Лето, жара, крыльцо журфака облеплено разношерстными полуобморочными абитуриентами и их совершенно обморочными родителями. Сквозь всю эту эмоциональную компанию пытаются протолкнуться на выход и вход в здание счастливчики, которые уже миновали этот психоневрологический этап и учатся. Учатся на журфаке! Ну полубоги, чего уж там. Они проталкиваются с трудом, удовольствием и соответствующими статусу лицами. Мол, будьте, вашу мать, добры, пропустите тех, кто уже имеет право топтать эти ступени. Тех, кто уже практически сотрудник лучших каналов, модных журналов и ведущих радиостанций. Расступитесь, плебс, дайте покурить спокойно после тяжелого учебного дня.
В толпе без прав стою и я. И страшно хочется уж если не поступить, так соответствовать. Ну то есть надеть все, что кажется мне модным, сразу и одновременно, купить у метро две сигареты поштучно и впихнуть их в неизвестно где взятый винтажный портсигар и зафиксировать на лице максимально спокойное выражение. Типа, поступила — хорошо, не поступила — так и ладно, неизвестно, кто больше от этого потерял — я или отечественная журналистика. И так как протолкнуться к списку поступивших совершенно невозможно, я, само собой, кручу головой по сторонам. Рассмотреть полубогов нужно побыстрее, а то погонят сейчас с территории, и шанс будет безвозвратно упущен.
«Какая палитра, какие удивительные экземпляры!» — думала я. Вот у памятника Ломоносову пьют пиво люди с концептуально немытыми волосами. Наверное, гении. Кто еще, как не истинный гений, может дуть «Балтику», «девятку», в двенадцать часов дня? Определенно, только великие. Рядом на траве уютно расположилась цветная компания тонких дев в юбках летящих и кадыкастых юношей с гитарой и поволокой во взоре. Отрежьте мне руку, я хочу иметь право сидеть там, рядом с ними. А тут еще две нервно курящие, короткостриженые и филигранно матерящиеся девицы в джинсах, обсуждающие летнюю практику на радио «Маяк»… Это ж никаких нервов не хватит терпеть вокруг себя такое великолепие! Отрежьте вторую руку, я хочу тут учиться! И я тоже хочу практику на радио и короткую стрижку!
Резать руки не пришлось, балл оказался проходным, и я непостижимым образом попала на бюджетное отделение волшебного факультета. Зато когда при распределении по группам прозвучал вопрос «Кто куда?», сомнений не было. Половина толпы свеженьких первокурсников ломанулась в телевизионную группу, кто-то уверенно вписал свои фамилии в газетные… А мне оставалось только надеяться, что в заветной радиогруппе останется место и я туда попаду. И я попала. Начались чудеса.
Чудесным казалось все: и собственная радиорубка факультета со звукоизоляционными стенами, и мастер курса Александр Аркадьевич Шерель (фигура загадочная, заметная и непростая), и свой голос в наушниках, и однокурсники, и пьянки в общежитии ДАСа. И вот по окончании второго курса случилась наконец долгожданная практика. Картина мира в процессе ее прохождения, конечно, слегка покосилась и стала реалистичнее.
Практика случилась на радиостанции «Наше Радио», и я даже два раза видела вблизи Олю Максимову и Колю Маклауда. И мне казалось, что счастье близко и я немедленно начну приносить пользу радиостанции, лучше которой тогда для меня не существовало на всем белом свете. Пользу я действительно начала приносить немедленно. Не буду называть имени очень важного тогда сотрудника «Нашего Радио», но именно он поглядел на меня печально и безнадежно и сказал фразу, которая навсегда осталась в моей памяти: «Аничкова, значит… Что бы вам такого поручить важного, творческого? А сбегайте-ка вы до аптеки за вот такими таблеточками. Потом, пожалуй, съездите и заберете у курьера возле метро мои билеты в театр…». Как выяснилось позже, такую же ровно фразу он говорил всем моим однокурсницам, которым посчастливилось у него практиковаться. Менял только фамилию.
Я начала догадываться, как пройдет мое лето. Но обратной дороги не было, и я бегала по подобным поручениям очень творчески. Я делала это так прекрасно, что было решено доверить мне более серьезную работу: теперь я должна была распечатывать какие-то важные таблицы на принтере, может быть, даже это была эфирная сетка, я уже не помню. Естественно, я нажала не на ту кнопку. Естественно, сделала это раз сто, и из всех принтеров редакционного офиса полезла чертова таблица. Полезла фатально, неостановимо, и практика моя была закончена досрочно.
Позже судьба пару раз еще сталкивала меня с «Нашим Радио», и я мечтала только об одном: пожалуйста, не узнайте во мне пушистоволосую идиотку, разом прикончившую весь ваш месячный запас бумаги и свою радиокарьеру. Не узнали. И была дипломная работа «Утренние шоу на радио на примере “Шизгара-шоу”», с консультацией Оли Максимовой, и работа интервьюера на «Нашествии», когда я смогла на законных основаниях с важным видом и диктофоном подойти к САМОМУ Б.Г. и успешно провалить интервью с Макаревичем. В общем, перечислять можно долго. Главное — это то, что стать радиожурналистом я не смогла. И — теперь я могу это заявить с полной ответственностью и пониманием — это прекрасно. Ведь если бы все срослось и я не почувствовала себя профнепригодной журналисткой, я никогда бы не пошла в театральный институт, не стала бы актрисой и режиссером, никогда не создала бы группу «Штрих-кот», не освоила бы джаз-вокал, не придумала бы «Малоизвестную актрису» и, может быть, не писала бы стихов. Короче, все могло бы пойти по-другому. И спасибо, Радио, что произошло так, как произошло.
Сейчас радио в моей жизни существует по двум поводам. Первый — я совсем не могу без него за рулем. Прыгаю с кнопки, где я не прижилась, на кнопку, где много шуток 18+. С ним быстрее едется до дома, с ним отлично подпевается вторым голосом и, в крайних, катастрофических случаях, прекрасно беседуется с ним вслух. Второй же повод — новая попытка захвата радиовершин, которую я попробую предпринять в ближайшее время. Только теперь уже совсем в другом качестве. Группа, где я пою и пишу слова и музыку, воскресла. Появился новый состав, новое звучание и новые песни. И я, пожалуй, попробую. Летом мы надеемся записаться и тащить то, что получится, на радио. И снова будут потеть ладони, и снова буду думать эту предательскую мысль: «Это не я, тупая идиотка, которую победил принтер, ребята! Я совсем-совсем другая барышня, я вот тут песни написала, послушайте, пожалуйста!» Может, и проканает. Буду держать пальцы. Радио, спасибо тебе за все, что у нас было, и за то, чего не было. Знаешь, мне очень важна эта музыка. Будь, пожалуйста, на этот раз благосклонным!
P.S. Текст писался в 2018. Альбом «Мон Амур» был записан отправлен на радио и не был принят с формулировкой «Коллектив не пришел к единому мнению»… Ну, как есть. Раз спорили, значит было о чем.
Мы в сильной ссоре. Час молчим
И заперты в московской пробке.
И невесть сколько проторчим.
Ты раздраженно тычешь в кнопки.
И в нашей личной тишине
Бьют по ушам слова чужие.
Нас плотно город сжал в клешне,
Гудят коробки жестяные.
Я жму на бесполезный газ,
Ты жмешь безжалостно на кнопки.
И вдруг в машину льется джаз
Среди тупой московской пробки.
Он гладит нас по головам
И тихо говорит: «Не надо.
Вы слишком верите словам,
Слова бывают хуже яда.
Вас здесь и заперли затем,
Чтоб вы подумали о главном,
Чтобы не рисовали схем
В упорстве глупом и забавном.
Прости ее. Прости его».
Сидим счастливые в коробке.
В машину просто льется джаз
В прекрасной бесконечной пробке.
И да, чуть не забыла! Малоизвестная актриса, которая появилась благодаря тому, что ты меня отрыгнуло в пушистой юности, тоже передает привет:
малоизвестная актриса
просилась в утреннее шоу
а ей сказали вот вам тряпка
и можно студию помыть
малоизвестная актриса
имеет неплохой вокал
ей бы на радио работать
а не в метро петь с костылем
малоизвестная актриса
считает молодец попов
вот говорят что клоун-клоун
а радио придумать смог
малоизвестная актриса
про принцип радио узнав
все время испускает волны
женитесь кто-нибудь на мне
малоизвестная актриса
красивых слов понабралась
про возбужденье колебаний
часами может говорить
малоизвестная актриса
радиоточку соберет
и будет подавать сигналы
спасите дайте роль в кино
малоизвестная актриса
любила бродского и джаз
но жизнь подкидывала чаще
в такси на полную шансон
Аничкова (С).
2018-2023.