Письмо 29. Кемерово, 09.10.79
Моя прекрасная Н-Э! Лапушка ты моя любимая!
Я не только в восторге, я с ума сошел, прочитав столько ярких слов о себе убористым шрифтом на машинке. Ты — молодец! Ты не только моя сестра, ты для меня — все люди на земле! Я никогда в жизни не представлял, что так можно строить отношения между близкими, что может быть такая гармония, такое согласие, такая любовь и такая нежность.
Честное слово, все, что есть у нас — это твоя заслуга. Это не только слова, это — истина! И притом истина красивая, добрая, хорошая и счастливая. Такие отношения достойны подражания, достойны стихов, цветов, лаврового венка!
Из меня нужно выколачивать остатки черствости, «шпионства» (как ты справедливо пишешь). Чтобы я никогда не забывал о цветах жизни, о цветах любви, о силе дружбы…
Твои оба письма — замечательные, очень нужные и прекрасные. Письмо Харлампуше годится, но нужно ему позвонить и узнать: не едет ли он действительно в Иркутск, и куда ему посылать это письмо. Может быть, он скажет — на работу, не домой. Потом (единственное) слово ЭМ (очень уж оно наше и больше ничье) заменить на Эмиль. Это подходящее для «братика», в смысле — более подходящее. Но можно оставить так, как написано. Действительно — очень задушевно и доверительно… Он поймет, он — человек сообразительный. Он в Москве, когда мы виделись, пропилил мне все мозги по тому поводу, что нужно скорее, скорее защищать. Я и сам стараюсь: держу связь с Томском, дал
переделывать листы демонстрационные, иду сегодня просить командировку в Иркутск за счет своего отпуска будущего на 7 дней для подготовки к защите.
Я стараюсь быть оптимистом, так меня мама научила. И не хандрить, и не стонать, и не «скрипеть», и не «депрессировать». А — ускорять переход К в К (т.е. количество в качество)!
Это наше, причем, очень скорое будущее. Оно наше, очень желанное и необходимое. В противном случае — жизнь не нужна совсем!
Мне очень трудно жить сейчас вообще. Дома — сплошные скандалы, то «между», то с невесткой, то с сыном. Р.А. как ошалела совсем, нет ни разумного отношения, ни терпения, ни, тем более, снисходительности и благородства.
Представляешь, как это трудно. Но я держусь, страдаю, но держусь. Это тоже плохо, знаешь, как Моисей, которому было плохо, а он посыпал себе голову пеплом. Я, после нашей встречи, такой неожиданной и великой, вернее, Величественной, обрел мужество, настойчивость и терпеливость. Но это стоит кое-чего! Нужно же так случиться: есть К, будет К, а нужно ждать и быть благородным. Это уже — не Эльберт, это, скорее всего Маргарита… Ужас!…
Тружусь день и ночь, гоняю здесь всех. Даже себе противно. Но теперь такая работа в почете, пьет кровь Михайлов, что-то от меня хочет, терзает каждый день. Спасу нет!
В журнале «Дружба народов», № 7 и 8 за этот год Ю. Семенов опубликовал «ТАСС уполномочен заявить» — прочти. Там есть очень умные слова, когда я приеду, мы их найдем вместе…
Сейчас должны дать разговор с тобой, но я не знаю, скоро ли? С Иркутском сегодня ужасно перегружена связь.
Спасибо тебе за добрые слова. Я их очень ценю, люблю тебя за них, умираю от счастья, когда читаю — и про нас, и еще раз — про то, что будет!
До скорого свидания, я очень на него надеюсь. Целую тебя ужасно крепко, обнимаю, ты мое счастье, моя радость и любовь моя.
Твой Эм.