Актёры под медленную музыку ходят по наклонному планшету сцены вверх – вниз. Актеры настраиваются, медитируют. Пока мы не знаем, кто есть, кто. Они все вышли к нам, вышли со смехом, с радостью и стали совершать эти маятниковые движения, как бы синхронизируя свои колебания с общим метрономом, с настроением зрительного зала.
Спектакль начинается весело. Мы попадаем в счастливое царство. Офелия целуется с Гамлетом, они катаются по полу и счастливо смеются. Потом играют в детскую игру – жмурки, Офелия водит, ей завязывают глаза, и она ловит на сцене разбегающихся героев Шекспира. Потом выбегают со смехом счастливые король с королевой, они тоже целуются. Вот такое чувственное начало. Актеры все босичком, одеты очень легко. Действие перенесено в более теплые страны, не в дождливые и мрачные, а в солнечные и безоблачные. Но от этого трагедия не станет светлее.
Потом король и королева целуются уже не на полянке, а на троне и так сладко, что начинаешь догадываться, что Клавдий устранил короля, возможно, не только из жажды власти, сколько из жажды королевы. То, что между ними настоящая любовь сомневаться не приходится, они нам это доказывают весьма убедительно. Медовый месяц.
Актеры этого спектакля находятся в блестящей физической форме. Сделать Стасу Мотыреву стойку на руках, перегнуться на мостик ничего не стоит. Гертруда (Евдокия Германова) порхает по сцене, как пушинка, ее тело совершенно невесомо. Свежестью, молодостью веет от всего спектакля. Все ново, все заново, словно мы абсолютно не знаем конец, и даже не предчувствуем. Все впервые. Этому способствует перевод трагедии Шекспира. Совершенно забытый перевод – Анны Радловой. Мы, привыкшие к абсолютизированному Таганкой, освященному Высоцким переводу Пастернака, вообще не воспринимаем текст, который говорят актеры, как шекспировский. Словно они говорят от своего лица, и даже больше, это их собственный текст, а не заученный.
Программок к спектаклю не существовало и я, совершенно не был готов к такому. Не узнавал текст. Какая-то «отсебятина» лилась со сцены. И с одной стороны, все шло, как и положено в пьесе, а с другой стороны, все было неожиданно. «Мой Гамлет» - называется спектакль. То есть, не английский, и даже не Шекспировский, а лично мой. И сам Шекспир давно стал «нашим Шекспиром». «Наш Вильям Шекспир» - фраза, Козинцева давно вошедшая в присказку. Пусть они там у себя в Европе, отказываются от своей культуры, переходят в какую-то иную фазу развития, или деградации, в фазу «постхристианскую» как они считают, более совершенную. Но мы, как всегда отстаем от новых веяний. Для нас сожжение живых людей, пытки пленных, по-прежнему являются преступлением, а для Европы в целом, оказывается, вполне приемлемыми и допустимыми. И отказ от собственного Шекспира вполне логичная ступень этой деградации. Теперь Шекспир - наш. И Гамлет- наш.
Пастораль, идиллия, которую играют актеры в начале, нарушает явление Призрака. Это царство, оказывается, весьма призрачно и шатко, и держится на преступлении. Лучше бы не знать, но Гамлет узнает и не выдерживает этого знания. Сумасшествие Гамлета в спектакле проявляется в том, что он впадает в детство. Такого сумасшествия я никогда не видел. Свой известный монолог «Быть или не быть» он произносит именно в таком образе. В нем открытие ребенка. Актер находит где-то под троном свой заброшенный, детский трехколесный велосипед, катает его, обнимает и в такой мизансцене до нас доводится знаменитый монолог. Гамлет открывает детские глаза на мир, на подлинный мир, у него снята пелена с глаз и в этом его сумасшествие.
Я написал слово «трон». Но вид этого трона сразу вызвал у меня смутное беспокойство, что-то напомнил, но я не понял, что. Мурашки, которые забегали, поняли, а я нет. Но потом догадался, как-никак американскими фильмами нас накормили досыта. И там регулярно показывают смертные казни. У них это прямо-таки незаменимое, самое востребованное зрелище. Так вот, этот трон, совсем не трон, а на самом деле – электрический стул. Огромный агрегат со специальными отделениями для затылка, рук и ног. Абсолютная копия американского электрического стула, множество раз прорекламированного в кино. Только без ремней, чтобы не сразу можно было догадаться.
И разглядывая внимательно этот трон, я буквально на ощупь, через осязание понял и еще один, прямо-таки электрический, бьющий током смысл спектакля. Не «Дания тюрьма», но Америка – тюрьма. В спектакле Ю. Любимова тюрьмой была Россия. Из-под планшета сцены на Гамлета ложились бесчисленные тени решеток от лагерей и тюрем. И Гамлет показывал это приехавшему из-за границы актеру – Борису Хмельницкому. Шекспир под Данией, по всей видимости, подразумевал Англию, потом эстафетная палочка переходила из рук в руки из государства в государство, досталась по праву и России, а теперь это Америка с ее стулом, на котором она жарит мир.
Король Клавдий в спектакле настоящий государственник. В его словах ни малейшего лукавства. Ни в монологе во время молитвы, ни, когда он отправляет принца Гамлета в Англию в этом нет ничего личного, это для общественного спокойствия, чтобы загладить ужас убийства Полония в покоях Королевы, весть о котором вышла за пределы замка. Все это для пользы государства. Революции, смуты, унесут гораздо больше людей. А тут надо устранить только одного. И он планирует состязание, намереваясь убить Гамлета руками Лаэрта. Все это для восстановления мира и спокойствия в королевстве. Для того, чтобы беспорядков не допустить. И это понятно сейчас, как никогда.
Но все бесполезно, все разваливается, разлагается на глазах. И никто не понимает почему. Рушится все, несмотря на все усилия государственных мужей, мыслящих государственно. И уже никто не целуется, смолкает смех. Все враждуют со всеми. Таково действие греха. «Я вижу грязь всюду» - говорит Гамлет.
Перевод А. Радловой в свое время вызвал массу критики. Особенно со стороны К. Чуковского. Говорили об «огрублении» Шекспира. Дин только пример. Вот как переводил Пастернак (наиболее близкий нам по времени и авторитетный перевод):
«Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа.»
А у Радловой так:
«Офелия, когда будешь молиться, помяни и меня!»
В некоторых переводах еще добавляется слово «святых» - для размера. «Офелия, о, нимфа! Помяни мои грехи в своих святых молитвах!» И во всех переводах читаю – «помяни мои грехи». Вместо «помяни меня, грешного». Конечно, это наследие дикого атеизма. Представляю, Офелию, которая поминает перед образом Богородицы грехи Гамлета. «Пьянство, блуд, убийство, дерзость, грубость…» Молитва совершенно другое содержит в себе. Не перечень грехов, но просьбу о прощении их. «Господи, помилуй и прости им их грехи». Перевод Радловой, конечно, более «грубый» нет в нем ни восклицаний, «о, радость», ни «святых», и даже «нимф», зато в нем можно понять, о чем просит Гамлет. Только не о том, чтобы Офелия перечисляла его грехи. Не помяни грехи, совершенно обратное – прости грехи.
К сожалению, театр весьма оторван от переводчиков и от новых переводов Шекспира. Я бывал на заседаниях шекспировской комиссии, и знаю, что ныне существует более десяти новых переводов «Гамлета». Все они более совершенны, чем переводы Радловой и Пастернака. Мой друг Александр Баранов, умерший от проклятого ковида, всю жизнь занимался переводами Шекспира. Его переводы «Гамлета» были одобрены Аникстом, Бартошевичем, другими шекспироведами. Но, увы, все эти переводы не изданы, известны только в узких кругах.
Спектакль играют шесть актеров. Перечислим их. Стас Мотырев –Гамлет, Евдокия Германова – Гертруда, Олег Лебедев-Бовольский – Клавдий, Лана Крымова – Офелия, Дима Саврасов-Перельман – Лаэрт, Денис Макеев – Горацио.
Шесть актеров – очень сокращенный состав. Нет Призрака, и чтобы Призрак заговорил, Стас Мотырев корчится в судорогах и делает замысловатые гимнастические движения и потом говорит от лица Призрака. Что это означает, трудно понять. Наверное, Призрак вселяется в Гамлета. Однако, когда Призрак является в комнате Гертруды, то ему не надо корчится, он просто повторяет слова Призрака, которые мы не слышим. То есть, перемонтаж и отсутствие актеров, в общем-то отрицательно сказались на спектакле.
Еще более странной стала сцена с письмом в Англию, которое отправил Король вместе с принцем. Его читают трижды. И напрасно. Оно совершенно того не стоит. Сначала его читает Король, то есть произносит вслух, что он пишет, потом его пересказывает Гамлет в сцене на кладбище. Нет Розенкранца и Гильденстера, поэтому появилась в композиции такая трещина. Но это легко, конечно переварить.
Умирают все. Умирают и правые и левые, виновные и невиновные. И причина – грех, преступление, убийство, которое лежит в начале. В начале трагедии и вначале Библии - братоубийство. Об этом постоянно напоминает Гамлет, убеждая отойти от зла, которое всех втягивает и губит. И нераскаянное братоубийство разрастается, увлекая в мясорубку всех. Насколько мне известно, и государство Дания прекратило свое существование, после этого безумного принца, не знавшего как себя вести. Гамлет в исполнении Мотырева очень хорошо понимает, чувствует эту невидимую темную силу, он уговаривает маму, чтобы она ушла от Короля, «ты погибнешь» - говорит он. Но Мама ничего не понимает. Она может только попытаться укрыть, отвести улики, обвинения от сыночка, приносит таз с водой, сначала моет Гамлета, как, наверное, мыла ребенком, смывает с него кровь Полония, а потом замывает тряпкой кровь со сцены. В спектакле горит сильнейший эмоциональный заряд. Если есть какие-то огрехи, их много, много не решенных логически сцен. Много безумных, обоюдоострых сцен. И во всем заложена открытая эмоция. Это очень рискованно, играть открытую эмоцию в наше время. Но здесь рискуют на весь покер. И риск все покрывает.
Спектакль идет в галерее Алёны Крафт. Вместо задника на сцене окно на улицу. Галерея находится на первом этаже, и на протяжении всего спектакля мимо по улице идут люди. Иногда они останавливаются и прилепляются к стеклу, разглядывая нас, расплющивая носы и губы, правда там с другой стороны, не слышно звука. Это центр, Армянский переулок, улица Маросейка. Иногда действие прямо относится к улице, иногда сама улица воздействует на сцену.
- Что там? - спрашивает Горацио Гамлета, который смотрит в окно.
- Очередной праздник у короля – отвечает Гамлет, показывая на сверкающий огнями город.
Или, когда прохожие обратили внимание на окно, заглянули в него, как раз во время главного монолога «Быть или не быть?», то Стас Мотырев заметил это и к ним обратил слова, ну, как там, «под ношей жизненной влачить свои дни?» И сочувственно покачал головой.
И со временем, когда трагедия разгорается в полную силу, люди, машины, идущие мимо, вдруг тоже попадают в смысловую ауру театра. У нас тут безысходная трагедия, а они идут и идут безучастные, и жизнь течет привычная и бессмысленная со всеми нерешенными вопросами. Мы заперты и нет выхода. А так хотелось быть просто прохожим. Пройти мимо. Просто пройти мимо. Свободно и независимо. «Но неотвратим конец пути».
Татьяна Стрельбицкая актриса театра Р. Виктюка и уже давно сама ставит спектакли и образовала постепенно свой театр. Репертуар пока не столь обширен. Она известна в театральных кругах своей экспрессивностью, но актеры с удовольствием принимают ее приглашение сыграть в очередной бесплатной антрепризе. В этом плане театр Стрельбицкой уникальное явление. Он существует совершенно безденежно. Не уверен, что где-то в мире существует подобный театр. И вообще, что где-то такое возможно, кроме России. Ввиду бездомности, театр Стрельбицкой еще и кочевой театр. Одно время место для репетиций и показов давала галерея «А ТРИ». Там тоже, кстати, было широкое окно и широченный подоконник, на котором и гнездились спектакли. Премьера спектакля «Мой Гамлет» состоялась в заброшенном доме в подмосковной Рузе, потом спектакль прокатился по Москве. Поскольку все пространства неординарные, то каждый спектакль приходится приспосабливать к месту. То есть каждый спектакль неповторимый. Один и тот же спектакль можно смотреть бесконечное количество раз.
Считается, что Стрельбицкая снимает актёрские штампы. Ну, прямо некое подобие Розы Сироты, той самой, что создала чудо Смоктуновского. Поэтому работать со Стрельбицкой никто не отказывается, но побаиваются, и бегут от нее иногда прямо накануне премьеры. Трудиться над собой, совершенствоваться, всегда самое трудное.
Спектакль, который я смотрел, задержался на 40 минут. Зрители успели познакомиться и рассмотреть друг друга. Экзотических людей было множество. Я обнаружил кроме того, одного театрального критика в толстовке и бородой по колено, одну блогершу средних лет, пишущую для «Отзовика», профессора МГУ гигантского роста, который после спектакля легко ловил актеров, режиссера и тут же выкладывал им все, что он о них думает. А по всей видимости, думал он о них вполне благожелательно, и благонадежно, никто не убегал от профессора врассыпную. Слушали с удовольствием. Потом читал в интернете блиц-рецензии, написанные на следующий день. Но я не обладаю такой скорописью, тем более, что эмоционально спектакль меня совершенно подавил. Крики Офелии в сцене сумасшествия, почти свели с ума. Тем более, ее жест, когда она из обтягивающих серебряных леггинсов вытаскивает бесконечно длинный красный золотистый шарф, что ознаменовало, будто она беременна. Беременная Офелия уже встречалась на моем пути, но все-таки, здесь это вновь шокирует, когда она из огромного, туго обтянутого живота вытаскивается кровавая длинная ткань – выкидыш. Душераздирающие крики, которыми это сопровождается, скорее пугают, чем вызывают сочувствие. Впечатление, пусть сильно отрицательное впечатление, остается и мы не можем избежать этого стрессового состояния. В этом и суть экспрессии спектаклей Стрельбицкой. Они травмируют нервную систему. Имеет ли это художественное значение? Да имеет. И то и другое идут рука об руку.
Хочу напомнить, сославшись на опыт Художественного театра, что во время спектакля «Братья Карамазовы», который шел в два вечера, кареты неотложной помощи постоянно дежурили в Камергерском переулке. Зрителей увозили пачками. Обмороки случались особенно часто в сцене «В Мокром». Считалось, что без этого нельзя, что это и есть – искусство, которое потом правда, требует искусства врачей.
В галерее развёрнута выставка афиш и фотографий «Гамлетов» в постановках разных годов, и стран. Постановки Эймунтаса Някрошуса, Робера Лепажа, Юрия Любимова, Роберта Стуруа… Выставка организована совместно с Бахрушинским музеем. Спектакль к выставке, или выставка к спектаклю. Это некое единое представление. Например, огромная фотография гениального немецкого актера Моисси с нежными, трогательными глазами в образе «Гамлета» - 1910 г. Огромное количество материала, но больше всего меня поразила афиша «Гамлета» Воронежского театра – 1941 года, с полным перечнем актеров. Премьера состоялась летом, накануне войны. Что же было с этом театром, с этой постановкой, с этими актерами? Какова их судьба? Хочется всех Гамлетов вспомнить поименно.
И этот «Гамлет» не разочаровывает, это изысканное зрелище с множеством деталей. Воплощенных и невоплощённых нюансов. Скрытых нюансов и бьющих в глаза, бьющих по нервам. Ну, взять хотя бы объяснение Гамлета с матерью. Гертруда ласкает сына. Как нежно она гладит его! Это долгая сцена. С удивлением понимаешь, что она видит в нем только ребенка, это ее сынок. Она не даст его в обиду, она будет любить его всегда, чтобы не случилось. Вот такие это ласки.
Этот спектакль не просто ряд острых приемов, шокирующих зрителя. Здесь соблюдена максимально именно логика действий. Так что этот «Гамлет» с полным погружением в Шекспира. А совсем не волюнтаризм режиссера.
И все-таки роль Короля я бы выделил, благодаря ее осмысленности. Особенно все проясняет монолог во время молитвы, который подслушивает Гамлет и вот-то готовится убить злодея, но не решается.
Попытаюсь воспроизвести внутренний монолог короля. Он бы с радостью раскаялся, грех братоубийства тяжко гнетет его. Но долг короля не дает ему возможности отказаться от власти, тем более, что наследник совершенно безумен. Надо быть строгим и жестоким, иначе все это неминуемо приведёт к беспорядкам и внутренней смуте, которая повлечет за собой еще больше бедствий. Он вынужден нести на себе, терпеть, и тяжесть греха, и бремя власти. Честно говоря, не попомню такой, отчетливо изложенной, выстроенной роли. По сравнению с таким Клавдием, Гамлет просто какой-то бузотер. Общается с призраками, пакостит во дворце, за ним нужно семь нянек. Того и гляди учинит какой-то новый политический скандал.
В репертуаре театра Татьяны Стрельбицкой три спектакля «Солнечные мальчики» П.П. Пазолини, «Властитель сумеречных бабочек» по пьесе Ж. Кокто «Человеческий голос», и теперь У. Шекспир… Еще есть Игорь Дудинский. Подзабытый его текст «Четыре сестры» когда-то был поставлен Стрельбицкой в галерее «А Три»».
Спектакли идут крайне редко, поэтому аншлаги, несмотря на отсутствие информации и рекламы. Многие зрители предпочитают вообще не пропускать спектаклей. Актеры, которые играют у Стрельбицкой, весьма занятые на своей основной работе, и тем не менее, все стремятся играть у этого режиссера. Например, Евдокия Германова сейчас участвует в проекте Эдуарда Боякова «Лубянский гример» (по рассказу Лескова «Тупейный художник»). Спектакль идет уже в течении двух лет, каждый день. Непонятно, как Евдокия могла найти время на этот проект. Какая-то неразрешимая загадка времени и пространства. Эйнштейн бы тут задумался. По всей видимости, Стрельбицкая обладает какой-то магической силой раздвигать время. Чтобы ее актеры могли находиться сразу в двух местах. Но самой уникальной фигурой спектакля является Стас Мотырев. Не знаю, каким колдовством, наверное, талантом, чем же еще, он вокруг себя сплотил целые легионы фанатов, которые следуют за ним, куда бы он не пошел. Успех любого спектакля обеспечен, где бы он не появился.
Сейчас, подсчитано, в России одновременно идут около ста «Гамлетов». Какие бы ни были скучные спектакли, две сцены всегда удаются. В начале – сцена с призраком. Тут уж фантазиям режиссеров нет предела и последняя сцена – состязания на шпагах или мечах, кому что попадется под руку. В этом спектакле призрака нет и в помине и нет никаких боев. Действующие лица как бы наблюдают за невидимым нам боем и говорят реплики. И так, стоя у окна, все шестеро, подпирая подоконник, в конце и умирают. И сами недоумевают, как это быстро и неожиданно произошло. Никаких корчей, лишних судорог и вскриков. Только удивление. Все сдаются смерти добровольно и безропотно. Никто не спасся из этого дворца. И так, удивленные до смерти, они и покидают сцену.
В конце этой трагедии Шекспира сцена полна трупов. У Тарковского они все воскресают. Тарковский не мог допустить иного конца. На Таганке их всех неоднократно сметает огромный, шерстяной занавес. У Петера Штайны Гамлет играет на саксофоне, подобно любвеобильному американскому президенту, У Глеба Памфилова на сцену в диком танце входит войско Фортинбраса, давая понять, что теперь Дания будет военной диктатурой. У Роберта Стуруа все отправляются в шахту, намекая на бунтующих английских шахтеров. (Которых уже давным-давно не вспоминают). Но какие бы мрачные не оказывались финалы этой пьесы, тишины, вопреки последней реплике, не дождаться. И здесь, в галерее Крафт, гром аплодисментов грянул, как гром пушек, и цветами завалили всю сцену.
Осталось рассказать о хозяйке галереи в которой шел спектакль, Алене Крафт. Она замужем за иностранцем, который работает за границей. И он, почему-то считает, что за Россией будущее, и Россия спасет мир. У него совершенно мирная профессия, которая не позволяет ему сидеть у телевизора, интересоваться политикой. Конечно, зная сошедшую с ума современную Европу, ни фамилии, ни места работы, ни страны, этого человека я не собираюсь тут выкладывать.
Алена известна тем, что еще в 2014 году организовала усилиями своей галереи сбор средств для детей Донбасса. Еще даже наше государство не сказало ни слова о своей позиции, в галерее «Крафт» собирали средства. И на это откликнулись художники и галереи Москвы. Я был на этой выставке, потом прошли аукционы и продано множество картин, и план удался. Об этой акции как-то мало кому известно. Мало мы знаем о героях нашей родины, почему-то об уродах и предателях знаем больше. Я помню, это огромное количество холстов у стен, эту ковровую развеску для которой никаких бы стен не хватило. И что удивительно, жертвовали самые лучшие картины, совсем не отбросы. И это меня очень сильно удивило. Репутация у Алёны Крафт среди художников такая, что никто не усомнился, - все средства будут доставлены куда надо.
И теперь, как обещает Алёна, у театра Стрельбицкой будет постоянное пристанище, - это ее галерея, там же – Фонд развития русской культуры. Радостное событие. Так что ищите адрес, это Армянский переулок, 9 и становитесь в очередь.