Интервью с моим дедушкой, ребёнком войны Владимиром Резником. В этом году ему исполнится 84 года. Поговорили о детстве, воспоминаниях о войне и отношении к современным реалиям.
- Дедушка, у тебя сейчас внучка будет брать интервью, какие ощущения?
- Ощущения… Конечно, удивление. Никогда не думал, не ожидал, что внучка будет брать у меня интервью. Рад!
- Расскажи о своем детстве. В каких условиях ты рос?
- Родился я на Украине за несколько лет до начала войны, в 1939 году. Тогда Западную Украину присоединили к Советскому Союзу, и отца отправили во Львов, он был начальником паспортного стола (номенклатура НКВД). Я родился, маленький, тревожно было, бандеровщина сильная, очень сильная… Отцу приходилось участвовать в ликвидации и прочее. Вечером даже, мать говорила, нельзя было появиться на улице в военной форме – пристрелят. И через два года началась война, заранее нас почему-то не эвакуировали.
Я даже сейчас помню, как немцы пришли, как обстреливали, как мы с матерью прятались в щель (у нас вырытая была в конце огорода). Детство было у всех в те времена бедное, без игрушек.
- Как началась война?
- Отец был сразу назначен начальником по эвакуации. Дома его не было два дня, на третий день на машине приехал и сказал: «Шура (мать), собирайся на вокзал, последние эшелоны отходят». С собой мать взяла лишь узелок, так как больше ничего нельзя было, и меня на руки. Ехали окраинами, потому что бандеровцы уже с крыш простреливали основные улицы. Приехали на вокзал, в первый товарный эшелон нам сесть не удалось, так как мест не было, поехали во втором. Наверное, ангел-хранитель позаботился, ведь, как потом оказалось, первый эшелон разбомбили полностью!
Ехали мы двое или трое суток. Когда начинались обстрелы, поезд останавливался и гудел, гудел, гудел. Все разбегались, кто куда – в овраги, в кусты. Когда стрельба прекращалась, поезд снова гудел, и все собирались. На железнодорожных станциях не останавливались, так как там бомбили, поэтому купить попить или поесть было негде.
- В каком направлении ехал поезд?
- На север Украины, в Черниговскую область.
- А что ты сам помнишь о войне?
- Помню, что ночами или вечером все должны были окна затемнять, ходил староста и стучал, если у кого-то был какой-то огонёк. Когда начинался обстрел, мать бежала со мной и, как только свистел снаряд, она падала на землю и меня собой накрывала. И мне сильно врезалось в память, как немец стоит у стены хаты (дом в украинской деревне) с ружьём и дрожит!
Вспоминается ещё, как один раз в нашем доме немцы ужинали. Я на печке сидел. Один немец намазал кусок хлеба джемом и мне предложил. Я не взял, побоялся! Но он отдал кусок этот матери, а она уже потом мне.
Ещё, у нас в конце огорода конюшня колхозная была, там немцы жили. Когда как-то раз обстрел был, я помню, как они в одном нижнем белье оттуда выскакивали!
Зверств, в целом, я не видел, но я маленький был. Однако и родители ведь мои не видели! Это все потому, что не было в нашей деревне Крапивне партизанского движения. А вот у моего лучшего друга в Щорсе отец был командир партизанского отряда, там немцы много расстреляли.
И, кстати, даже сейчас, если моторный самолет гудит, то этот гул немецких самолётов до сих пор вызывает у меня тревожность.
- То есть вы с матерью всю войну жили в деревне Крапивна?
- Да, до 1946 года. У нас там партизанить негде было, и, к тому же, староста хороший был. Он никого не выдал, никого не репрессировали. Он когда-то с моей матерью в церковно-приходской школе учился и знал прекрасно, что у неё муж НКВДшник и первый комсомолец на деревне, поэтому мог староста, конечно, выдать, но не стал.
- А кто такой «староста»?
- Немцы ставили старост в деревнях. Обычно в книгах читаешь, что старосты из бывших репрессированных, кулаков, поэтому они были обозленные на советскую власть и что сразу доносили на всех партийных, комсомольцев, активистов, как говорится, сводили счёты. И в нашей деревне староста тоже был репрессирован, вернулся, но ни на кого зла не держал.
- Твой отец служил на фронте, что он рассказывал о войне?
- Нет, они не любили… Они так просто о войне не вспоминали, только если когда выпивали. Иногда спорили: «Если б мы под Сандомиром (Сандомир – укрепленный участок фронта) десант не высадили…», «А если б мы танками не двинули?!».
Отец служил в танковой армии, которой командовал Рыбалко (Рыбалко Павел Семёнович – советский военачальник, маршал бронетанковых войск). Рыбалко хромал и с палкой ходил, этой палкой отца один раз ударил за то, что тот руководил переправой через реку и не справился. Рыбалко мог в стройбат отправить или расстрелять даже по тем временам, но обошлось палкой.
Ещё отец рассказывал, как один раз он сварил настоящий украинский борщ, а Рыбалко со свитой проходил и почувствовал запах, пришёл, попросил угостить. Всё ему накрыли, а он говорит: «А что ж к борщу ничего нет?». Налили ему сто грамм, он выпил, поел, поблагодарил и пошел дальше. Вот такие были передряги.
Но отец не распространялся, потому что такие ранения были, такие потери… После войны они праздновали часто то, что живы остались, хоть и изранены, но старались о ней лишний раз не вспоминать. А я и не интересовался, так же как вы сейчас не интересуетесь. Да и не только я – наше поколение, мы не расспрашивали, как там они воевали, как города брали, лишь редкие эпизоды, редкие-редкие…
- А у тебя не было желания пойти по стопам отца и стать военным?
- У меня – нет, не было. В армии хоть и оставляли на сверхсрочную, но нет. Я был человеком, который очень любил передвигаться, на месте не мог долго сидеть, я много читал, фильмы любил. Мне хотелось путешествовать, плавать, летать, не быть привязанным к одному месту.
- Как складывалась жизнь детей после войны?
- Какая юность и детство у детей после войны? Безотцовщина… И все работали летом в колхозе. Я жил в районном центре и приходил в деревню к братьям помогать зарабатывать, по тем временам называлось, трудодни. Ещё мы пасли скот по очереди. В 1946 году с семьей уехали в Германию, там я в школу пошёл.
- Неожиданно! А почему решили переехать?
- Офицерам разрешили. Тогда тоже тяжелое было время, только закончилась война. С американцами уже начались распри; была ситуация в Берлине, когда снова чуть не началась война. Поэтому было неизвестно, когда демобилизуют отца. Отец 6 лет служил без семьи… И вот разрешили! Если честно, не знаю, почему. Это лучше нашему правительству знать. Многие семьи офицеров тогда взяли в Германию. Вернулись обратно мы в начале 49-го, отец не захотел больше служить.
- Сейчас события той войны стираются с каждым годом всё сильнее, и молодежь зачастую уже мало что знает о том времени. Как ты к этому относишься?
- Можно относиться к этому по-философски, потому что нельзя, грубо говоря, всю жизнь мусолить одну и ту же тему. Даже самое большое горе стирается, притупляется, так и война. Но считаю, конечно, нужно знать основную суть – кто начал эту войну, при каких условиях, как это было, кто стоял во главе, знать основных наших военачальников, основные моменты. А абсолютно всё знать не нужно, зачем? Тем более тут уже и новые герои появились.
- А как тебе современные фильмы о войне?
- В современном кино о войне столько ляпов… Раньше в фильмах была техника времен Великой Отечественной, развалины, обмундирование. Режиссеры, которые сами воевали, обязательно были консультанты. Вот это правдивое кино! Сейчас стряпают что-нибудь – погоны прилеплены как попало, заправлены солдаты непонятно как.
- Какие фильмы ты можешь выделить?
- Во-первых, не тяжелый, но очень правдивый фильм – «На войне, как на войне». Во-вторых, «В бой идут одни старики» - тоже хороший, но пафоса много, не ощущается, что действия происходят там на самом деле. Ещё отличный фильм, хоть и не о боевых действиях, - «Отец солдата». Там грузин (Серго Закариадзе) играет хорошо! Вообще есть немало стоящих фильмов, но я бы эти выделил.