Через дорогу у нас была гуманитарка. Это слово вызывает палитру чувств от отвращения до нежности. Она располагалась на первом этаже общаги. Работала по какому-то своему графику и чаще всего была закрыта. Но когда она оказывалась открытой, то принимала нас в свои пыльные объятия.
Гуманитарка заполняла собою какое-то пространство без окон и с высоким потолком. Возможно, окна были заколочены щитами. Или на улице всегда было темно. Я не знаю, но в помещении было как-то тускло, уныло и затхло. Горы чужой одежды и обуви с богатым прошлым и печальным настоящим до самого потолка были навалены хаотичной массой, в которой так противно и так интересно было копошиться.
Странные, диковинные одежды, вытянутые за рукав со дна этого болота, вызывали искреннее удивление. Где-то живут люди, которые это купили в магазине и носили. Где-то есть магазины, где такое продается новое, не пахнущее плесенью и порошком. Где этот загадочный мир?
Однажды мы с подружкой и нашими мамами пришли в гумонитарку за обновами.
Пока мамы что-то с интересом рассматривали и беседовали где-то в стороне, мы с подружкой весело проводили время, примеряли нелепые наряды и смеялись.
И вдруг я увидела их - балетки! Волшебные балетки цвета пыльной розы, на плоском ходу, и с такой резинкой по краю, которая, как я позже узнала, делает эту обувь условно безразмерной.
Я замерла от вожделения. Девочки из 90х поймут. Завладеть какой-либо красивой одеждой или обувью было огромной удачей, которая не всех посещала. А тут розовые балетки. В те времена, конечно, они назывались лодочки. Но от этого они не становились менее волшебными.
Подружка заметила мое смятение и, проследив за траекторией взгляда, подскочила к коробке с обувью и схватила туфли в охапку.
"Я увидела их первая", вяло пыталась отстоять я право на счастье, но все мои аргументы не имели доказательств. Балетки были в ее руках. Теперь, когда она с остервенением натягивала их на свои ноги под радостное причмокивание матери, я видела, что балетки эти довольно поношенные и старые. Но даже такие, они были прекраснее всех тех жутких туфель на уродливых каблуках, какие продавались на ближайшем рынке.
Туфельки стали подружкиными. Никогда она их не носила, наверное, они оказались малы и украшали ее шкаф. Наверное и мне они были малы. И возможно, я хотела бы поступить так же на ее месте, вырвать их из ее цепких рук, а может даже ударить по лицу подошвой. Но я не сделала бы так, потому что меня учили делиться и быть вежливой. И уступать. Уступать младшим, старшим, глупым, больным, любым. Быть выше всего этого.
Хорошо, что она схватила их первая, а не увидела в моих руках. Иначе мне пришлось бы отдать ей эти туфли, под оглушительные мольбы и слезы. А самой потом всю жизнь жалеть о собственной слабости и упущенной возможности.
Дружба наша вскоре сошла на нет, а балетки остались несбывшейся мечтой.