Глава из книги "Эгоизм щедрости. Исследование по экономической психологии".
У прочих живых организмов действует такой же инстинкт бессознательной щедрости, как у человека, и даже в большей степени, чем у человека. У человека зачастую верх берут другие инстинкты, которые также есть у диких животных, как инстинкт питания, инстинкт защиты от холода, инстинкт дыхания и прочие. Все эти инстинкты так или иначе способствуют сохранению организма, но помимо них в живой природе есть инстинкт, противоречащий индивидуальному сохранению – бессознательная щедрость, которая в крайней форме и вовсе выливается в саморазрушение. Эти инстинкты существуют одновременно, они конфликтуют между собой, время от времени берут верх те, что способствуют самосохранению или те, что способствуют саморазрушению. При этом разрушающие инстинкты могут быть также разнообразны, как и сохраняющие. В целом вся суровость дикой природы, вся порой жестокая борьба между организмами представляет собой следствие такой вот бессознательной воли к самоуничтожению, а вовсе не борьбу за выживание, как считают некоторые. Как говорил ещё Ф. Ницше: «Анти-Дарвин. Что касается пресловутой «борьбы за существование», то она представляется мне скорее голословным утверждением, нежели чем-то доказанным. Она присутствует, но как исключение; суммарный аспект жизни – не нужда, не голод, а, напротив, богатство, изобилие, даже абсурдная расточительность, – там, где борются, борются за мощь…» [«Сумерки кумиров или как философствуют молотом»]. У человека, в отличии от диких животных, по определённым причинам, которые мы разберём чуть позже, инстинкты бессознательной щедрости часто несбалансированы и потому могут приводить к разорению и раскаянию в собственной щедрости. В дикой природе всё-таки есть естественные тормозящие рефлексы, которые не позволяют организму быстро дойти до полного разорения. Но сейчас главный вопрос, которым следует задаться, откуда вообще взялся инстинкт бессознательной щедрости, и почему живые организмы от природы склонны себя расточать?
Для ответа на этот вопрос следует рассмотреть в целом причину происхождения жизни во Вселенной. Ведь далеко не при любых условиях может существовать жизнь. Физические постоянные Вселенной, как масса электрона, элементарный электрический заряд, постоянная Планка могли бы иметь совсем другие значения, чем те, что они имеют сейчас, и в таком случае возникновение органического вещества стало бы невозможным. Но постоянные на то и постоянные, что они не меняют своего значения с начала времён. Между зарождением Вселенной и появлением первых живых организмов в ней могли пройти миллиарды лет, и всё-таки, получается, что уже изначально во Вселенной была заложена возможность происхождения живых организмов. Это то, что можно назвать мировой волей. И это та же самая воля, которая инициирует Большой Взрыв и тем самым не даёт Вселенной под действием суммарной силы гравитации начать сжиматься. Объяснить эту силу исключительно средствами науки физики совершенно невозможно. Учёные постулируют Большой Взрыв, как факт, с которым приходится считаться, и говорят о некоторой «тёмной энергии», породившей этот взрыв. Если почитать Ньютона, то тот вообще считал, что Вселенная не сжимается под действием силы гравитации, поскольку ей не даёт этого сделать Бог, который в начале времён разнёс звёзды и планеты на огромные расстояния и задал им скорости и траектории движения именно такими, чтобы они не могли разом притянуть друг друга. Но можно объяснить Большой Взрыв без гипотезы Бога, к которой прибегают представители некоторых религий, и без разумного замысла. Воля вполне может существовать без разумного замысла. Высший разум должен быть только один, и если предполагать его существование, то всё во Вселенной, даже действуя по слепой воле, всё равно подчиняется этому высшему разуму. Если такого разума не существует, то возникает множество слепых воль, которые никак не согласованы между собой, есть одновременно, их сразу много. Мировая воля как раз представляет такое множество волящих единиц, которые лишь временно могут подчиняться какой-то одной воле. Жизнь возникает во Вселенной потому, что хочет, воля к жизни присутствует с самого начала. Большой Взрыв нужен для того, чтобы во Вселенной могла произойти жизнь. Взрывная воля, преодолевая сопротивление гравитации, воплощается в живых организмах, которые с самого начала представляют собой борьбу против гравитации и прочих сил притяжения. Из-за этого иногда может показаться, что целью является человек, но человек – это лишь один из многих бесчисленных биологических видов, он вовсе не центр мироздания.
Сила, разносящая звёзды и планеты на огромные расстояния, была бы недостаточной, если бы были иными упомянутые выше физические постоянные, как заряд электрона, постоянная Планка и прочие. Будь значение этих постоянных иным, Вселенная в какой-то момент сжалась бы по действием сил гравитации, и жизнь в ней не успела бы зародиться. Физические постоянные – это своего рода катализаторы в процессе Большого Взрыва. Такая огромная энергия должна разогревать звезды до больших температур, то есть, «тёмная энергия» добавляется к той энергии, что есть есть в звёздах за счёт термоядерных реакций. Также эта взрывная сила способна ускорять термоядерные реакции внутри звёзд. Тут нужно понимать, что два ядра атома водорода обладают каждый положительный электрическим зарядом, стало быть, должны отталкиваться друг от друга. Чтобы произошло их взаимодействие с последующим превращением в ядро гелия, они должны испытывать дополнительное внешнее воздействие. Согласно всем расчётам, вероятность того, что два ядра атома водорода сами по себе столкнуться внутри звезды и смогут создать ядро гелия, довольно мала, а в классической механике такое событие и вовсе считается невероятным при тех энергиях, что есть, например, в Солнце, нужна энергия в 1000 раз больше. Мировая воля заставляет изменять геометрические параметры ядер атомов водорода, образно говоря, увеличивая площадь поверхности, что ослабляет силы электрического отталкивания и позволяет ядрам атомов сближаться на более низких энергиях и температурах, чем необходимы для этого в обычных условиях. Благодаря этому формируются сложные химические элементы, которые затем становятся неотъемлемыми составляющими органических веществ. Вместе с тем, происхождение живых организмов из неживого вещества тоже нуждается в некоторой взрывной силе, которая будет заставлять первичный белок увеличивать площадь поверхности и в силу этого принимать сложные геометрические формы, позволяющие ему сохранять устойчивость. Без вмешательства такой мировой воли происхождение жизни из неживого вещества будет оставлять много загадок и белых пятен и в конечном итоге будет необъяснимым. Биологи предполагают без наличия воли наличие некоторых специальных условий температуры, радиации, вулканической активности на планете, и только в этих условиях жизнь могла бы произойти. Стоит добавить к этому, что далеко не на каждой планете есть вода, кислород и прочие условия для происхождения жизни. Если ставить ещё такие дополнительные условия, какие ставят некоторые биологи, то жизнь действительно должна быть какой-то экзотикой во Вселенной. Мировая воля позволяет сократить этот список необходимых условий для происхождения жизни и тем самым сделать происхождение жизни более вероятным.
Разумеется, взрывная мировая воля Вселенной не имеет никакого смысла без сил притяжения, в первую очередь, без гравитации, ей противостоящей. Более того, природа взрыва часто так устроена, что сначала взрывчатое вещество сжимается, а уже затем резко разжимается. То есть, для взрыва нужна сила сжатия. Поэтому, даже когда жизнь уже произошла, вовсе не каждый инстинкт является инстинктом эксплозивной воли (от фр. explosion взрыв, направленный наружу). В таком случае организмы вовсе не рождались бы. Ведь им нужно не только давать, но и что-то брать для жизни. Эксплозивная воля действует не везде с одинаковой силой, и там, где она ослабевает и во многом позволяет событиям течь своим ходом, начинают господствовать инстинкты захвата и присвоения, доходящие до скупости. Порой это происходит из-за борьбы нескольких волящих единиц, каждая из которых ослабляет другую. Из-за этого становится возможным насильственный захват того, что принадлежит другому, вплоть до захвата чужой жизни и употребления другого организма в пищу. Но каждая из этих воль представляет собой волю к жизни, поэтому жизнь будет возрождаться снова и снова в различных её формах. Воля не существует без тех, кто волят, а самое полное выражение воли к жизни – это сам живой организм. Тем не менее, из-за соперничества воль живые организмы не могут принимать одну и ту же форму, они изменяются, усложняются, мутируют, из одних форм возникают другие. Словом, возникает биологическое разнообразие. А вместе с биологическим разнообразием возникают естественные механизмы для контроля численности населения. Источник этих механизмов: тяга к саморазрушению, заложенная мировой взрывной волей в начале времён. Без этих механизмов численность населения разных биологических видов постоянно росла бы, каждый раз у этих видов начинался бы голод, они страдали бы от дефицита ресурсов и боролись между собой за место под Солнцем. Чарльз Дарвин, к примеру, считал, что именно так всё и происходит в дикой природе, более того, он утверждал, что именно это является причиной биологического разнообразия. То есть, вид плодит потомства больше, чем может обеспечить ресурсами, из-за перенаселения появляется дефицит ресурсов, начинается борьба за дефицитный ресурс, в которой выживает самый приспособленный, который и будет представлять собой новый биологический вид.
Вместе с тем, сама идея происхождения новых биологических видов путём борьбы за дефицит глубоко ущербна. Ведь нужно представить, что каждый биологический вид потенциально является инвазивным видом, он склонен к паразитированию на окружающей среде. Вместе с тем, практика не демонстрирует нам стратегическую выгоду паразитического образа жизни. Выгода от паразитизма всегда имеет лишь тактической характер, и в долгой перспективе паразитизм приводит к вымиранию, а не к полезным мутациям. Если мы отбросим на мгновение абстрактные рассуждения и попытаемся представить самый простой способ, каким одни биологические виды происходят из других, то очевидным образом напрашивается происхождение новых видов через изобилие и расточительство. Какая-то часть особей должна обладать невероятным могуществом, иметь крайне высокий запас витальности и вести довольно расточительную жизнь. Например, чтобы особь, живущая в воде, могла научиться дышать на суше, она сначала должна научиться дышать сразу двумя способами. Немыслимое расточительство. Когда другие особи не могут позволить себе лишнего движения, чтобы не тратить силы, эти баловни природы позволяют себе выучить второй способ дыхания, расходовать огромные ресурсы. И это касается не только освоения нового способа дыхания, но также освоения нового способа питания, размножения, теплообмена, освоения любой новой среды обитания. Всё это должно быть сопряжено с колоссальным избытком внутренних сил и избытком ресурсов. В таком случае логично предположить, что новые биологические виды происходят не из тех, кто склонны чрезмерно плодить потомства, а, наоборот, из тех, кто в обычных условиях мало размножаются или вообще не оставляют потомства. В таком случае эти особи не страдают от дефицита ресурсов, им не нужно содержать многочисленного потомства, у них появляется огромный избыток, который они могут никак не использовать, а могут использовать для освоения нового способа дыхания, размножения, питания и т.д. Вероятнее всего, при изменении способа питания, дыхания, размножения, теплообмена и прочих условий среды у таких особей пробуждается склонность плодить потомства больше, чем они делали это обычно. Связано это, видимо, с возросшим разнообразием в их химическом составе. Например, научившись питаться каким-то новым способом, они не перестают питаться ещё и старым способом. Помимо старой пищи появляется ещё и новая пища, представляющая собой совершенно иной белок. Это в своей черёд активизирует дополнительные ресурсы выделительной системы, которая должна теперь выбрасывать больше токсинов и отходов, чем прежде. Такая чрезвычайная активность выделительной системы приводит к выработке дополнительного семени у самцов и дополнительных яйцеклеток у самок. Ведь половая система тесно связана с выделительной системой, особенно у самок, у которых организм очищается за счёт выделения крови из матки.
И вот особи, которые теперь стали более склонны размножаться, плодят потомства больше обычного, и это потомство представляет собой уже новый биологический вид. При этом нельзя сказать, что другие особи склонны к чрезмерному размножению. Кто-то склонен плодить потомства больше, кто-то меньше, но чрезмерное размножение в дикой природе может встречаться только как аномалия. Обычно же бессознательные инстинкты саморазрушения являются тормозящими факторами, которые не позволяют плодить слишком много потомства. Хотя цель таких инстинктов совсем не в этом, и при случае можно изолировать эти инстинкты от инстинкта размножения, и тогда потомства будет мало, но бессознательная щедрость будет сохраняться на высоком уровне. В целом же причина борьбы, в том числе борьбы между хищником и жертвой в дикой природе заключается далеко не в борьбе за дефицит. Хотя жертва, конечно, борется за свою жизнь, она убегает от хищника и сопротивляется намерению её убить. И всё-таки, есть вполне наблюдаемая связь между склонностью животного к размножению и тем, насколько тяжёлой и долгой является его предсмертная агония. Если домашних животных рассматривать как тех, которые плодят потомства много (курица несёт яиц значительно больше, чем дикая утка), то мы увидим, что предсмертная агония домашнего животного тяжелее и в целом длиться дольше. Это говорит о том, что инстинкт самосохранения сильнее именно у домашних животных и значительно ослабевает у диких животных, уступая место инстинкту бессознательной щедрости. Чем больше животное склонно плодить потомство, тем сильнее в нём инстинкты самосохранения.
Легко понять причину заблуждения Дарвина, если проанализировать содержание его книги «Происхождение видов». В ней автор сначала исследует именно домашних животных и находит у них полное подтверждение своей гипотезы о склонности животных и растений в свободном состоянии плодить потомства больше, чем растёт число доступных ресурсов. Скажем, стадо коров в свободных условиях будет постоянно искать новые пастбища для прокорма, но потомства всегда будет рождаться больше, чем может прокормиться на этих пастбищах. Размножение опережает скорость освоения новых пастбищ. Разумеется, человек не заинтересован в таком росте численности поголовья скота и поэтому искусственными мерами ограничивает его. Но если такие домашние животные вырвутся на свободу, то, по Дарвину, они быстро столкнуться с дефицитом ресурсов и начнут между собой борьбу за выживание, в результате которой из самых приспособленных к дефициту сформируется новый биологический вид. Тем не менее, с точки зрения мировой воли к жизни, такие домашние животные вероятнее всего начнут страдать от посттравматического стресса, чреватого для них физиологическим вырождением и мутированием во всё более паразитические формы. Ведь нужно понимать, что повышенная склонность к размножению коррелирует с увеличением определённых желез организма. Так, у коров увеличивают молочные железы, они начинают давать молока значительно больше, чем их дикие предки. Овца даёт больше шерсти, у некоторых видов домашних овец эта шерсть растёт непрерывно на протяжении всей жизни, у лошадей происходит чрезвычайный рост мышечной выносливости. Именно поэтому эти животные стали полезны для человека. Человек научился использовать те железы животных, которые нужны им для поддержания жизни чрезмерного потомства. Одни инвазивные виды человек использует для поддержания жизни других инвазивных видов. Скажем, одомашненные овёс и пшеницу, которые дают зерна на колоске в разы больше, чем дикие, человек использует для корма домашних кур, лошадей и овец. Тем самым человек защищает их от возможного посттравматического стресса. В конце концов, человек даже забивает животных для употребления в пищу, что тоже можно рассматривать, как защиту их от посттравматического стресса.
Посттравматический стресс у домашних животных напрямую связан с теми мутациями, что сопровождают всякий инвазивный вид и выражается в первую очередь в ослаблении костей, в уменьшении размеров надпочечников, в уменьшении челюсти, в изменении пигментации шерсти. Все эти изменения наблюдала у домашних животных исследовательская группа Адама Уилкинса, и впоследствии синдром доместикации был экспериментально подтверждён. Тем самым получается, что склонность к чрезмерному размножению вызывает ещё и мутации в клетках нервного гребня, которые в значительной степени ослабляют кости и надпочечники организма. Но когда склонность к чрезмерному размножению не реализуется, понятно, что и посттравматический стресс не проявляется в такой форме. Человек сдерживает рождаемость у домашних животных довольно простыми способами, например, он уменьшает количество петухов в стае, и на десяток кур может приходиться всего один петух, чего, разумеется, в свободных условиях мы никогда не встретим. Тем самым человек вольно или невольно ограждает животных от посттравматического стресса. Но если курица будет часто становиться наседкой, если лошадь будет кормить телёнка исключительно своим молоком, то в конечном итоге их кости начнут заметно слабеть, а число гормонов надпочечников уменьшаться. Синдром доместикации значительно усилиться. Такая физическая деградация вряд ли может быть какой-то продуктивной силой, способной породить новые, самостоятельные биологические виды. Более вероятные мутации – это отмирание целого комплекса внутренних органов или значительное их уменьшение в размерах. Собственно, так формируются паразиты. Редукция внутренних органов наблюдается практически у всех ленточных червей, предки которых обладали конечностями и могли самостоятельно передвигаться по земле.
Вполне можно допустить, что в дикой природе Дарвин часто наблюдал именно такие вот инвазивные виды, и на основе этих наблюдений делал вывод о идентичности их модели поведения с домашними животными. Хотя инвазивные виды – это болезненная аномалия и исключение из правил, а вовсе не закономерность. Тем не менее, если исследователь хочет видеть что-то в природе, например, борьбу за дефицит как господствующий принцип, то он это обязательно найдёт, поскольку сложно представить такие вещи, которые в природе не встречались хотя бы в качестве аномалий. Многие виды из тех, что Дарвин наблюдал в дикой природе, оказались инвазивными видами. Это в первую очередь касается галапагосских вьюров, десятки вариаций которых учёный наблюдал во время своего пребывания на Галапагосских островах. Доказательством их инвазивности является то, что сегодня, то есть, спустя около полутора века после кругосветного путешествия Дарвина, большинство этих видов уже вымерли, о чём говорят научные исследования (например, исследования биолога Дейла Клейтона). То есть, галапагосские вьюры действительно были видами, возникшими в борьбе за дефицитный ресурс, но их способность плодить много потомства в сочетании со способностью добывать редкий пищевой ресурс привели лишь к тому, что дефицит ресурсов стал уже тотальным, и это привело к вымиранию целых видов. У птиц вообще очень сложно отличить инвазивный вид от дикого, поскольку птицы часто питаются семенам, а благодаря человеку появились одомашненные злаки, которые дают семян в разы больше, чем дикие. Птицы, питаясь этими одомашненным семенами, тем самым могут открыть для себя ресурсы, позволяющие им размножаться больше обычного. Среди других частых примеров эволюции Дарвин использовал растение омелу, которая общепризнана полупаразитом, то есть, это такой же инвазивный вид. Насчёт человека можно частично признать правоту учёного и допустить, что человек произошёл из обезьяны как инвазивный вид. Но и здесь всё далеко не так однозначно, и нужно учитывать, что исторически было несколько видов человека, которые существовали одновременно, независимо друг от друга на протяжении тысячелетий. И можно допустить, что какой-то из этих видов произошёл как раз так, как происходили виды в дикой природе, то есть, совсем не как инвазивный вид. Другое дело, что вскоре этот вид скрестился с другими, инвазивными видами человека.
Нужно сказать, что дефицитная теория Дарвина в биологии добилась лишь частичного признания, и в конечном итоге возобладала теория ещё более абсурдная и душная. После открытия популяционной генетики сторонники теории эволюции стали утверждать, что причиной дефицита ресурсов является вовсе не склонность к чрезмерному размножению, и вообще ничто не является причиной, дефицит ресурсов просто есть, как данность. Очень часто такое утверждение преподносится как шаг вперёд по сравнению с теорией Дарвина, как развитие его теории и доведение её до ума. Тем не менее, такие теории были в ходу ещё до Дарвина и до его сочинений по теории эволюции. Так, Артур Шопенгауэр в своих биологических сочинениях уже писал тоже самое, ссылаясь на многих современных ему исследователей. Он также, как и Дарвин, критиковал Ламарка, у которого новые виды происходили путём адаптации к среде, а не к дефициту. Шопенгауэр также утверждал, что причиной происхождения видов является дефицит ресурсов, но при этом полагал, что причиной дефицита является мистическая и вредная мировая воля. Иными словами, видимых причин для дефицита ресурсов нет, и без него вполне можно было бы обойтись, но мировая воля не позволяет этого и заставляет живые организмы выживать и бороться за выживание. Но теория Шопенгауэра страдает серьёзным недостатком с точки зрения физики. Ведь наличие воли в физических процессах как раз говорит о том, что энтропия может в них убывать, может возрастать упорядоченность. У Шопенгауэра же мировая воля полностью совпадает с возрастающей энтропией. Не понятно, зачем вообще нужна такая воля? Возрастание энтропии – это показатель того, что процессы происходят сами по себе, автоматически. То есть, при помощи воли объясняются те процессы, которые могут быть объяснены и без её вмешательства. Ученики Шопенгауэра, появившиеся в биологии после Дарвина, пытаются избегать упоминания воли и даже упоминания самого Шопенгауэра, но это выглядит как шарлатанство, как попытка создать иллюзию новаторства там, где новаторства никакого не было. Это Дарвин был новатором по сравнению с Шопенгауэром, он сумел разглядеть подлинную, научную, эмпирически наблюдаемую причину дефицита ресурсов.
Но касательно вопроса происхождения видов нужно сказать, что Ламарк оказался куда ближе к истине, чем Шопенгауэр и Дарвин. Единственное, его теория вообще как-то безразлична к дефициту или избытку ресурсов. Он утверждает, что новые виды формируются путём приспособления к новой среде. Но такое приспособление может быть как результатом борьбы за дефицитный ресурс, так и проявлением внутреннего изобилия. Бессознательная щедрость также может стать причиной адаптации к окружающей среде, но среда в таком случае не представляет собой чего-то критически важного. Способов адаптации к одной и той же среде может быть множество, и только если от этой адаптации зависит выживание, то выбирается самый простой и быстрый способ приспособления. Но такой способ адаптации чаще всего оказывается и самым тупиковым, поскольку означает узкую специализацию вида к жизни исключительно в одной какой-то среде и его неспособность жить в другой среде. Все прочие способы адаптации в значительной степени ещё видоизменяют среду, то есть, здесь не только вид адаптируется, но он и адаптирует среду под себя, под нужды своего инстинкта, и не только инстинкта, поддерживающего существование, но и инстинкта, способствующего расточительству жизни. Бессознательное стремление к смерти всегда индивидуально обособлено, это стремление умереть именно таким способом, и никаким другим. Это можно рассматривать как врождённую травму. Но способ саморазрушения может измениться, если будет найдена среда, которая делает это более эффективно и безболезненно, с ещё меньшей агонией. Тогда организмы вполне могут адаптироваться уже к этой среде. В стремлении к смерти в дикой природе ключевое значение имеет стремление именно к минимизации агонии. Возможно, сами хищники нужны исключительно для минимизации агонии, то есть, для устранения больных и старых особей, для сокращения их мучений. То есть, мировая воля не только увлекает организм к гибели, но делает эту гибель наименее болезненной. Поэтому нельзя сказать, что мировая воля обманывает живых особей, создавая для них образ привлекательной смерти, она действительно воплощает этот образ до последнего вздоха, даже когда организм уже не пребывает в полной памяти.
Инстинкт бессознательной щедрости вместе с тем является вполне наблюдаемым феноменом в дикой природе. И он наблюдается далеко не только в ошибочно морально истолкованных экспериментах Франса Вааля, но в других эмпирических исследованиях, в которых сравнивалось поведение диких и домашних животных со схожей физиологией, вероятно, даже связанной общим происхождением. Например, исследовательская группа профессора Ранге сравнивала поведение волков и собак в свободных условиях. Выяснилось, что в собачьей стае после конфликта особи долгое время испытывают взаимную неприязнь и избегают близких контактов. В волчьей стае такой период «обиды» сокращается в раз, фактически уже через 5 минут после конфликта особи могут вместе играть и осуществлять какую-то совместную деятельность [Cafazzo Simona, Marshall-Pescini Sarah, Lazzaroni Martina, Virányi Zsófia and Range Friederike 2018The effect of domestication on post-conflict management: wolves reconcile while dogs avoid each otherR. Soc. open sci.5171553171553 http://doi.org/10.1098/rsos.171553]. Это свидетельствует о том, что в дикой природе инстинкт бессознательной щедрости сильнее во много раз, чем у домашних животных. Исследования Вааля тоже обнаружили такую бессознательную щедрость у приматов и у собачьих, но в данном случае не исследовалась корреляции в данном инстинкте между дикими животными и домашними, то есть, инвазивными видами. Вместе с тем, понимание такой корреляции проливает свет вообще на понимание того, что такое дикое природа и жизнь в изобилии, то есть, подлинная и полноценная жизнь. По сути, только домашние животные и прочие инвазивные виды подчиняются закону Дарвина о чрезмерном размножении. В дикой природе никакого чрезмерного размножения нет. Одни плодят потомства больше, другие меньше, но все в рамках определённой нормы. Но новые биологические виды происходят именно из тех особей, что менее всех остальных склонны к размножению. Это полная противоположность тому, что предполагал Дарвин и вместе с тем полностью соответствует тому, чему учил Ф. Ницше.
Итак, подводя итог, можно выделить несколько ключевых отличий диких животных от инвазивных видов. Во-первых, умеренная склонность к размножению, если потомства и плодится много, то уже заранее с расчётом на то, что часть его станет добычей хищников ещё на этапе взросления. Во-вторых, гораздо меньший период примирения после конфликта и меньшая злопамятность. В-третьих, более безболезненная смерть, с меньшей агонией, более естественная и спокойная, как закономерное продолжение жизни и завершение её. Именно это является общим законом жизни и представляет собой, собственно, подлинное значение того, что есть жизнь. Тоже самое можно с определённой поправкой обобщить и на растения. Дикие растения менее склонны к размножению. С точки зрения дикой природы именно культурные растения: пшеница, картофель, помидоры являются сорняками, а вовсе не дикие. Что касается агонии, то из-за отсутствия нервной системы у растений этот тип реакции проявляется несколько иначе. Так, срок жизни корешка домашнего растения, оставшегося в земля после отделения верхней части, у домашних растений больше, чем у диких. При этом такой корешок всё равно неизбежно погибнет, но до своего засыхания он должен будет прожить значительно более долгий период. Происхождение новых видов растений вообще никак не объяснимо в рамках теории эволюции. Если следовать Дарвину, следует предположить, что одни растения заслоняют другим солнечный свет, и причиной этого является избыточное размножение. Ведь изначально солнечный свет – ресурс неисчерпаемый, его должно быть в избытке для всех. Но из-за чрезмерной склонности к размножению якобы одни растения слишком много плодятся, заслоняют свет другим, и те другие вынуждены мутировать. Хотя понятно, что семена, упавшие где-то в одном месте, дадут саженцы, растущие рядом и мешающие расти скорее друг другу, чем прочим растениям. Легитимнее будет предположить, что некоторые особи растения производят чрезвычайное малое по сравнению с остальными количество семян. Но из-за этого в этих семенах закладывается больше питательной мякоти, чем у тех особей, чем плодят семян больше. В целом биомасса семян остаётся неизменной у каждой особи, только у одних эта масса переходит в большое количество семян, а у других в малое количество но с большим количеством мякоти в них. Из-за этого у этих вторых семян больше шансов прорасти даже в очень скудной почве. Избыток мякоти позволяет ростку долгое время питаться от собственных запасов, не потребляя ресурсы из окружающей среды. Но, разумеется, попав в новую, нетипичную среду, растение может адаптироваться под эту среду и под её воздействием мутировать. То есть, самый очевидный путь происхождения новых растений – это избыток ресурсов, а никак не их дефицит. Происхождение новых видов через борьбу за дефицит кажется совершенно нелепым, и, судя по всему, долгое время такое объяснение считалось приемлемым лишь потому, что считалось единственным атеистическим объяснением видового разнообразия. Тем не менее, выше мы показали, что можно и иначе объяснить происхождение видового разнообразия без религиозных аргументов. Мировая воля к жизни не имеет никакого отношения к единому богу, она неразумна, она не антропоморфна, и, тем не менее, она есть расточительная воля, которая не позволяет в дикой природе возникнуть стабильному дефициту ресурсов.
Полный текст книги по ссылке: https://litportal.ru/avtory/sergey-paciashvili-11228782/kniga-egoizm-schedrosti-issledovanie-po-ekonomicheskoy-psih-69110206-1412139.html