12 мая знаменитому русскому поэту Андрею Вознесенскому исполнилось бы 90 лет
У каждого времени свои кумиры. Они прочно входили в нашу жизнь, делали ее интереснее и свободолюбивее.
Мои годы — 60–70е — были наполнены поэзией Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, молодых поэтов Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной. Мы распевали под гитару и без нее Окуджаву. И, конечно же, зачитывались Андреем Вознесенским. Купить книги этого архитектора стихо-сложения в нашей стране было трудно, а вернее — невозможно. И все же моя библиотека пополнялась весьма ценными изданиями, том числе и книгами Андрея Вознесенского. Его стихи, бунтарские, и как мне казалось, не подцензурные, всегда будили во мне чувства новизны и сострадания. Сейчас вспоминаю его вопросительную строчку:
А может, милый друг, мы
впрямь сентиментальны?
И душу удалят, как вредные
миндалины?
Ужели и хорей, серебряный
флейтист,
Погибнет, как форель погибла
у плотин?
Ужели и любовь не модна,
как камин?
Аминь?
Но почему ж тогда, заполнив
Лужники,
Мы тянемся к стихам,
как к травам от цинги?
И радостно и робко в нас души
расцветают…
В 1979 году мой друг Феликс Медведев, заведовавший отделом поэзии журнала «Огонёк», привел меня в Центральный Дом литераторов на творческий вечер Андрея Вознесенского. Как всегда на всех его поэтических встречах — масса любителей поэзии. Полный зал восторженных людей в партере и на небольшом балкончике Некоторые из счастливчиков, среди которых были и мы с Феликсом, расположились прямо на сцене. Поэт читал свои стихи, как настоящий артист.
Потом за сценой — короткая встреча с Андреем Андреевичем. И как удар током: «Вы из Кургана? Неужели? А я когда-то жил в вашем городе на Станционной. Моя первая школа — в Кургане…» Вконец растерявшийся от такой новости, я робко приглашаю Андрея Андреевича в Курган. «А что?» — спрашивает он себя. И тут же торжественно заявляет: «Приеду обязательно».
Гораздо позже свою курганскую жизнь он опишет в своей прозе «Кроны и корни»: «В эвакуации мы жили за Уралом. Хозяин, который пустил нас, Константин Харитонович, машинист на пенсии, сухонький, шустрый, застенчивый, когда выпьет… Жилось нам туго. Все, что привезли, сменяли на продукты. Отец был в ленинградской блокаде. Говорили, что он ранен. Мать, приходя с работы, плакала. И вдруг отец возвращается — худющий, небритый, в черной гимнастерке и с брезентовым рюкзаком». А далее — описание той радостной встречи и знакомство с удивительной книгой, которую отец вместе с продуктами привез сыну, — альбомом под названием «Гойя». Эти страшные работы художника вместе с грустными впечатлениями войны поразили юного Андрея. Как память о той курганской встрече, в 59м, он напишет стихотворение «Гойя» — трагический реквием войне.
В Кургане Андрей пошел в первый класс. Учился в 30-й железнодорожной школе — рядом с домом и вокзалом. Гудки паровозов будили его ночью. И не давали дремать во время уроков. В одном из биографических стихотворениий он скажет о себе: «Мальца курганского росток…»
…После недолгих переговоров с поэтом представился повод пригласить Андрея Вознесенского в Курган. А что — на календаре приближающийся Новый год! Курганский обком комсомола готовил на первую декаду января 1980 года конференцию. Сережа Еловских, один из моих близких товарищей, работавший в обкоме комсомола, обрадовался, узнав, что известный поэт Андрей Вознесенский сможет принять участие в комсомольском концерте.
Кстати, были договоренности и с другими залами, в которых по случаю приезда Вознесенского планировалось даже отменить новогодний утренник. Все ждали одного — встречи.
Не состоялась! За два дня до приезда в Курган Вознесенского, а с ним и Медведева, меня пригласили в обком партии. «Сделай все, чтобы Вознесенский не приезжал в Курган. Иначе оставишь у нас партбилет». Подобные угрозы были высказаны и руководителю телерадиокомпании Геннадию Артамонову, где я трудился: «Приедет Вознесенский — останетесь без работы».
За что такая немилость? Тот же партийный чиновник нравоучительно заявил мне: «Вознесен-ский и его друзья опозорили нас перед всем миром. Самиздатов-ский «Метрополь» издали. Решили покрасоваться!..»
Решаюсь сообщить об этом Вознесенскому, у которого в кармане два билета на самолет в Курган и обратно. Сопровождать его должен был Медведев. Но как сообщить печальную новость? Их нет в Москве. Вместе с Медведевым они проводят поэтические встречи в Подмосковье.
Звоню жене поэта — Зое Борисовне Богуславской, что-то жалостно рассказываю ей о невозможности Кургана принять столь высокого гостя. Она молчит, а потом как приговор звучат ее слова: «Андрей Андреевич обидится. Он так хотел побывать в городе детства. Жаль».
«Ты понимаешь, это посмешище! — эмоционально скажет мне потом Феликс Медведев. — Вознесенский — лауреат Государственной премии, признанный всеми. А Курган не принял его! Позор!»
…Чуть позже Вознесенский подпишет мне свою прекрасную книгу «Витражных дел мастер». На лицевой обложке он оставит короткую надпись «С добрыми пожеланиями». На просьбу об интервью последовал отказ.
Что потерял Курган, не встретив тогда большого поэта? Об этом я часто задумываюсь. Но мои рассуждения уже не волнуют никого. В своей поэзии он скупо отразил город далекого детства. Хотя мог бы рассказать больше, если бы не тот запрет. А в прозе о моем городе Вознесенский все-таки оставил короткие воспоминания — порой безрадостные, но удивительно меткие. Больше всего меня поразила одна строчка: «Ответьте детству! В какую дыру забросила нас эвакуация, но какая добрая это была дыра!». Он написал о нашем хирурге Гаврииле Илизарове, с которым встречался в Москве, наградив его самыми высокими эпитетами.
12 мая Андрею Вознесенскому исполнилось бы 90 лет. Ушел из жизни 1 июня 2010 года. Удивительно талантливый поэт, публицист, архитектор и художник! Его имя навсегда в сердцах курганцев. На фронтоне 30-й школы в Кургане была торжественно открыта тогда первая в стране мемориальная доска великому поэту-шестидесятнику.
Перечитываю книги Вознесенского. И неожиданно нахожу еще одну финальную поэтическую строчку из его «Прощания с Политехническим». К кому она обращена? А может быть, и к нам тоже:
Я вас не знаю.
Я вас — люблю.
Фото из архива автора.