Из "рассказов" Александры Ивановны Соколовой
Больших и особенно знаменательных увлечений за императором Николаем I, как известно, не водилось. Единственная серьезная, вошедшая в историю связь его была связь с Варварой Аркадьевной Нелидовой, одной из любимых фрейлин императрицы Александры Фёдоровны.
Но эта связь не может быть поставлена в укор ни самому императору, ни без ума любившей его Нелидовой. В нем она оправдывалась в конец пошатнувшимся здоровьем императрицы, которую государь обожал, но которую берег и нежил, как экзотический цветок.
Нелидова искупала свою вину тем, что любила государя преданно и безгранично, любила всеми силами своей души, не считаясь ни с его величием, ни с его могуществом, а любя в нем человека. Императрице связь эта была хорошо известна.
Она, если можно так выразиться, была "санкционирована" ею, и когда император Николай Павлович скончался, то императрица, призвав к себе Нелидову, нежно обняла ее, крепко поцеловала и, сняв с руки браслет с портретом государя, сама надела его на руку Варвары Аркадьевны.
Кроме того, императрица назначила один час в течение дня, в который, во все время пребывания тела императора во дворце, в комнату, где он покоился, не допускался никто, кроме Нелидовой, чтобы дать ей, таким образом, свободно помолиться у дорогого ей праха.
Но, помимо этой серьезной и всеми признанной связи, за государем подчас водились и маленькие анекдотические увлечения, который он бесцеремонно называл "дурачествами", перекрестив их в оригинальное наименование "васильковых дурачеств" с тех пор, как услыхал, что Ф. И. Тютчев поэтически назвал их "des bluettes".
Вот об одном из таких "васильковых дурачеств" с присущим ему остроумием рассказывал нам однажды Федор Иванович Тютчев.
Государь ежедневно прогуливался по Дворцовой набережной, посвящая этой обычной своей прогулке сравнительно очень ранний час. Вставал государь, как известно, на рассвете, занимался делами, кушал чай и около 8-ми часов утра уже принимал первые доклады. В 9 часов ровно он выходил из дворца и следовал по набережной, проходя ее во всю ее длину несколько раз сряду.
И вот однажды, поднимаясь на мостик у так называемой Зимней канавки, государь заметил идущую ему навстречу молодую девушку, скромно, но очень мило одетую, с большою нотной папкой в руках. Государь пристально взглянул на нее, проводил ее внимательными взглядом, когда она прошла мимо, и, конечно, забыл бы об этой встрече, ежели бы на следующей день та же встреча не повторилась.
Государя это заинтересовало, тем более что молодая девушка была прехорошенькая и держалась чрезвычайно скромно и порядочно. На третью или четвертую встречу государь улыбнулся своей знакомой незнакомке, и в ответ получили такую же приветливую улыбку. Затем последовали обмен дружеских и приветливых поклонов, а за поклонами последовали и более или менее откровенные разговоры.
Государя забавляло то, что незнакомка, очевидно, не догадывалась вовсе, с кем она имеет дело, и принимала государя за простого гвардейского офицера. Государь, избегая говорить о себе, узнал всю несложную биографию незнакомки.
Он узнал, что она дочь бывшего учителя немецкого языка, оставившего свои занятия вследствие полной глухоты, что она дает уроки музыки, что мать ее занимается хозяйством и почти все делает сама, так как они держат только одну прислугу. Наконец он узнал, что живут они на Гороховой, в доме бывшего провиантмейстера, нумеров на домах в то время не было, и значились дома по именам их владельцев, и занимают небольшую квартирку в три комнаты.
От откровенных рассказов о "житье-бытье" собеседники перешли к более интимным разговорам, и государь осторожно навел речь на желание свое ближе познакомиться с молодой учительницей. Отказа не последовало. Молодая девушка легко согласилась на то, чтобы новый знакомый посетил ее и познакомился с ее отцом и матерью, которые, по ее словам, будут очень польщены этим знакомством.
Назначен был день и час первого визита, и в этот день, по окончании обеда в Зимнем дворце, государь объявил, что пойдет пройтись по улице. Ни о каких "охранах" в то время не было речи. Государь свободно гулял, где и когда хотел, и то, что теперь считается заботой и зачисляется за необходимую и полезную службу, явилось бы в те времена дерзким и непростительным шпионством.
Государь, подняв воротник шинели, торопливо шагал по темным уже улицам, с легким нетерпением ожидая близкого свидания. На углу Гороховой он осторожно оглянулся во все стороны и направился к указанному ему дому. У ворот он осведомился, туда ли попал, и, пройдя двор, стал подниматься по довольно узкой, деревянной лестнице.
Против всякого ожидания лестница оказалась освещенной. Правда, все освещение ограничивалось тусклым фонарем со вставленным в него оплывшим огарком, но для Гороховой улицы того времени и это было роскошью. Лестницы тогда вовсе ничем не освещались.
Осторожно поднимаясь по достаточно грязно содержавшимся ступенькам, государь издали услыхал звуки музыки и ощутил какой-то странный запах, смесь подгоревшего масла с дешевым одеколоном. Достигнув указанного ему этажа, государь увидал, что у одной из дверей горел такой же фонарь, как и на лестнице. На двери этой значилась фамилия отца той молодой девушки, к которой направлялся государь.
Удивление его шло, все возрастая, но делать было нечего. Не уходить же от дверей, как самому простому, самому податливому из смертных. Император Николай Павлович, как известно, ни перед чем и ни перед кем никогда не отступал.
Он опустил воротник шинели и смело дернул за железную ручку звонка, болтавшуюся поверх совершенно ободранной клеенки. На звонок из кухни выглянула кухарка в ситцевом сарафане и сальном подоткнутом фартуке.
- Кого вам? - неприветливо спросила она, не выпуская из рук двери.
Государь назвал фамилию старого учителя.
- Нету дома его! В другоряд приходите! - неприветливо бросила ему кухарка и хотела захлопнуть дверь, но император не дал ей этого сделать.
- Я не к нему и пришел! - сказал он.
- А к кому? К барыне? Так и барыни дома нету-ти!
- А барышня?
- Сказано вам - никого. Экие вы неотвязные, прости Господи!
- Но как же? Мне сказали... меня ждут.
- Ждут, да не вас! - загадочно покачала головой кухарка, - сегодня нам не до простых гостей!
- Так, стало быть, господа дома? - переспросил озадаченный государь.
- Дома-то они все дома, да только пущать никого постороннего не приказано... потому...
И она таинственно приблизила к нему свое лоснившееся от масла и пота лицо. - Потому, - почти прошептала она, - что к нам сегодня вечером самого императора в гости ждут!
- Кого?!
- Самого императора! Понимаете? Так вы, по вашему офицерскому чину, и уходите "по-добру-по-здорову", пока вас честью просят! Поняли?!
- Понял! - улыбнулся государь. - Только скажи ты мне, пожалуйста, кто же это вам всем сказал, что император сюда придет?
- Барышня наша сказала! У нас все как есть приготовлено. И закуска и ужин и фрухты куплены!
- И всем этим твоя барышня распорядилась?!
- Да! Она у нас всюду сама, королева, а не барышня!
- Ну, так скажи своей "королеве-барышне", что она дура! - твердо произнес государь и, подняв воротник, стал торопливо спускаться с лестницы.
Вернувшись из этой неудачной экскурсии, Николай Павлович сам рассказывал о ней своим приближенным и признал ее самой глупой из всех своих "васильковых глупостей". Так в жизни этой крупной исторической личности многозначащие и крупные факты шли параллельно с "васильковыми дурачествами"!
