«Ваши картины до краев заполнены солнцем и радостью». Это слова Максима Горького о живописи Бориса Кустодиева, которого писатель высоко ценил за глубокое понимание национального характера и жизнелюбие. Вопреки болезни, приковавшей художника к инвалидному креслу на десятилетие, Кустодиев создал множество картин, книжных иллюстраций, театральных декораций, литографий, гравюр.
Текст: Валентина Переведенцева, фото: архивные и Александр Бурый
После смерти мастера Горький приобрел у вдовы художника шесть живописных полотен. Сегодня они составляют основу открывшейся недавно постоянной монографической экспозиции Кустодиева в Нижегородском государственном художественном музее (НГХМ).
«Изначально Горький завещал свою прекрасную коллекцию Литературному музею в Нижнем Новгороде, который открывался еще при его жизни, – уточняет искусствовед, куратор экспозиции, ученый секретарь НГХМ Ирина Миронова. – Но в 1930-е годы, после первой выставки Кустодиева в стенах художественного музея, городские власти приняли решение оставить картины в нашем фонде. Такое перераспределение было в СССР обычной практикой до 1950–1960-х годов».
Сейчас помимо живописи в собрании НГХМ хранятся гипсовые скульптуры, гравюры, автолитографии мастера. В монографическом зале демонстрируется 10 живописных полотен, по которым можно проследить весь творческий путь Кустодиева – от студенчества до последних лет жизни.
НЕИЗВЕСТНЫЙ В КРАСНОМ
Самая ранняя из работ Бориса Кустодиева, представленных в НГХМ, – это одновременно и наиболее позднее приобретение музея. Полотно оказалось в музее лишь в 1999 году. Долгое время картина, значившаяся как «Портрет Г.Н. Смирнова в детстве», находилась в руинированном состоянии. Пока реставратор НГХМ Марина Коротаева восстанавливала это полотно буквально по миллиметрам, Ирине Мироновой удалось проследить путь, которым портрет оказался в Нижнем Новгороде (в то время – Горьком), и установить судьбу изображенного на нем человека. Ведь ранее о нем ничего, кроме имени, известно не было.
Но прежде, чем раскрыть эту загадку, вспомним биографию мастера. Борис Кустодиев родился в Астрахани в 1878 году. Он довольно рано увлекся рисованием. Мать Бориса Михайловича – вдова профессора местной духовной семинарии – воспитывала четырех детей одна, но нашла возможность организовать сыну обучение у выпускника Императорской Академии художеств (ИАХ) Павла Власова. Наставник сразу заметил талант юноши и сумел подготовить воспитанника так, что 18-летнего Бориса по итогам вступительных испытаний приняли в ИАХ. Кустодиев занимался в классе у Ильи Репина, который не раз отмечал способности и работы ученика.
Проучившись два года, Борис приезжает в Астрахань на очередные каникулы. На рыхлом крупнозернистом холсте он пишет портрет своего двоюродного брата – сына дяди по материнской линии, купца Николая Смирнова, и оставляет эту работу родным.
Светловолосый мальчик с голубыми глазами в ярко-красной рубахе вырос и стал профессиональным офицером. Гурий Николаевич Смирнов имел боевые награды, Великую Отечественную войну завершил в звании генерал-майора, а в 1950-м был назначен начальником Горьковского суворовского училища. Коллективное фото командования училища, которое удалось найти Ирине Мироновой, не оставляло сомнений: генерал Смирнов и серьезный голубоглазый мальчик на картине Кустодиева – одно и то же лицо.
«Свой портрет генерал-майор, видимо, все эти годы возил с собой даже без подрамника, в свернутом виде, наподобие свитка, – поясняет Ирина Владимировна. – Перед отъездом в Москву он продал или, возможно, просто отдал его нижегородскому коллекционеру по фамилии Семеновых. А уже от него малоизвестная работа Бориса Кустодиева попала в Литературный музей им. Горького, где не экспонировалась, поскольку была в очень печальном состоянии».
В 2018 году после длительной реставрации портрет впервые представили широкой публике. Сейчас он встречает посетителей по правую руку от входа в монографический зал.
СЧАСТЛИВЫЕ НА ТЕРРАСЕ
Но все-таки первое, что видит человек, входящий в зал, – это масштабный групповой портрет семьи художника, написанный в 1906 году.
Картина называется «На террасе», место действия – дача-мастерская, которую Кустодиевы называли «Терем». К тому моменту, который запечатлен на полотне, Борис Михайлович успел блестяще окончить Академию художеств и принять участие в создании монументальной работы Ильи Репина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года». Под руководством учителя он написал портреты членов Совета на правой части картины. Кустодиев уже съездил в оплаченную ИАХ пенсионерскую поездку за границу, которой был премирован как перспективный выпускник. Правда, вернулся он из нее досрочно, поскольку заскучал по родной земле. После работы с Репиным ему активно заказывали портреты. На гонорары он купил землю под Кинешмой, неподалеку от усадьбы, где за пять лет до этого познакомился с будущей женой, Юлией Прошинской.
Там, вдали от столиц, он построил Терем – деревянный дом словно из русской сказки. Каждое лето, пока была возможность, семья проводила там, совершая долгое, но очень вдохновлявшее художника путешествие по Волге. На недоумение, что перспективный модный портретист каждое лето уезжает в глубинку, Кустодиев отвечал: «Как мне скучать, когда я каждый день пишу, а вечером с Юликом моим дорогим разговариваю. Напротив, я переживаю теперь самую лучшую пору моей жизни – пишу картину и чувствую, что я люблю и что меня любят».
По-импрессионистски нежный портрет увековечил этот момент семейного счастья: 28-летний художник в окружении родных, с женой Юлией, трехлетним сыном Кириллом и годовалой дочерью Ириной с няней, рядом – старшая сестра с мужем. Им еще неведомы грядущие испытания: через год родится и вскоре умрет от менингита третий ребенок Кустодиевых – Игорь. А через три года начнет страдать от постоянных болей сам мастер. У художника уже не будет сил на долгие путешествия по Волге. Первая мировая, революция, Гражданская война – Терем опустеет и будет сначала разграблен, потом отдан под школу, а позже сгорит.
Когда в голодные 1920-е годы художник не сможет достать в Ленинграде холст большого размера, он попросит сына натянуть полотно обратной стороной на подрамник и загрунтовать: фактически пожертвует семейной пасторалью ради более свежего творческого замысла. Долгое время картина счастливого чаепития будет повернута к стене, скрыта от глаз. Только в 1980-х для нее создадут специальную установку, позволяющую демонстрировать обе стороны полотна. Но до этого момента еще далеко.
ПОБЕДА ДУХА НАД ПЛОТЬЮ
Натюрморт «Цветы на балконе на фоне гор» – обманчиво мирный сюжет, полный скрытого драматизма. Кустодиев написал его в 1912 году, лежа в кровати напротив балкона, восстанавливаясь после серьезной операции.
Жаловаться на сильную боль в руке, которая отдавала в шею и спину, он начал в 1909-м. Лечился в Швейцарии, а затем в Берлине, где врач диагностировал болезнь позвоночника и провел сложную операцию, которая принесла художнику облегчение. Но доктор предупредил Кустодиева, что вскоре боль вернется и тогда необходимо будет повторное хирургическое вмешательство, которое должно помочь излечиться от недуга полностью.
Прогноз берлинского доктора сбылся наполовину: боль действительно вернулась. Но из-за начала Первой мировой войны попасть в Германию Кустодиев не смог. Живописец Игорь Грабарь писал: «Помню, в самый разгар ликований, вызванных галицийскими победами 1914 года, я навестил его <...> Он рассматривал только что принесенный иллюстрированный журнал и, показывая снимок с какой-то патриотической демонстрации, произнес, глядя на меня своими лучистыми, ясными, слегка насмешливыми глазами: «Вот они ликуют, ну а мне-то как? Тоже радоваться войне, отрезавшей меня от единственного человека в мире, могущего меня спасти?»
Вторую операцию провели в Петербурге. Чтобы удалить опухоль на позвоночнике, врачам пришлось лишить художника подвижности ног – до конца жизни Кустодиев будет прикован к кровати и инвалидному креслу, но продолжит работать с удвоенной силой, не боясь браться за большие полотна и решение сложных задач. «На глазах знавших его происходило истинное чудо – именно то, что называется победой духа над плотью», – вспоминал друг Кустодиева, художник Мстислав Добужинский. А Кузьма Петров-Водкин так описывал моральное состояние Бориса Михайловича: «Он всегда был бодр, энергичен, так что я в тяжелые годы после революции приходил к нему освежиться, набраться энергии и отдохнуть». К наполовину парализованному – набраться энергии!
Казалось, чем тяжелее в течение одиннадцати лет становилось состояние Кустодиева, так что он писал только сидя и лежа, тем сочнее, ярче, мажорнее становились его герои и сюжеты. По ночам он нередко кричал от страшной боли, а утром, по воспоминаниям родных, завтракал и шутил с детьми и женой, которые взяли на себя все тяготы быта и административных хлопот – от общения с издателями и заказчиками до создания специальных подвижных приспособлений для фиксации холста.
Надежда снова попасть в Германию появилась в марте 1927 года, когда Наркомпрос наконец выдал Кустодиеву разрешение на лечение за границей и даже выделил на это средства. Но пока готовился загранпаспорт, 49-летний художник скончался от воспаления легких. Его супруга Юлия пережила мужа на пятнадцать лет и умерла от голода во время блокады Ленинграда.
В ПОИСКАХ ИДЕАЛА
По воспоминаниям близких, именно в Швейцарии Кустодиев впервые задумался о том, как, в противовес Боттичелли, Тициану, Рубенсу, можно изобразить национальный идеал русской красоты. Какой должна быть истинно русская красавица?
В монографическом зале НГХМ – несколько женских образов. Спокойный, написанный в духе ностальгии по раннему Возрождению портрет известной пианистки Рахили Слонимской, женщины из артистической петербургской среды, будто обозначает один из полюсов творческого поиска идеала женской красоты.
Напротив – нарочито декоративная «Купчиха, пьющая чай». Женщина того типа, который позднее станет принято называть «кустодиевским». Пышная, холеная, румяная, в окружении изобильных угощений, она напоминает более раннюю работу – «Купчиху за чаем» из Русского музея, для которой позировала девушка благородных кровей, баронесса Галина Адеркас.
И, конечно, «Русская Венера» – это ради нее мастер пожертвовал групповым портретом на террасе Терема, изобразив с обратной стороны обнаженную девушку почти в натуральную величину. У флорентийцев Венера выходит из пены морской, а русская богиня красоты прячется от зимнего холода в бане, балуя себя пышным веником и дорогим марсельским мылом. Художнику важно было не просто подвести итог своим многолетним исканиям идеала национального женского образа, но продемонстрировать преемственность античных традиций, одновременно сделав наготу полностью уместной и потому целомудренной.
В Ленинграде 1925–1926 годов сложно было достать не только огромный холст, но даже дрова для обогрева мастерской, в которой работал мастер. Дети активно помогали: сын Кирилл готовил полотно, а потом взбивал мыло в большом тазу – пузыри и пену Кустодиев писал с натуры. Дочь Ирина позировала, специально принимая перед этим ванну, чтобы тело было распарено горячей водой. Дочь вообще была у Кустодиева любимой моделью. На обратной стороне холста она – годовалая малышка, а здесь – пышущая здоровьем молодая женщина: «Я угодила отцу, выросла «в его вкусе», – говорила она о себе. Лицо ее художник, однако, изменил: считал, что у дочери оно слишком «строптивое», а истинно русская красавица должна быть мягче, улыбчивее, проще.
«КОМУ НУЖНА ЭТА ГОЛАЯ БАБА?»
Отношение к творчеству Кустодиева не всегда было таким восторженно-почтительным, как сейчас. И среди его современников были те, кто называл сюжеты и героев «нарочитым и выдуманным безвкусием», а уж с конца 1930-х годов «певца дармоедов и угнетателей» практически вычеркнули из отечественной истории искусства. Не писали о нем книг, не публиковали каталогов, не проводили выставок.
По словам Ирины Мироновой, был момент, когда даже «Русскую Венеру» собирались снять с экспозиции и убрать в фонд: обнаженная красавица не соответствовала пролетарским представлениям об идеологически правильном искусстве. В музее есть легенда, что не допустить этого помог… Валерий Чкалов.
Смотрительницы, работавшие в музее в конце 1930-х годов, рассказывали, что когда уже ставший героем летчик-испытатель посетил Нижегородский художественный музей, кто-то из сопровождающих при виде шедевра Кустодиева воскликнул: «Ну и кому нужна эта голая русская баба?» На что Чкалов ответил: «Она нужна нам, русским мужикам».
«Русская Венера» оставалась в основной экспозиции все время существования музея, несмотря на то, что отношение к ее автору по политическим причинам кардинально менялось.
«БЫТ – ЭТО ЧЕЛОВЕК»
«Вербный торг у Спасских ворот» (1917), «Купец-сундучник» и «Купчиха, пьющая чай» (оба – 1923 года) – полотна с образами ушедшей России, созданные уже глубоко больным художником. Цветовую гамму, детали, настроение картин он писал по памяти. Творил с ностальгическим любованием тот мир, которого уже не существовало. Сын Кирилл в своих воспоминаниях приводит слова отца: «Что бы я стал теперь делать, когда не хожу с 1917 года? А вот сейчас вспоминаю и рисую! Когда пишу, у меня всегда стоит картина перед глазами, я ее как бы целиком списываю и срисовываю. Мне легко, так как стоит захотеть, и я могу заказать голове картину, и эти картины сменяются, как в кино. Иногда от виденного голова пухнет».
Советские теоретики искусства пытались позже оправдать «мещанские» сюжеты, приписывая Кустодиеву насмешку, сарказм, осуждение героев на картинах. Вот лишь одно из характерных замечаний той эпохи, принадлежащее перу историка Эриха Голлербаха: «Он знал цену этому сонному, скотоподобному житью-бытью, знал, как груб и смраден захолустный, звериный быт, подлежащий истреблению, и все же не мог разлюбить свое, родное, кровное».
Несколько десятилетий о таланте Кустодиева вспоминали, только когда требовалось проиллюстрировать косность царского времени, китч старого быта. Вне идеологического контекста его картины не воспринимались. А между тем Кустодиев писал сюжеты и героев, в которых для него выражалась вся суть русского характера. Биограф Всеволод Воинов цитирует слова мастера: «Говорят, что русский быт умер, что он «убит» революцией. Это чепуха! Быта не убить, так как быт – это человек».
«Амнистия» для Кустодиева наступила вместе с «оттепелью» и публикацией в издательстве «Искусство» большой монографии Марка Эткинда, который отдал Борису Михайловичу должное не только как живописцу, но и как театральному художнику, книжному иллюстратору, талантливому скульптору и литографу. Разнообразие жанров, в которых творил Борис Михайлович Кустодиев, даже будучи сильно ограниченным физически, действительно впечатляет. Советский график и иллюстратор Дмитрий Митрохин напутствовал: «Изучение оставленного им – долг всех, для кого русское искусство – живая и близкая стихия».