Театр начинается с вешалки, а прогулка с прибытия. В случае с Покровским бульваром это особенно важно, дорогие друзья. Большая ошибка считать, что на Покровский бульвар можно зайти откуда угодно. Нет, нет и еще раз нет!
Текст: Павел Васильев, фото: Александр Бурый
Покровский бульвар только на первый взгляд самый обыкновенный, девятый по счету, в цепочке столичного Бульварного кольца. Отнеситесь к нему с особым уважением. Он того требует.
Вот идут, тяжело отдуваясь, в горку экскурсанты, уже осмотревшие прелести бульвара Яузского… У многих из них – тех, что постарше, – как говорили в нашей семье, «язык на плечо». Вид печальный и взгляд задумчивый… Им как-то не до истории с географией, мол, тут жил такой-то, а здесь умер сякой-то, тут строил один, а перестроил другой… Их уже раздражает оптимистическое – «посмотрите налево, посмотрите направо»… Высоко, круто и ноги болят. Им очень хочется посидеть на лавочке.
Они с завистью смотрят на трамвай, который так быстро, легко, непринужденно, с шиком везет пассажиров в гору. Вжик – и нет трамвая. А мы, бедолаги, все идем и идем неведомо куда. И еще головой, зараза такая, крутим.
Нет, люди с жизненным опытом ни за что не пойдут этим путем. И правильно сделают. Сначала бульвар Покровский, а уж потом – самый нижний – Яузский. И никак иначе! Это аксиома для всех, кроме физкультурников, так и передайте своим хорошим знакомым, они будут вам благодарны.
Есть еще одна мелкая методическая ошибка.
Право, не стоит осматривать Покровский бульвар сразу после бульвара Чистопрудного. Не советую вам этого делать от всей души. Это примерно то же самое, как после кинокомедии угодить на лекцию, посвященную добыче полезных ископаемых с обязательным приложением графиков и таблиц.
Вроде бы тоже интересно, но… как-то не заходит. Не лезет. Не строится. Вроде бы рядом эти бульвары, улицу перейти, а мирки вовсе разные, не совпадающие друг с другом.
В такой прогулке только один плюс: вы шагаете в правильном направлении, не в гору, а с горы. Шагаете правильно, но после широты и простора Чистых прудов Покровка покажется вам скучноватой, узкой, холодной. Здания, особенно те, что слева, нависают над вами, хмурятся, давят и настроение портят, небо отчего-то темнеет, печалится – и вам уже жаль, что вы не остались там, под липами, у воды, с мороженым, лавочкой, детским смехом и видом на театр.
Да, именно так: Чистые – отдельно, Покровка – отдельно, годами проверено, подколото и отжато.
Садитесь себе на трамвайчик в Замоскворечье, выходите из трамвайчика у Покровских Ворот и – поворот через левое плечо, как учили в местных казармах с павловских времен, пешочком, покуривая, с остановочками на лавочках, обратно, под горочку, к реке, сверху вниз.
* * *
Памятник Николаю Гавриловичу Чернышевскому, автору некогда знаменитого романа «Что делать?», впопыхах можно и не заметить. Между тем памятник в небольшом сквере выполнен со знанием дела.
Уставший от мыслей, переживаний, сомнений, хлопот немолодой человек в очках, чуть согнувшись, сидит, скрестив на коленях руки. Всё им уже сделано, и немало, кажется, сделано, а вы там, идущие следом, дальше делайте – как хотите. Цветочки к памятнику приносят редко.
Более пятидесяти лет Покровка звалась улицей Чернышевского, а соседняя Маросейка – улицей Богдана Хмельницкого, так что памятник революционному критику, идеалисту, недругу Достоевского и Тургенева здесь уместен. Но припозднились с памятником. Установлен он в 1988 году, а уже в начале 1990-х улицам вернули исторические названия.
Памятник остался без улицы, но остался. И это радует. Однако кто такой Чернышевский, прохожих, особенно молодежь, лучше не спрашивать. Молодежи пришлось по вкусу совсем иное творение.
Сразу за западным корпусом бывшей стасовской гостиницы, наполненной теперь разнообразными питейными заведениями, притаился глубокий амфитеатр под открытым небом. Вот он в теплое и вечернее время молодежь очень привлекает. Как, впрочем, и местных скитальцев без определенного вида на жительство. Соответственно, здешнее отделение полиции получило дополнительную нагрузку!
Неужели открыватели амфитеатра всерьез полагали увидеть на полукруглых скамьях задумчивых читателей произведений Н.Г. Чернышевского?
Или верных поклонников критика, поэта, мемуариста другой эпохи –Владислава Фелициановича Ходасевича? Книжная лавка его имени располагается неподалеку и, доложу вам, заслуживает визита. А уж как был бы доволен сам Ходасевич, не испытавший большой прижизненной славы, этим демократическим магазинчиком на Покровке… Определенно оценил бы задумку и исполнение. Зашел бы, покопался в развалах.
Ну а в холодное время года остановившиеся здесь гости столицы стараются скрыть удивление от «ямы», именно так сразу и прозванной москвичами, раздумывая, делать тут дежурное селфи или не надо… Ишь, Москва-то, опять чудит!
Прежде здесь была автостоянка, затем шел плац для строевых занятий, а Покровский бульвар начинался ниже, от Казарменного переулка. Так что из всех московских бульваров он еще и самый юный, вырос в нынешнюю длину только в 60-е годы прошлого века.
* * *
На храме Троицы в Хохловском переулке отдыхает глаз.
Особенно если вы перед этим долго смотрели на чудовищного местного исполина – бывшие Покровские казармы… Да, здесь явно переборщили с размахом классицизма! Тонкие пропорции греческого искусства, на мой обывательский взгляд, превратились в пошловатый гигантизм.
Император Павел разместил здесь первоначально роту. Затем казармы горели, восстанавливались, достраивались, перестраивались, уходили ввысь, размещая полки столичного гарнизона, а затем и дивизию НКВД имени Феликса Дзержинского. Для офицерского состава дивизии в 1938 году архитектор Чериковер соорудил и суровый восьмиэтажный дом в открытии бульвара.
Так что дело императора не пропало даром – ведь ниже по бульвару и тоже в классическом монументальном здании, бывшей усадьбе Дурасовых, а позже известной всей торговой Москве Коммерческой академии, расположилась в 1932 году академия военно-инженерная, получившая вскоре имя В.В. Куйбышева. И это здание успешно достраивалось, росло, архитектурно оставаясь вроде бы в привычном классическом стиле, помноженном на размах и нужды времени.
Дух военный на бульваре поселился прочно. И по сию пору он, мне кажется, не выветрился. Хотя царствуют здесь нынче ЛУКОЙЛ, Высшая школа экономики, многие другие дипломатические и хозяйственные учреждения и плаца давно уж нет, но что-то неуловимо строгое, уставное будто бы сохранилось в воздухе.
Левая, внешняя сторона бульвара Покровского официальнее правой, внутренней. Вот слева иранское посольство, занимающее целый комплекс дореволюционных усадебных зданий, вот, ниже, помпезный белый дом с часами, втиснутый в прошлые века в 2019 году… Старались, конечно, но получилось как всегда. Появился чужак на бульваре.
Вот почему на сравнительно небольшой церкви Троицы в Хохлах отдыхает глаз.
* * *
Сижу на лавочке старинного Милютинского сада, покуриваю и вспоминаю. Вспоминаю, как попал в этот садик олимпийским летом 1980 года. Как принял рискованное решение. Давно это было.
Командовал я, тогда студент третьего курса, небольшим студенческим стройотрядом, мы мороженое по машинам грузили в Филях. Жаркое стояло лето, мороженое шло на ура и у москвичей, и у гостей столицы. Олимпиада! Праздник!
И вот, по тогдашнему строгому правилу, пришло время отчислить какие-то деньги с нашего общего заработка в Фонд мира. А принимали их в МГК ВЛКСМ, в Колпачном переулке, дом 5. Кому же ехать? Конечно, мне.
Отыскал переулок, дом, этаж, кабинет нужный, дверь приоткрыта, голоса оттуда – мужские, веселые, громкие… Рассказывает один комсомолец другому этаким барином, как сладко вчера провел вечер и ночь. Как хороши были девушки, как играла музыка, как рекой разливался шампань-коблер в баре, как их угощали какие-то иностранцы, то ли из Чили, то ли еще откуда, галстук вот подарили с пятью колечками… Потом поехали к Ларисе… Такси взяли… Как горяча олимпийская ночь…
Ну а у меня накануне – ночная смена была. Грузили пятнадцатитонку.
Из холодильного цеха цепочкой к машине встали. Передавали друг другу коробки с мороженым – эскимо, «Ленинградское», сливочное, пломбир, фруктовое. Аккуратненько, из рук в руки, чтобы не помять и не уронить. В цеху – мороз, как положено для хранения. На тебе телогрейка, шапка, валенки… А на улице – ночная теплынь, градусов двадцать, не меньше…
Не все хотели работать в ночь, но пришлось. Уж очень фабричное начальство просило. Обещало даже заплатить сверхурочные. Остались из тридцати наших бойцов с дневной смены человек двенадцать – в ночную. Нагрузили мы к утру «Алку» доверху.
Со смены я в МГК и приехал. Впервые в жизни к такому большому комсомольскому начальству собрался. Чтобы в Фонд мира деньгу отдать, честь по чести. А тут – такие рассказы и сказки сказывают… Про олимпийскую ночь, про шампанское, про Ларису и про галстук из Чили. Купечество гуляет! Хороши начальнички. Бр-р-р…
Послушал еще минутку, развернулся и вышел тихонечко. Внутри кипело. Ощущался некий классовый гнев, перемешанный с брезгливостью.
По Колпачному вниз ноги сами несли. Потом уже вверх – по Хохловскому. Там, правее, сквозь не всем известную узкую щель между двух домов – раз, еще чуток – и ты в Милютинском садике. Тут покурил в теньке, отдышался, прикинул. Принял решение.
Вернулся назавтра на фабрику. Деньги раздал ребятам, которые ночью работали, всем строго поровну. Сказал, что премия. Злость внутри сразу поутихла. Опасения, правда, остались, но олимпийское лето закончилось, а из Московского городского комитета комсомола в наш маленький стройотряд за взносом в Фонд мира так никто и не обратился.
* * *
Теперь в этом здании иные хозяева. Попробуй зайди! Тут и ворота. И охрана. Сигнализация. И все же неоготический замок английского типа неплохо виден. Он великолепен и удивителен, на мой вкус.
Зря ли первый хозяин замка, барон, обрусевший промышленник Андрей Кноп, нанял талантливого архитектора Карла Треймана и не пожалел денег, чтобы выстроить резиденцию на века. Совсем не зря.
Наряду с Петропавловским костелом в Старосадском переулке замок этот напоминает о большой роли иностранцев в дореволюционной России. При костеле, кстати сказать, существовала школа, пользовавшаяся заслуженным авторитетом у просвещенных родителей того времени. Учили в ней хорошо.
Иной раз идешь по Маросейке и специально свернешь в Г-образный Петроверигский переулок, чтобы выйти через него в Старосадский и полюбоваться на костел, где когда-то на органе (легенда – быль?) играл перед публикой сам Ференц Лист.
Бросишь взгляд на родную Историческую библиотеку и вниз, вниз, вниз – к монастырской стене, а кресты, купола за стеною сияют на солнышке, и затем влево в марафонский длиннющий, соединяющий здесь все и вся Хохловский переулок – вверх, вверх, вверх.
Все же переулочки покровские, – думаю себе на лавочке Милютинского тихого садика, – поинтереснее самого Покровского бульвара. Только ноги гудят. И это нормально. Ивановская горка – один из семи холмов московских.
* * *
И все же вниз, вниз, вниз – по правой сторонке бульвара. Вот он, дом ВСНХ, №14, последний московский адрес поэта Марины Ивановны Цветаевой. Снимала здесь комнату в 14 метров. В квартире №62. Отсюда в начале августа 1941 года уехала в эвакуацию, на Каму, в Чистополь, а затем и в Елабугу… Как тут не постоять.
Была ли она где-то счастлива? В детстве, в Москве, в Борисоглебском переулке? В Петербурге? В Коктебеле? В Тарусе? В Праге, Берлине, Париже? Была, наверное, – когда писала стихи.
Из Москвы до Чистополя добирались беженцы на пароходе, неспешно, за десять дней. Пароход назывался «Александр Пирогов».
* * *
Подхожу к угловому невысокому домику. Дом Карзинкиных. №18/15. Он завершает бульвар. Табличка. Портрет и короткие строки. «В этом доме в 1913–1957 годах жил и работал русский писатель, заслуженный деятель искусств РСФСР Николай Дмитриевич Телешов».
Вот именно здесь продолжались и завершились знаменитые писательские «Среды» после переезда семьи Телешовых с Чистых прудов. В своих поздних парижских воспоминаниях Иван Алексеевич Бунин писал: «В Москве существовал тогда литературный кружок «Среда», собиравшийся каждую неделю в доме писателя Телешова, богатого и радушного человека. Там мы читали друг другу свои писания, критиковали их. Ужинали. Шаляпин был у нас нередким гостем. Слушал чтения, – хотя терпеть не мог слушать, – иногда садился за рояль и, сам себе аккомпанируя, пел – то народные русские песни, то французские шансонетки, то «Блоху», то «Марсельезу», то «Дубинушку» – и все так, что у иных «дух захватывало».
Раз, приехав на «Среду», он тотчас же сказал:
– Братцы, петь хочу!
Вызвал по телефону Рахманинова и ему сказал то же:
– Петь до смерти хочется! Возьми лихача и немедля приезжай. Будем петь всю ночь.
Было во всем этом, конечно, актерство. И все-таки легко представить себе, что это за вечер был – соединение Шаляпина и Рахманинова. Шаляпин в тот вечер довольно справедливо сказал:
– Это вам не Большой театр. Меня не там надо слушать, а вот на таких вечерах, рядом с Сережей».
Москвоведы с удовольствием напоминают вам, что потомки гостеприимного и хлебосольного Николая Дмитриевича Телешова живут в этом домике по сию пору.
* * *
Поджидаю трамвай в Замоскворечье. Ноги уже постанывают. Вот и трамвай, что идет до самого «Университета». Сажусь у окна. И вижу, как снизу вверх, от бульвара Яузского, переходит дорожку на бульвар Покровский небольшая группа людей почтенного возраста. Этак 55+. Впереди гарцует экскурсовод средних лет, преисполненный сил, знаний и оптимизма. Ну, знаете ли…
