Действие картины «Чумацкий тракт в Мариуполе» разворачивается в южных степях.
В тех, по которым молодой Куинджи шагал когда-то в Феодосию. Сколько чумацких возов повстречал он тогда? Современные справочники утверждают, что до проведения в Крым железной дороги число их измерялось десятками тысяч. Длинные ленты вились по степному шляху, понурые волы с зажатыми в ярмо головами тащили зерно, соль, вина, фрукты.
Шесть недель занимал путь. За шесть недель бывало всякое. Летом жгло солнце, хлестали ослепительные южные ливни, вечерами сгущалась теплая тьма, высыпали огромные, яркие — петербуржцы таких и представить не могли — звезды. Осенью бились о землю обложные дожди, шляхи тонули в лужах, тяжело груженные возы с трудом ползли по грязи. Куинджи шел в Феодосию летом, но в «Чумацком тракте в Мариуполе» — так же, как в «Осенней распутице» и «Забытой деревне», — воссоздает осень, унылую, затяжную. Это и есть передвижнический удар в сердце: в грязи и холоде труден каждый шаг, каково же приходится плохо одетым и не слишком сытым людям, которых днем и ночью пронизывает промозглая сырость? Полтора месяца осеннего тракта — это тяжелая, изнурительная работа — ночевки под дождем, дымящие костры под дождем, измученные, вечно мокрые волы, непросыхающая одежда. «Пропитав дегтем суровый холст своей домотканой рубахи от нечисти, чумак и сам был близок цветом к своей мазнице, висевшей под телегой», — рассказывал близко столкнувшийся с чумацкой жизнью Репин.
Куинджи не показывает ни лиц чумаков, ни их вещей. Обоз словно увиден им в большом отдалении: очертания возов и волов размыты туманом, неопределенны, нечетки. Все расплывается под дождевой сеткой, тонет в сгущающихся сумерках. Ненастье как бы обнажает судьбу чумаков, — на ней, на этой судьбе, и сосредоточивается художник.
Чумацкий тракт не был открытием Куинджи. Чумаки были настолько типичны для южной России, что не могли пройти мимо глаза художника.
Даже обычно далекий от жанра Айвазовский за тринадцать лет до появления «Чумацкого тракта в Мариуполе», в 1862 году, написал картину «Обоз в степи». Но Куинджи добился особенно щемящей интонации, сумел передать свою боль зрителям и критикам. И в Петербурге, и дальше — по всему пути Четвертой передвижной выставки — «Чумацкий тракт в Мариуполе» вызывал одинаковые чувства. «...Грязь невылазная, дорога, мокрые волы и не менее мокрые хохлы, мокрый пес, усердно воющий у дороги о дурной погоде. Все это как-то щемит за сердце», — писал Всеволод Михайлович Гаршин. «Сколько грусти, тоски, горя и нужды в этой бескрайней серой степи, — словно продолжал его статью рецензент "Новороссийского телеграфа". — Сколько немилосердного равнодушия в этом сером туманном дне, в этом море грязи, сколько безнадежности в этой беспредельности! А эта воющая собака! Это протест, посланный в пространство! А эта корчма вдали. Это гавань чумацкая. Там приют, там крыша, там отдых, там водка. И потом? Потом опять дождь, грязь, холод, опять та же беспредельность, то же горе...»
«Чумацкий тракт в Мариуполе» был последним жанровым полотном художника. Архип Иванович даже колебался, стоит ли давать его на Четвертую передвижную, говорил, что оно не закончено. Дал, поддавшись настояниям и просьбам друзей: картина была из тех, которые определяют лицо экспозиции, «делают погоду». Его долго убеждали, что если надо еще что-то прописать, переписать или исправить, то это можно будет сделать и после выставки. Куинджи согласился, но, когда полотно вернулось к нему, и не подумал взяться за кисти. Объявил: кончено!
Время размышлений и колебаний завершилось для него: он окончательно нашел свое призвание и примкнул к кругу пейзажистов (источник: О.П. Воронова. «Куинджи в Петербурге»).
🎨 Спасибо вам за прочтение статьи. Если статья вам была интересна то прошу вас поставить лайк. Подписывайтесь на канал, впереди нас ждёт много открытий из мира живописи.