Таким образом, Мачарашвили Евгения Михайловна стала женой военного и прошла с ним путь от солдата до полковника. Расписались мы позже, но для нас роспись никакого значения не имела.
Почему так срочно меня забрали в Тбилисский полк, стало понятно позже. Дело в том, что в те годы младший командный состав сержантов каждый полк готовил сам, в так называемой, полковой школе. Был уже октябрь, начались занятия, а полковая школа все еще не укомплектована. Поэтому нас так срочно забрали из военкомата. Пришли мы в полк вечером. Завели нас в большое помещение. Это и была полковая школа. Помещение было рассчитано на 80 человек с размещением на двухярусных койках. Общий умывальник. С двух сторон все могли мыться одновременно. Общий туалет без ограждений друг от друга 12–14 точек. Столовая общая для всего личного состава полка. Но подразделения приходили не все сразу, а по расписанию. Конечно, для всех нас все это было ново и необычно.
На следующее утро нас повели в гарнизонную баню. Тбилиси – город, растянутый по берегам реки Мтквари, наверно, на 60 км. По-русски Кура. А эта гарнизонная баня находилась от нас на расстоянии около 10 км. Не зря говорили, что мы проходили три бани. Туда баня, там баня и обратно баня. Особенно в период ношения зимней формы. В Тбилиси порой в январе я ходил в одной рубашке. А тут в октябре в зимней форме и в шинели 10 км строем. В бане мы свои гражданские шмотки завернули, связали, написали на бумажке свои фамилии и сдали на хранение до демобилизации на три года. После бани мы оделись в военное обмундированье. Новое белье, белые легкие брюки, такая же рубашка из легкого белого материла. Я впервые за всю свою жизнь надел новое чистое белье. С 3 октября 1950 года меня начали кормить 3 раза в день. Одежда исправная. В баню регулярно каждые 10 дней с заменой белья.
По уставу советской армии мы должны были держать карантин 3 месяца. То есть, в течение трех месяцев мы не имели право попроситься в увольнение. Солдат мог попроситься в увольнение в выходные дни. В те годы был только один выходной день - воскресенье. Отпускали на несколько часов только на дневное время. С утра до двух часов дня и с двух часов до 8 вечера. В увольнение отпускали не всех желающих, а буквально несколько человек. Это надо было еще заслужить. Сержант, командир отделения имел право отказать. Так что в увольнение солдат мог попасть и только раз в месяц.
Видимо, для читателя я должен объяснить назначение и примерные задачи зенитно-артиллерийского полка. Зенитный полк относится к войскам противовоздушной обороны страны. То есть, мы защищаем важные военно-стратегические объекты. К началу моей службы в зенитных войсках на вооружении полка находились 85 мм-ые пушки для того, чтобы сбить самолёты, летящие на высоте 8 км со скоростью около 300–400 метров в секунду и 37мм-ые для низко летящих целей. В полковой школе готовили сержантов, которые должны были управлять стрельбой и обучать подчиненных солдат. Поэтому в полковой школе формировались взводы по специальности. Огневики, умеющие управлять ПУАЗО (прибор управления огнем зенитной артиллерии). Я попал в радиотехнический взвод. Я должен был изучить радиолокационную станцию. На горе Махата была наша огневая позиция. Нас туда возили на грузовике. Там располагалась наша боевая техника. В том числе радиолокационная станция британского производства. Меня должны были обучить этой технике. Но, к сожалению, учить меня было некому. Никто не знал, как работать на этой радиолокационной станции. Личный состав взвода был неплохим. Со средним образование только я. Командир взвода очень хороший мальчик. Не было в нем ничего офицерского. Ко мне относился с уважением. Видимо, я в чем-то ему оказывал помощь. Любил он выпить.
В Советской армии очень серьезно был поставлен вопрос марксистко-ленинского воспитания личного состава. И для офицеров, и для личного состава. Армия в советское время была мощным средством политического воспитания молодежи. До начала военной службы я, как и любой тбилисский мальчик, совершенно не понимал разницу в воинских званиях их взаимоотношениях. Чтоб более или менее разобраться в структуре воинской жизни, пришлось изучить устав Советской Армии. Мой самый главный начальник — это командир отделения, в которое я вхожу. И далее идет целая цепочка начальников. которые могут мной командовать. Офицерский состав, конечно, разный. Старшие офицеры полка, в основном, были участники ВОВ. Практически до конца своей службы я служил со многими участниками войны. И я хочу сказать, что я видел серьезную разницу в отношении к подчинённым со стороны участников войны и не участников. Ветераны никогда не обращали внимание на какое-нибудь мелкое нарушение воинской дисциплины со стороны подчиненных. Чаще всего дело ограничивалось отческой беседой с нарушителями. А не воевавшие старались подчеркнуть свое начальственное положение своей грубостью и оскорбительностью к подчинённым. К сожалению, метод грубости был доминирующим. К сожалению, я это видел и чувствовал весь период своей службы.
Так называемой дедовщины в полковой школе не было. Потому что мы все были одного призыва. Некоторые сержанты пытались, но не получилось.
Женя в субботу или воскресенье вечером приходила ко мне на свидание. Рядом с нами находился какой-то запущенный парк. Мы удалялись туда и, конечно, целовались. Кроме Жени один раз пришел братик со своим другом. Постояли около полчаса около ворот и ушел. Больше ко мне из моих родственников никто не приходил. Хотя я прослужил в Тбилиси около года.
Я постепенно привыкал к воинской службе. Условия службы, определенные уставом, были суровые. Например, если ты отлучился из расположении полка дольше 5 минут, то на первый раз взыскание - гауптвахта до 15 или 20 суток. Гауптвахта эта тюрьма. Если строгий срок, то горячее дают через сутки. Если простая, то горячее каждый день. При повторном отлучении из территории части - военный трибунал. Наказание: 2–3 года в батальоне и эти годы за службу не считаются. Свои воинский долг должен дослужить. А мы тогда служили три года. Приказ начальника – закон для починенного. Для того, чтоб подчиненный выполнил приказ, начальник имеет право применить оружие. В принципе, я почти каждую субботу или воскресенье становился кандидатом штрафного батальона, ибо вечерами отлучался более чем на 40 минут целоваться. И тут в 5 минут не уложишься. Тем более, что мы все время обсуждали, как дальше жить.
Я уволюсь в 23 года. Жить негде. К родителям жить не пойду. Они убьют Женю. Специальности никакой. Денег ни копейки. Учиться нет возможности. И вот решали неразрешимые задачи. После долгих размышлений я принял решение, конечно, с согласия с Женей, что я поступлю в военное училище. И только в зенитное училище. Я думал, противовоздушная оборона становиться одним из главных направлении развития вооруженных сил. Я написал рапорт о желании поступить в зенитно-артиллерийское училище и подал по команде. Я постепенно втягивался военную жизнь. Меня сразу определили агитатором взвода. То есть, я должен был разъяснять политику партии и правительства личному составу взвода. Во взводе я не имел дружеских отношении с сослуживцами. Отношения со всеми были ровными. Но один солдат, азербайджанец, почему-то невзлюбил меня. Он ненавидел меня и причину я не понимал. У него было страстное желание избить меня, но не решался. Я видел это желание в его глазах, когда он смотрел на меня. В солдатской среде не легко складываются взаимоотношения. Из-за работы по патриотическому воспитанию личного состава меня замполит уговорил подписаться на государственный заем на 1000%. В те времена служащие, рабочие добровольно—принудительно подписывались на государственный заем, который практический никогда не оплачивался. То есть, получая зарплату, человек платил подоходный и заем. Перед подпиской на заем шла большая агитационная работа. И меня уговорил замполит подписаться на 1000%. То есть, 10 месяцев я только расписывался в получении своих солдатских денег. Нам советским рядовым давали денежное содержание в месяц 20 рублей. Деньги-то не очень, но на них можно было в солдатском магазинчике купить немного колбасы, всякую мелочь. Мне и так родные ни копейки не давали. В общем, мне оставалось глотать слюни, проходя мимо солдатского магазинчика.
Зато 23 февраля 1951 года меня пригласили выступить по грузинскому радио о Дне Красной Армии на грузинском языке. Получил 70 рублей. Старшие офицеры, все были участниками воины. Образование 7–8 классов. Некоторые учились в вечерних школах. Иногда обращались ко мне по различным вопросам. Были и грузины, и армяне, и офицеры, не прошедшие войну. Занятия по боевой подготовке в основном проводили сержанты. Я пользовался библиотекой части и в свободное время успевал читать. Телевидения тогда не было, а по радио ничего интересного в наши более-менее свободные минуты не предавали.
Летом мы поехали в лагеря. Реально стреляли по воздушным целям. Первый раз я увидел море. Впечатление огромное. Но плавать я не умею и не заходил глубоко. В горных реках негде учиться плавать.
После приезда с лагерей я продолжал настаивать, чтобы меня направили в училище. В конце концов к концу сентября меня отпустили. И именно то, что меня так поздно отпустили и решило мою судьбу. Но тогда этого я не понимал. Мне определили маршрут через Батуми. До Батуми поездом, а дальше теплоходом Грузия до Одессы. Так я добрался до Одессы через трое суток, 1 октября. И что? Комиссия по приёму в училище распущена. Что делать? Не собирать же снова из-за одного человека. А у него медаль за окончание школы. Значит, экзамены не нужны. Прибыл из воинской части солдат. Значит, здоров. Да и так видно, что здоров. И медицинской комиссий не нужно. Просто зачислили в курсанты. И стал я со своим плоскостопием курсантом зенитно-артиллерийского училища имени Молотова. А если я приехал бы вовремя, меня не приняли бы, а просто оставили бы рядовым в училище. Я не представляю, как сложилась бы тогда наша с Женей судьба. Два года не было бы возможности встречи.
Наше училище недавно было переведено из города Горького и нас разместили на территории другого училища. Поэтому наше училище было ограничено помещениями и территориально. Меня определили в третий дивизион в шестую батарею. Мы все первокурсники одного призыва. Но нас было несколько отслуживших солдатами. Немного. Из-за ограничения в помещениях сначала нашу батарею разместили не в лучших условиях, но месяца через два перевели в другое, находящиеся метров за 500 от самого училища. Нашу батарею разместили на втором этаже со всеми возможными на тот период удобствами. Это было и хорошо, и плохо. Размещение было хорошее, но мы находились вне училища. Мы не были отгорожены забором, дежурным по училищу от города. А рядом несколько институтов со своими общежитиями. А там девушки есть. Удерживать молодых людей от любовных порывов задача трудная. Вот я впоследствии и стал жертвой такой свободы так, что чуть не исключили меня еще с первого курса. Обстановка на батарее была очень хорошая. Много курсантов было из Москвы. Замечательные были ребята. С некоторыми, спустя много лет, связывался, когда меня 1970 году перевели в Московский округ ПВО.
Мне присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром отделения курсантов. Впервые в жизни я получил право командовать людьми моего же возраста. И никто меня этому не обучал. И я допускал много ошибок и глупостей. Так же, как и другие в моем положении. Тем не менее командовал и вроде неплохо. Хотя всякое бывало...
Весной 1952 года к нам в училище прибыл главнокомандующий войск ПВО станы Маршал Советского союза Говоров. Он должен был посетить нашу батарею. В тот день дежурным по батарее назначили меня. Дня два меня тренировали как следует рапортовать маршалу. Он зашел в сопровождении начальства училища. Я четким шагами подошел на расстоянии четырех шагов остановился и доложил: «Товарищ маршал Советского Союза, за время вашего отсутствия в батарее никаких происшествий не произошло. Дежурный по батарее младший сержант Чигоев.» Он подошел ко мне, поздоровался и я отошел в сторону. Освободил дорогу. Все шло хорошо.
Правда, с учебой было не очень. Во-первых, русский язык я знал недостаточно, чтобы полностью понимать техническую терминологию. А мы изучали электротехнику на первом в курсе в объёме технических ВУЗов. Меня вызывали по этой проблеме. Смогу ли я дальше учиться в училище? Я сказал, что смогу и смог. Занимался упорно. Москвичи курсанты хорошо помогли. Вообще-то я больше гуманитарий и технические науки воспринимаю хуже. Но тем не менее положение я выправил.
Письма Жене я писал чуть ли не каждый день. У меня письма получались как дневник. Писал, что и как произошло со мной. Но, к сожалению, произошло событие, после которого вопрос, останусь ли я в училище, стал ребром. Я говорил, что наша батарея находилась вне территории училища. Вечером, в 22 часа дежурный по батарее докладывал дежурному по училищу все ли на месте или кого-то нет. Конечно, каждый вечер человек 10–15 отсутствовали. Подсунут под одеяло подушку или что-то подобное и, вроде, курсант спит. А сам на свиданье. Часов 12 появлялись. И вот я дежурный по батарее. И 22.30 появляется на батарее капитан, секретарь партийной организации нашего третьего дивизиона. Должность совершенно не нужная. В дивизионе был заместитель по политической части, который по должности руководил партийной организацией. Но эта должность осталась еще от войны, когда в каждом дивизионе, батальоне назначались секретари парторганизации, чтобы личным примером воодушевлять солдат. А сейчас личным примером вызывал только раздражение. Делать ему было нечего, только доносы писал на всех подряд. В общем, проверил, обнаружил, что курсанты в самоволке и дежурный их прикрывает. Вызвали дежурного по училищу. Скандал. Я этого капитана чуть не избил. Меня ребята удержали. Шум, гам. Чигоева исключить из училища! Меня эта сволочь довел до того, что я был готов застрелиться. Заряженный пистолет держал в руке. Была минута отчаяния… Все-таки участники войны были совершенно другие люди. Со мной побеседовал замполит, майор, герой Советского Союза. Его фамилию я помнил даже в 80 лет, но сейчас, к сожалению, уже забыл. Побеседовал и командир дивизиона, подполковник. Прекрасный офицер. Позже я с ним встречался в Новосибирске. Он был командир дивизии генерал-майор. Встретились очень тепло. Пригласил меня начальник политотдела, полковник. Разговаривал он со мной спокойно, по-отечески. Участник войны. Под конец спросил, о чем я мечтаю. Я ответил, что хочу жениться и стать коммунистом. Из училища меня не исключили. Сняли с должности и перевели во второй дивизион. Звание оставили.