Есть такая индейская притча.
Я — индианка, которая работает официанткой в индейском казино в течение почти десяти лет. Это моя первая и единственная работа с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать. Я флиртовала со старыми индейцами, чтобы получить дополнительные чаевые и я говорила самым вежливым голосом со старыми индианками. Старики не могли удержаться и приставали ко мне или шлёпали по заду, а старухи за это звали меня блудницей.
Но мне плевать на то, какие вещи обо мне говорят.
Вся болтовня происходит за ужином в ресторане казино. За поеданием яиц и картошки, приправленной жирным беконом, патроны болтают об исчезновении Роуз Даунвинд.
Департамент шерифа нашел её тело этим утром. Весь город наблюдал за этим случаем несколько месяцев, а теперь всех охватил коллективный страх, который убил надежду, за которую многие цеплялись, не смотря ни на что. Индейцы редко надеются на лучшее, но в этот раз всё было по-другому, потому что полиция действительно не сидела сложа руки.
Даже сейчас правосудие всё ещё может настичь убийцу Роуз, так же, как убийцу Беверли.
Прежде, чем я успела попасть в комнату отдыха и прочитать статью в газете, мои клиенты рассказали мне всё, что надо знать об этом. Как бывший парень Роуз убил её и пытался замести следы. Как он вместе со своим кузеном пытался сжечь её тело с неглубокой могиле.
Я собрала тарелки, поблагодарила патронов и побежала обратно на кухню с тяжестью на сердце.
Есть такая индейская притча о волках, которые живут внутри нас. И каждый день я чувствую, как они бьются в моём сердце. Эта новость, она разгневала моих любимцев.
******
Когда я тренируюсь, то стараюсь удерживать пульс в районе 190. Гугл сказал, что это хорошо, когда я кликнула на первую попавшуюся статью на эту тему. Я знаю, что могу тренироваться усерднее, до 200 ударов и даже выше, но это может быть опасно. И это может убить моих любимцев.
Мне никогда не нравилось бегать по городу. Я постоянно вижу женщин моего возраста на пробежке в парке. Это безопасно? Для них, возможно. Это город белых, не важно, сколько оджибвийских или испанских слов они размещают на своих вывесках.
Я не бегаю в Хаф-Лейк, потому что я никогда не видела, чтобы женщина из моего народа занималась этим. И я считаю это знаком. Даже в университетском фитнес-центре я не всегда чувствую себя уютно рядом со спортсменами.
Хотя, я много хожу пешком, и единственный раз, когда я почувствовала некоторый страх, — то когда пьяная бродяжка попросила у меня мелочь. Я дала ей доллар.
— Как насчёт ещё пятидесяти центов? — прошамкала она. — Мне нужно полтора бакса.
— Простите, мэм, — сказала я. — но это всё, что у меня есть.
— Благослови тебя Бог, — сказала она и подошла ко мне ближе. Мудрый совет: если я чувствую ваш запах, то вы слишком близко. А если вы слишком близко, это может не понравиться моим любимцам.
— И вас благослови Бог, — сказала я своим ангельским голосом официантки и посмотрела ей прямо в глаза.
Её глаза увеличились и она отвернулась, ещё раз тихонько поблагодарила меня и поспешила прочь по тротуару.
Я улыбнулась и похлопала себя по груди. И я сказала:
— Тише, тише, мои милые. Всё в порядке.
******
На языке народа оджибве клубника будет одэ'имин. Ягода-сердце. Оно связано с оджибвийским словом барабан: деуи'иган. Это потому что бой барабана - это ритм сердца моего народа.
Кстати, если вы пойдёте и загуглите какая пища полезна для сердца, то получите уйму картинок разных ягод в миске. Я ем хлопья Чириос с одэ'имином почти каждое утро после работы. Я съедаю две небольшие порции, которые я ставлю рядом: равные пропорции хлопьев, ягод и молока.
Я ем за троих, но я не та мама, которая выделяет кого-то. Я люблю обоих моих милых одинаково.
Видите ли, моё сердце принадлежит не только мне одной. В моих правом и левом желудочках находятся два очаровательных волчонка. Я воображаю, что они используют стенки моего сердца в качестве матрасиков и, несмотря на то, что через него проходит непрерывный поток крови, каждый миг, каждый день, — им там очень уютно.
Однажды я попыталась стать веганом, но щеночки обиделись и пригрозили, что будут ворчать на меня, если я не буду кормить их сырым мясом.
Мы пришли к компромиссу, и я стала заказывать стейки с кровью вместо хорошо прожаренных.
Говорят, что красное мясо вредно для сердца, поэтому я стараюсь есть много Чириос и клубники. Я писаю практически чистым зелёным чаем, потому что надпись на коробке с зелёным чаем гласит, что он полезен для сердца. Я пью его каждый день галлонами. Один раз я приправила стейки зелёным чаем. Но, когда я рассказала об этом своему врачу, он немного помолчал, а потом сказал, что так это, скорее всего, не работает.
Всё это к тому, что я должна учитывать многое, потому что в глубине мышечного органа, который является центром моей кровеносной системы, живут два волка.
******
Когда я не работаю или не гуляю по городу, я играю в дартс со своей подругой Джанин в местном баре. Он называется Олд Фешен, в честь алкогольного коктейля, который там ни черта не умеют готовить. По крайней мере так говорит Джанин. Я не пью, потому что моих любимцев алкоголь может обжечь.
— Ну, хоть один? — она крутит свой стакан у меня перед носом.
— Ты же сама сказала, что на вкус дрянь.
— Ш-ш-ш, — она притворяется смущенной и оглядывается по сторонам. — если они тебя услышат, следующий будет ещё хуже.
— Уж не знаю, как оно может быть хуже, — морщу я нос от запаха, который идёт из её стакана. Запах алкоголя меня никогда не привлекал.
Где-то посередине игры в настольный крикет два белых мужчины встали и подошли к Джанин. Они спросили, не могут ли они к нам присоединиться.
Первого я не знала — высокого крепкого парня в красном поло и шортах-карго. Но я сразу заметила, как он строит глазки сначала моей подруге, потом мне, потом нам обеим.
Второго мужчину, ниже ростом и неопрятного, с нечесаной бородой, сальным хвостиком на макушке и в клетчатой рубашке, — его я узнала. От его вида и запаха моё сердце застучало быстрее.
Мои любимцы проснулись и они были злы.
Я была зла.
Около семи лет тому назад старая оджибвийская женщина по имени Беверли Бесига возвращалась домой ранним вечером где-то на окраине Хаф-Лейк. Она выходила, чтобы купить пачку сигарет и лотерейные билеты. Молодой человек сбил её на машине. Она умерла мгновенно.
Тот человек — Эндрю, теперь стоящий в паре футов от меня — был под метом, который он купил на деньги, украденные у собственного деда, который, к стати, был пастором в местной церкви. Его адвокат постарался, чтобы суду стало об этом известно. За пять лет судебных процессов, ему было присуждено провести месяц в тюрьме, и как раз в день смерти женщины он вышел. У него было достаточно времени обдумать, что он наделал.
— Конечно, — сказала Джанин. — Мы можем закончить игру. Я всё равно побеждала.
Она подмигнула мне и сбросила игру.
Если бы она не согласилась уступить так быстро, мне бы пришлось делать ей знаки, что я не хочу играть. Что я отказываюсь играть с убийцей. Что я терпеть не могу, когда она принимает за меня решения, когда она сует выпивку мне под нос, или соглашается играть прежде, чем я скажу нет.
Простите, дорогие.
Джанин права на счет Олд Фешена. На вкус он мерзкий, но я выпила два стакана прежде, чем нашла в себе силы поболтать с этими двумя мужиками.
— Я тебя знаю? — спросил Эндрю.
— Должен знать, — сказала я, не глядя на него. — Мы ходили в одну школу.
Мой дартс попал в среднее кольцо в тринадцатом секторе.
— Напомнишь своё имя?
— Беверли.
Джанин бросила на меня озадаченный взгляд, зная, что я назвала фальшивое имя, но не понимая зачем.
— А, точно, — сказал Эндрю. — жаль, что я забыл.
Мне тоже.
Весь остаток игры я избегала, как могла, разговаривать с ними. А когда мы ушли, Джанин попыталась разобраться:
— Ты в порядке?
— Нет.
Я объяснила почему. Она не знала, как на это реагировать. Она запинается на полуслове, полная злости, отвращения, вины или чего-то ещё.
— Лучше бы ты сказала мне раньше. Я бы не согласилась.
— Я знаю. Всё в порядке. Ты не могла знать этого заранее.
Внутри меня мои любимцы рычали и лаяли и бились в своей клетке из плоти, и пытались заставить меня напасть на мою подружку.
Я поцеловала её на прощание в щечку возле её машины и пожелала спокойной ночи. Я пошла домой пешком в свете луны с одним желанием: хоть разок выпустить их на свободу.
******
Новость, которая грянула за обедом, вогнала всех, кто был в казино, в уныние. Не считая белых, конечно.
— Собираются прокладывать ещё одну трубу, — сказал мне один старичок, читая газету. — И мы с этого ни черта не поимеем!
Дело в том, что в середине нулевых, через Лич Лейк проложили нефтепровод и наша резервация получила кучу денег за то, что мы позволили это сделать. А теперь собираются провести ещё один, и никто ничего не может поделать, остаётся только протестовать.
Я никогда не ходила на демонстрацию протеста в Стэндинг-Рок. Я слишком много слышала про жестокость и полицейский произвол, которые там творятся. Как по мне, слишком много крови, слишком много слёз. Я недостаточно смелая для этого.
К тому же, Джанин не понимала этой кухни и не хотела, чтобы я туда ходила. Я и не ждала, что она захочет. Она, дочь нео-либеральных любителей оружия из северной Миннесоты. Они приятны в общении, милы и не разбираются ни в чём, кроме приготовления грибной запеканки, которую они именуют горячим. Каждую осень Джанин одевается в оранжевый костюм охотника, убивает оленя и делится своими мыслями-и-молитвами в Мордокниге, когда случается очередная стрельба в школе, одновременно качая права в защиту второй поправки.
Я забираю у клиента тарелку и киваю в знак согласия с его комментариями.
— Кошмар, — говорю я, не желая рисковать проявить свои истинные чувства даже перед кем-то, кто так же зол, как и я.
— Нам придётся просто ждать, что будет.
Но я знаю, что будет. Каждая женщина-индианка в этой резервации знает, что будет.
По городу ходит ещё один слух, и я знаю, что это правда.
У нас в городе есть одна женщина, которую часто видят гуляющей вдоль железной дороги, где проложен нефтепровод. Она носит рубашку, завязанную узлом под грудью, демонстрируя свой толстый живот и обтянутые легинсами внушительные формы.
Детишки из местной школы над ней смеются. Обзывают её проституткой, смеются над её весом и умственными способностями. Я знаю об этом, потому что всё это слышала за время учёбы в старших классах. Может, я даже иногда присоединялась к толпе.
У этой женщины есть имя. У неё есть семья. У неё есть дети. Но для города у неё нет даже лица. Она — это только её тело, и большая часть города нашла её виновной в том, как она выглядит.
То, о чем никто не любит говорить, так это о том, что она потеряла рассудок после того, как группа рабочих, которые прокладывали нефтепровод, опоили её и затащили в свой номер в отеле.
Когда я впервые услышала эту историю, человек, который поведал мне об этом, сказал с сочувствием: "Никто не знает, что они с ней там сделали, но с тех пор она стала вот такой."
Но мы знаем. Все женщины в этой резервации знают.
Когда мы говорим "нет" новым нефтепроводам, мы говорим это, потому что боимся за наших женщин.
******
Стыдно признаться, но мне нравится сериал "Анатомия страсти". Всё началось в старшей школе, когда мои друзья-одноклассники с пеной у рта обсуждали кого-то по имени МакСтими. Но когда я всё-таки посмотрела, мне там больше всех понравилась симпатичная женщина-латинос.
Я стала с тех пор смотреть этот сериал. Когда несовершенство мира, в котором мы живём, вгоняет меня в депрессию, я люблю расслабиться и посмотреть какую-нибудь старомодную мелодраму.
В середине одной серии про сложную операцию у меня внезапно возникла идея.
Когда я рассказала об этом своему врачу-терапевту, он уставился на меня с выражением на лице "эта-женщина-спятила".
— Вы хотите... сделать себе операцию на открытом сердце... чтобы удалить двух волков, которые в нём находятся?
— Удалить? Кто сказал удалить? Я сказала, что хочу достать оттуда моих любимцев.
— Мисс Уотерсонг, вы когда-нибудь проходили психиатрическое обследование?
— Нет. Я слишком сильно переживаю за своих любимцев, чтобы так рисковать.
Доктор пошевелился в сторону телефона, стоящего рядом с санитайзером.
— Доктор, — сказала я, надеясь отвлечь его прежде, чем он вызовет охрану или что-то в этом роде. — Вы когда-нибудь слышали старую индейскую притчу? Внутри нас два волка. Один злой, второй добрый. Тот, которого ты кормишь — сильнее. Слышали?
Он медленно покачал головой.
— Ну, это чепуха. Наверно это какая-то мифопоэтическая банальность, которую какой-то чудила из интернета приписал Чероки. Но, как я уже сказала, я хотела бы достать моих любимцев.
Я положила обе руки на сердце и улыбнулась.
— Убирайтесь.
******
Когда я впервые получила работу, то подписалась на отчисления в пенсионный фонд, 401(k). 15 долларов с еженедельного заработка, а затем 25 долларов на годовщину. Я не претендую на экспертность в этой галиматье. Большая часть этого для меня пустой звук.
Но что я действительно понимаю, это то, что за восемь лет у меня накопилось порядка пятнадцати тысяч долларов или даже больше, и так как наше казино принадлежит племени, я могу получать заём всего под 1%.
Как раз хватит, чтобы оплатить плановую операцию.
Джанин не поехала со мной в Фарго, чтобы встретиться с хирургом. Она никак не могла понять зачем, хотя я ей сто раз объяснила.
— Слушай, я понимаю. Как будто. Ты расстроена из-за новой трубы... Я знаю, тебе нелегко, и ты всегда можешь на меня положиться. Но, пожалуйста, съездишь со мной на консультацию?
Хирург и его коллеги не поверили мне, даже не смотря на то, что ангиограмма свидетельствовала о нарушениях.
— Это мои любимцы.
— Это, скорее всего просто бляшки, мисс Уотерсонг. Мы их удалим в мгновение ока. А теперь успокойтесь, передохните и расскажите поподробнее о ваших любимцах.
— Знаете, — сказала я, вдыхая анестезию, — есть одна старая индейская легенда... Внутри каждого из нас находятся два волка...
Прежде чем отключиться, я услышала, как они смеются над моим бормотанием.
Когда я очнулась после операции, я увидела команду хирургов с перекошенными от ужаса лицами и двух медсестёр, держащих тёмно-синие полотенца передо мной.
— Хм, ... Вот ваши волки... — проговорил главный хирург, падая в обморок.
Я взяла свертки в руки и увидела своих любимцев в первый раз в жизни. Они размером с игрушечных солдатиков, но полностью покрыты мехом и дышат. Каждый человек в комнате смотрел на меня во все глаза, то ли в удивлении, то ли с отвращением, а мои любимцы испустили вой, подобный шепоту ветра вдалеке.
******
Дома Джанин истерически орала:
— Это уже слишком! Почему ты мне об этом не рассказывала? Что с тобой не так?
Мои любимцы были размером с новорожденных котят, а аппетит у них был, как у взрослых питбулей. Я кормила их полосками мягкого вяленого мяса, смоченного в смеси из детского питания и греческого йогурта.
— Я пыталась сказать. Ты не слушала.
— Не говори ерунды! Как я должна была слушать?
— Ушами. Сердцем. Не знаю... с сочувствием... с пониманием...
— Всё, я так больше не могу, — Джанин отвернулась и пошла прочь. Волки оторвались от своей пищи и посмотрели на закрывшуюся дверь. Красный волк завыл, а белый зарычал.
Я решила не давать им имён.
С тех пор, как я была маленькой, общество пыталось научить меня делить мир на черное и белое. Вешать ярлыки и делать суждения. Но я индианка, а это значит, что всё белое — скорее всего плохое, — все судьи продажные по отношению к тебе, если только ты не белый.
Мои любимцы вернулись у своему занятию и всё доели.
Из моего левого желудочка вышел белый волк. Зло. Волк из правого — красный, с серо-черными подпалинами. Добро? Это зависит от того, кто смотрит, я думаю. Добро с точки зрения волка — не обязательно добро по человеческим меркам.
Они росли с тревожной скоростью. Всего неделя прошла с тех пор, как Джанин сбежала, а они уже были в половину моего роста, когда стояли на всех четырёх лапах, и были выше меня, когда вставали на задние. Я думаю, они навёрстывают двадцать с лишним лет ожидания.
Теперь, когда они рядом со мной, я перестала бояться делать пробежки в Хаф-Лейк. Я знала, что они могут бегать намного быстрее меня, но они никогда не отклонялись от курса, чтобы поохотиться на гусей на озере или половить сусликов в парке. Другие собаки начинают психовать, когда мы приближаемся, но лёгкая улыбка и опущенные уши красного волка всех успокаивают.
Белый волк пригибает голову к земле, так как знает, что его морда может быть кому-то неприятна. Но он никогда не теряет контроля и всегда настороже.
Я начала бегать не только вдоль озера и по парку, я стала забегать и в другие районы, о которых раньше и помыслить не могла. Я стала бегать по неспокойным районам так, будто это тихие улочки коттеджного посёлка в северной части города.
Может, мне это только показалось, но я стала чувствовать себя настолько в безопасности, что стала часто бегать и гулять везде. Даже копы чувствуют себя не в своей тарелке, когда я нахожусь рядом, что, честно говоря, даже забавно.
Теперь, когда мне не нужно так переживать за состояние своего сердца, я начала пить пиво и есть бургеры постоянно. К несчастью, большинство баров не впускают волков, поэтому они убегают во тьму, пока я пропускаю пинту.
Сидя в одиночестве в том же самом баре, где играют в неинтересный мне больше дартс, я вновь услышала его голос. Четко и ясно доносился он из толпы пьяных дартистов.
Я игнорировала его как только могла, но вдруг сзади раздался звук шагов и рука постучала меня по плечу.
— Эй, волчья сучка.
— Прошу прощения?
Я повернулась лицом к Эндрю. На нём была та же фланелевая рубашка, на голове тот же уродливый хвостик, тот же самый надменный вид. Воздух в баре был насыщен пивными парами, но я знала, что от него пахнет немытым телом и моторным маслом.
— Чокнутая индейская баба, которая шляется по городу и пугает детишек, — сказал он. — Должен тебе сказать, что это большая лажа, если ты думаешь, что можешь держать этих тварей только из-за какого-то старого договора. Почему у вас, у племени, всегда есть особые привилегии?
Я отхлебнула пива из своего стакана, не переставая смотреть ему в глаза.
— Назови её имя.
— Чего?
— Назови её имя.
— Какого чёрта, что ты несёшь?
— Беверли. Бесига. Назови имя женщины, которую ты убил.
Его бледное лицо покраснело от злости, и он схватился за крест, висящий у него на груди.
— Это было много лет тому назад, ты, дрянь. Я теперь другой человек, нечестно мне это сейчас предъявлять.
Я сделала большой глоток пива и сказала:
— Есть старинная индейская мудрость. По крайней мере, люди говорят, что это мы её придумали. Нельзя судить человека, пока не пройдёшь в его башмаках милю. Если я надену твои башмаки, Эндрю, я думаю, мне будет непросто убить человека, будучи под метом. Тебе, наверно, о-о-очень тяжело.
Группа мужчин, кажется, приятели Эндрю, начали собираться вокруг нас. — Но когда я думаю о башмаках той старушки, я не смогла бы в них ходить, потому что ты убил её. И в этом случае мне безразлично, что ты там чувствуешь. Я просто знаю, что ты кусок дерьма, который соскочил, отделавшись ничтожным приговором.
Эндрю замахнулся кулаком, чтобы ударить меня. Я не пошевелилась. Даже моё сердце не ускорило свой ритм. Но снаружи, во тьме, я знаю, что они чувствуют, что здесь происходит.
Его друзья схватили его за руки и оттащили его в сторону, пытаясь успокоить его: она этого не стоит, бро, — и я доела свой бургер и допила пиво в тишине и покое.
Когда я ушла около полуночи, волки присоединились ко мне, оба счастливые тем, что поймали кролика или белку в ночи. По крайней мере я надеюсь, что клочки шерсти на их довольных мордах принадлежали каким-то диким зверькам, а не соседским питомцам.
В нескольких кварталах от бара мои любимцы зарычали и обернулись назад.
Неудивительно, это был Эндрю, — дождался, когда я буду уходить из бара, а теперь преследовал меня, прячась в темноте.
— Чего тебе надо?
— Я не становлюсь плохим человеком, только потому, что ты так сказала, — проговорил он. — Ты не имеешь права никого осуждать.
— Да, у тебя больший опыт в общении с судьями, чем у меня.
— Может быть я думаю, что это ты — плохой человек. Я думаю, что ты опасна для общества и кто-то должен тебя остановить.
Он поднял руку, в ней был пистолет.
Волки зарычали по обе стороны от меня и приготовились к прыжку, но они ничего не делали, пока я не прикажу.
— Эндрю, прежде, чем ты выстрелишь в меня, можно я тебе кое-что скажу?
— У тебя десять секунд, сучка.
— Есть одна старая индейская легенда, которая гласит, что внутри каждого человека идет борьба двух волков. Один Добро, другой Зло. И рано или поздно один из них победит.
Он стал направлять пистолет поочередно на моих волков.
— Кто из них кто?
Я положила руки на головы моим любимцам и они перестали рычать.
— Если тебе дорога своя жизнь, ты не станешь пытаться это выяснить.
Он поколебался немного, глубоко вздохнул и опустил пистолет.
Красный волк ринулся вперед и вырвал его горло.
— — — — — — — — —
Dennis E. Staples is an Ojibwe author from Bemidji, Minnesota.
Дэннис Е. Стэплз - коренной американец племени Оджибве, из Бемиджи, Минесота