строй.
Таким образом, за лётную неделю у каждого лётчика «набегало» два-три литра пятидесятиградусного «шмурдяка». Конечно, при желании из техсостава можно было бы «надоить» и гораздо больше, но лётчики этим обычно не занимались – с лихвой хватало и так.
Но пить «шмурдяк» в чистом виде можно было разве что с очень сильного перепугу. Мало того что он при употреблении оставлял отвратительный привкус во рту, так ещё и потом, на протяжении минимум суток, человек, выпивший даже пятьдесят грамм «шмурдяка», мучился тошнотворной «резинотехнической» отрыжкой.
Разумеется, «шмурдяк» пытались очищать. Для этого существовало несколько более или менее сложных методик. Одну, наиболее распространённую, я сейчас здесь приведу.
Очистка проводилась в три этапа.
На первом этапе «шмурдяк» наливался в стеклянную банку, куда бросалась щепотка марганцовки. Жидкость перемешивалась до однородного розового цвета и оставлялась в тёмном месте на несколько суток. За это время происходила некая химическая реакция (о сути которой мы, за неимением специального химического образования, не имели никакого понятия) и на дно банки выпадал осадок в виде неопределённых рыжих лохмотьев. Очистившуюся жидкость аккуратно – дабы не зацепить осадок – сливали в другую ёмкость.
На втором этапе «шмурдяк» вываривали. Для этого он наливался в широкую плоскую кастрюлю с крышкой и доводился на плите до кипения. После закипания жидкости крышку с кастрюли резко снимали, выпуская пар. Процесс повторяли два-три раза.
Третий этап был фильтрацией: «шмурдяк» пропускали через противогазную коробку или через фильтр из нескольких слоёв таблеток активированного угля, купленных в аптеке.
На этом процесс очистки считался законченным.
Конечно, определённый результат эти манипуляции приносили, но всё равно «шмурдяк» оставался «шмурдяком» и «резинотехнический» привкус у него сохранялся, хотя и в сильно ослабленном виде. Тем не менее это уже был вполне приемлемый продукт, и с ним уже можно было иметь дело.
Обычно далее переходили к процессу облагораживания напитка. Его превращали в разнообразные ликёры и настойки, при необходимости разбавляя до необходимой консистенции. Остающийся привкус маскировался различными имеющимися в хозяйстве сильнопахнущими ингредиентами – молотым кофе, ванилью, грейпфрутовыми или мандариновыми корочками и даже обычной «лаврушкой».
После чего получившийся напиток уже можно было вполне безболезненно пить.
Кроме того, «шмурдяк» всегда можно было обменять на «чистяк». Внутри гарнизона такие обмены обычно проводились в пропорции 5:1.
Имелся в гарнизоне и спирт-ректификат, применявшийся на аэродроме для протирки электронных разъёмов и оптических элементов тепловых ракет, и расходившийся небольшим литражом от радиоэлектронщиков и вооружейников.
Поскольку в свете провозглашённого антиалкогольного курса любые банкеты или иные мероприятия с употреблением спиртного во всех без исключения организациях были высочайше и категорически запрещены, наши праздничные застолья в тот период выглядели крайне любопытно. Банкеты впредь официально именовались «чаепитиями» или «безалкогольными вечерами отдыха», а на столах, вместо обычных винно-водочных бутылок, в изобилии стояли разнообразные и разнокалиберные сосуды: графинчики, лафитнички, чайнички и чуть ли не супницы, наполненные жидкостями всех мыслимых цветов и оттенков. Каждая семья обычно приносила к столу свои «фирменные», выполненные по уникальным рецептам, напитки. Стояли на столе и обязательно непрозрачные сосуды с прозрачным, как слеза, «чистяком». «Женщины пьют красное, мужчины – белое!» – провозглашал обычно тамада перед первым тостом, обозначая таким образом разницу в градусе. Впрочем, это ещё ничего не гарантировало – можно было и из «цветного» сосуда запросто хватануть пятидесятиградусной.