Поговорим о пристрастиях и антипатиях великого писателя.
Михаил Булгаков за свою недолгую жизнь ощутил, кажется, весь спектр человеческих эмоций. Он познал голод, богатство, дружбу и предательство. Нам, читателям, несказанно повезло: хоть писатель и зарекся не вести дневниковых записей после 1920-х годов, его третья жена Елена Сергеевна на протяжении 10 лет, вплоть до смерти мужа, делала заметки о жизни и творчестве бывшего врача. В дневник попадали как маленькие, так и большие события: встречи, идеи и мысли ее супруга.
Из этих записей, а также из заметок друзей Булгакова мы можем узнать о том, что он пил и как любил развлекаться.
Поговорим о застольях
«…Что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы!» – пишет Булгаков в «Мастере и Маргарите».
Ярко описанные вечера, удивительные блюда и рецепты коктейлей – неужели писатель брал все это из своей жизни? Обратимся к записям близкого круга Булгакова – дневникам Елены Сергеевны Булгаковой и книге «Воспоминания о Михаиле Булгакове».
Сергей Ермолинский, советский киносценарист и драматург, вспоминал застолья на Нащокинском переулке, 3 (последний адрес Булгакова). На стене в прихожей, по его словам, висел плакат с бутылкой и надписью: «Водка – враг, сберкасса – друг». Несмотря на это, стол ломился от алкоголя и закусок.
О вечерах в той же квартире говорил и драматург Алексей Файко: хозяева всегда были гостеприимны и щедры на угощенья. Он также подметил, что Михаил Афанасьевич нередко решал отобедать водкой с рижским бальзамом. Пропорции «коктейля» были поистине медицинскими, четко вымеренными.
В дневниках Елены Сергеевны, упомянутой выше, часто мелькали записи о застольях: дом был полон гостей, за одним столом можно было встретить Анну Ахматову, Викентния Вересаева, Анну Ильиничну Толстую (внучку Льва Толстого) и ее супруга Павла Попова.
Писатель, и по совместительству сосед, Константин Тренев тоже нередко гостил у Булгаковых. В один из апрельских вечеров он пригласил их на праздник в честь именин своей жены. Праздник получился шумным и запоминающимся: в гостиной собралось много людей, были приглашены цыгане, играла музыка. Борис Пастернак читал свои переводы грузинской поэзии. В этот вечер он выделился, решив поднять первый тост не за хозяйку торжества, а за Михаила Булгакова.
Еще одним запоминающимся вечером поделился Сергей Ермолинский. Он вспоминал, как Илья Ильф, вернувшись из США, гостил у Михаила Афанасьевича. Писатель угощал его некрепкой нежинской рябиновкой. Между обсуждением впечатлений о поездке и шутками в сторону литераторов-деляг, Булгаков заметил перемены во внешности друга: «Видимо, заграничное путешествие отразилось на здоровье Ильи Арнольдовича». В тот же момент Булгаков обратил внимание на разницу употребляемых напитков:
«Но я-то хорош! Доктор, называется! Подсунул рябиновку вместо водки, решил – все же полегче, в ней градусов тридцать, а вы выхлестали чуть не всю бутылку. Я-то пил водку. Эх, эх! Меня ничего не берет».
Что пил и чем закусывал
Воспоминания о Булгакове оставила и вторая жена писателя. Зимой 1928 года супруги принимали участие в лыжном походе с артистами МХАТа. Любовь Евгеньевна вспоминала, как в одной из закусочных они «с удовольствием уничтожали яичницу-глазунью с колбасой, запивая ее пивом».
Истории про пиво соединяли Булгакова и с Еленой Сергеевной. Довольно часто, получив аванс, писатель приглашал спутницу выпить по кружке пива. В качестве закуски они предпочитали яйцо, сваренное вкрутую.
В дальнейшем пристрастие к напитку переросло в «сокращение». Следует пояснить: друзья и коллеги знали о пристрастии Булгакова давать прозвища всему вокруг. Так, Марика Чимишкиан, супруга Ермолинского, получила прозвище Маррон, а Любовь Белозерская превратилась в Бангу. Михаил Афанасьевич не ограничивался людьми и животными, клички и сокращения получали и неодушевленные предметы.
Возвращаемся к истории про пиво. Чимишкиан вспоминала, как Булгаков однажды сказал: «Пи пи бу?» Шокированная Марика Артемьевна смутилась, а писатель, рассмеявшись, пояснил: «Пиво пить будешь?»
Любовь к алкоголю не заканчивалась на пиве. Михаил Афанасьевич не был против портвейна и церковного вина. Также в его произведениях появлялись самогон и анисовая водка.
Но спирт в биографии писателя занимал отдельное место. Ни для кого не секрет, что «Записки юного врача» – автобиографичное произведение. Булгаков, находясь в сельской больнице, вечерами пил в компании коллег разведенный спирт, закусывая его шпротами. Эти и многие другие случаи из службы писателя попали в упомянутую выше книгу.
Спирт занял главенствующую позицию и в романе «Мастер и Маргарита». Наверное, все помнят фразу Бегемота: «Разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!»
А вот о том, как закусывал Булгаков, можно прочитать в не менее известном «Собачьем сердце». Оттуда мы узнали, что «холодными закусками закусывают только недорезанные большевиками помещики, а уважающий себя человек предпочитает закуски горячие».
Там же можно найти один из вариантов изысканного ужина: на сервированном мраморном столике, в «разрисованных райскими цветами тарелках» лежали ломтики семги и маринованные угри. На тяжелой доске – кусок сыра, а рядом – икра, обложенная снегом.
Про семечки и селедку
По мнению Булгакова, именно семечки были одной из тех отвратительных черт разрухи, которые мешали гражданам вступить в эпоху «Золотого века»:
«Для меня означенный рай наступит в то самое мгновение, как в Москве исчезнут семечки. Весьма возможно, что я выродок, не понимающий великого значения этого чисто национального продукта, столь же свойственного нам, как табачная жвачка славным американским героям сногсшибательных фильмов, но весьма возможно, что просто-напросто семечки – мерзость, которая угрожает утопить нас в своей слюнявой шелухе».
Еще одним выражением ненависти к семечкам стало своего рода пророчество. Не веря в пропаганду прогресса и строительства нового мира он сказал: «Их надо изгнать – семечки. Их надо изгнать. В противном случае быстроходный электрический поезд мы построим, а Дуньки наплюют шелухи в механизм, и поезд остановится, и все к черту».
Наравне с семечками, Булгаков терпеть не мог селедку. Она являлась одним из символов «бесчисленных уродств нашего быта». Затронув голод, атмосферу дефицита, ряды бесконечных очередей и вкус пайковой селедки, Булгаков не раз использовал злободневную рыбу в качестве символа второсортности в своих произведениях. Не просто так Шариков испытывал необычайную любовь к селедке.
С этим контекстом острее воспринимаются слова Елены Сергеевны, написанные зимой 1933 года. Она вспоминала, как один из коммунистов сказал про Булгакова: «Послать бы его на три месяца на Днепрострой, да не кормить, тогда бы он переродился». Ответ Михаила Афанасьевича не заставил себя долго ждать: «Есть еще способ – кормить селедками и не давать пить».