Найти в Дзене
Времена

Спасительница душ: судьба Анны Политковской

«Она была совершенно безбашенным правозащитником, готовым защищать любого, с кем, по её мнению, поступили несправедливо. При этом она совершенно не умела выбирать себе врагов» 2004 год, сентябрь. Страшно. Очень. Самолёт авиакомпании «Карат» продолжает свой неспешный полёт. В какой-то момент Анна Политковская начала завидовать бездушной машине, ведь саму её всё больше захватывали волнение и животный страх. «Но там заложникам ещё страшнее, намного страшнее», – понимает журналистка. Ещё живы были воспоминания из Норд-Оста: Она одна в окружении людей в масках. С ней только 70-летний доктор. Но что они вдвоём смогут сделать против тех, у кого нет ни капли человеческой души и сострадания? «Может, нас сейчас просто расстреляют?». Ноги подкашиваются, приходится заставлять себя идти за «старшим» этих нелюдей. В списке пять пунктов просьб: пища для заложников, предметы личной гигиены для женщин, вода, одеяла. Она начинает с самого главного и сразу в лоб: «Сначала – о детях старшего возраста. Над

«Она была совершенно безбашенным правозащитником, готовым защищать любого, с кем, по её мнению, поступили несправедливо. При этом она совершенно не умела выбирать себе врагов»

2004 год, сентябрь.

Страшно. Очень. Самолёт авиакомпании «Карат» продолжает свой неспешный полёт. В какой-то момент Анна Политковская начала завидовать бездушной машине, ведь саму её всё больше захватывали волнение и животный страх. «Но там заложникам ещё страшнее, намного страшнее», – понимает журналистка. Ещё живы были воспоминания из Норд-Оста:

Она одна в окружении людей в масках. С ней только 70-летний доктор. Но что они вдвоём смогут сделать против тех, у кого нет ни капли человеческой души и сострадания? «Может, нас сейчас просто расстреляют?». Ноги подкашиваются, приходится заставлять себя идти за «старшим» этих нелюдей. В списке пять пунктов просьб: пища для заложников, предметы личной гигиены для женщин, вода, одеяла. Она начинает с самого главного и сразу в лоб: «Сначала – о детях старшего возраста. Надо отпускать, они дети». Ей решительно отказывают. Тогда она просит пообщаться с заложниками. Приводят истощённую девушку с красивыми умными глазами. «Я – Анна Андриянова, корреспондент "Московской правды". Вы, там, поймите: мы уже приготовились умирать. Мы поняли: страна нас бросила. Мы - новый "Курск". Если хотите спасти нас, выходите на улицы. Если пол-Москвы Путина попросит, мы выживем. Нам тут ясно: если мы сегодня здесь умрём, завтра в Чечне начнется новая мясорубка, и это потом опять придёт сюда, к новым жертвам»…

Вспомнила и содрогнулась. Но она готова пройти хоть все круги ада, лишь бы спасти невинных детей. На смену страху приходит злость. Сколько раз она связывалась с большим количеством политиков с просьбой немедленно связаться с террористами. Но ей уже понятно, что помощи ждать не стоит, поэтому теперь Аня сама летит в Беслан на переговоры с террористами.

Она даже ничего не ела сегодня, только попросила чай у стюардессы. Неожиданно у журналистки закружилась голова, и заболел желудок. «Нет, только не это, – в панике подумала Анна, – мне болеть никак нельзя. Я должна спасти детей…». В глазах потемнело, желудок нестерпимо ныл, и стало тошнить. Силы оставляли Политковскую с каждой минутой, и сквозь шум в ушах она услышала свой собственный задыхающийся голос: «Бортпроводница!». Сознание покинуло журналистку, и она уже не замечала других пассажиров, которые в панике просили хоть кого-нибудь помочь ей.

…Открывать глаза было сложно. Ей показалось, что она больше ничего не видит, а чувствует только неприятную тяжесть в желудке и сухость во рту. Вскоре зрение сфокусировалось. Журналистка увидела белые стены, большое окно и капельницу. Думать не получалось, хотя всегда казалось, что она забыла что-то очень важное. Стоп. Беслан, террористы в школе, дети, смерть. Она же уже должна быть на переговорах! Анна медленно вспоминала события прошлого дня. Её ведь отравили! Но об этом она подумает позже, сначала нужно спасти заложников.

В этот же вечер Анна Политковская узнает, что неизвестный токсин серьёзно поразил ей почки, печень и эндокринную систему. Но намного тяжелее ей было услышать другое: в день её отравления после первых взрывов около 13:00 начался вынужденный штурм школы. 334 человека погибли…

Не успела… Сердце пронзило резкой болью, аж дышать стало тяжело. Журналистка вылезла из самолёта и в какой-то жалкой безысходности уставилась в одну точку. Как же так? Она не успела! Сотни беззащитных детей погибли в аду на земле, и она не смогла ничего сделать. Как ей жить теперь с этим?! Мысли лихорадочно мелькали в голове, пока Аня стояла с застывшим выражением боли на лице и пыталась понять, что же делать дальше…

-2

2004 год, декабрь.

Дрожащий голос тридцатитрёхлетней женщины срывается, но она настойчиво продолжает: «Я знаю, в городе меня считают сумасшедшей. Но это не так. Я просто уверена: мой Жорик жив, его где-то держат», – а в глазах медленно умирает надежда, и на её место приходит невыносимая боль.

Анна утыкается в свою записную книжку, проглатывая вставший в горле ком, и смаргивает набежавшие слёзы. Буквально вчера ей пришли последние данные по погибшим, где она своими глазами видела: «Второклассник Георгий Агаев расстрелян боевиками». А мать, Зифа Агаева, ждёт и будет вечно ждать. Если не будет надежды, зачем же ей тогда жить? Вот только надежды и, правда, больше нет.

После интервью Анна бегом выходит на свежий воздух, а из глаз начинают катиться солёные капли. Горько, больно, обидно. Она не хочет жить в таком мире! Но поменять что-то в одиночку она тоже не в силах. Если бы Аня могла, она бы обязательно взяла на себя всю боль родителей, похоронивших своих кровиночек. Но это не просто боль, это дыра вместо сердца, и темнота в душе, наступившая навсегда.

Глаза жжёт, щёки мокрые, а впереди ещё три интервью с родителями, у которых бесконечная боль в глазах и ошмётки от органа, что когда-то был сердцем.

-3

2006 год, 7 октября

Многоквартирный дом на улице Лесной. 16:10.

Сегодня Анна устала, как никогда. Сначала было много проблем в редакции, потом пришлось ехать за продуктами, и какое-то странное ощущение в сердце с самого утра. «Журналистское чутьё, интуиция, не знаю, что это, в общем. Но покоя мне не даёт», – думала женщина всю дорогу до дома.

Тяжёлые пакеты, подъезд. Двери лифта открылись. Со стороны лестницы послышались громкие шаги и чьё-то учащённое дыхание. Сердце сбилось с привычного ритма, а интуиция кричала, что что-то не так. Анна быстрее двинулась в лифт, лихорадочно перебирая ногами и нервно сжимая продуктовые пакеты в кулаках. Она пыталась успокоить себя, не понимала, почему паникует. Женщина зашла в лифт, немного успокоилась, а в затылок всё ещё кто-то взволнованно дышал. Выстрел. Ещё один. Журналистка вздрогнула, пакеты выпали из ослабевших пальцев, а из горла вырвался хрип. В её тело врезалось что-то обжигающе горячее. Да ведь в неё стреляют! Она пыталась повернуться лицом к своему убийце, но тело уже не слушалось. Последних трёх выстрелов она не услышала, просто больше не могла. Пятый контрольный попал точно в цель – в её доброе и чистое сердце. После многих угроз и покушений ИМ всё же удалось обезвредить своего врага, Анну Политковскую.

«7 ОКТЯБРЯ В МОСКВЕ ИЗ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ УБИТА ЖУРНАЛИСТ АННА ПОЛИТКОВСКАЯ. Трагедия произошла в лифте дома 8/12 по Лесной улице, где жила обозреватель «Новой газеты». Это абсолютно политическое убийство», – твердили СМИ.

Она готова была продать душу и сердце, отдать жизнь и всё, что у неё есть, лишь бы спасти других. Она боролась за чужие жизни, но свою защитить не смогла…

Валерия Кулыгова