- Дымом тянет, дымом… Пошто спишь так крепко, девка? Жизнь твоя огнем горит, а ты спишь… Вставай ужо! Бежать давно пора! - бабка Евдоха смотрела сурово, лицо ее в черном вдовьем платке казалось сморщенным печеным яблоком, уголки скорбно поджатого рта вниз опущены, и только темные провалы глаз полыхали ярким отблеском пожарища… - Вставай, говорю! Детей спасать надо!..
Маруся медленно выплывала из тяжелого забытья. Долго лежала, напряженно всматриваясь в темноту. Дым… Какой дым?.. С чего вдруг приснилась ей старая Евдоха?
Лет пятнадцать уж, как легла на место в широкой никитинской ограде мать отцова. Задолго до того, как внучки замуж повыходили, и вздохнул свободно папенька Григорий Никитич. Доволен, все рты пристроил наконец, даже не заикается на деревне никто больше про проклятую маришихинскую породу.
Женька нашла свое счастье, Галя с мужем-кузнецом живут душа в душу, даже Марусю после трех дочерей наградил Бог чудом, народился сыночек, Николенька, лучик света ясноглазенький.
Нрав свой крутой припрятал до поры папенька до времени, хоть и носит, как в былые времена, грозное кнутовище в голенище сапога, но редко оно по матери, Марине, гуляет. Так уж и жить, и дышать можно…
Во выходным Маруся пела в церковном хоре. Голос ее чистый и звонкий улетал высоко в свод деревенской церквушки, построенной на средства местных жителей во имя иконы Божией Матери "Скоропослушница".
Глядя на кроткий светлый лик Богородицы, Маруся обретала душевный покой. Молила о смирении, потому как хотелось частенько в гневе перехватить отцовское кнутовище да полоснуть в ответ по лицу, злобой перекошенному. Мать с терпением и слепой покорностью принимала мужнино наказание, потому как "жена да убоится мужа своего", а вот отец о том, что "каждый из вас да любит свою жену, как самого себя" забывал...
Со всей округи тянулись в деревню калики перехожие молиться о здравии с надеждой на скорую помощь в избавлении от недуга, да будущие матери, просящие о благополучном разрешении. Днем Маруся наблюдала за отяжелевшими селянками, с ноги на ногу переваливающимися, а по ночам плакала в подушку - годы идут, время самой детишек рожать, ан нет...
Да, видно, услышал ее Господь. Здесь, в храме, и приметил статную Марусю среди прихожан Феодор, диакон местный. И воистину стал для нее даром Божиим.
Душа в душу живут Маруся с Федором. И детки их радуют. Старшей доченьке, умнице Верочке, десять годочков уже. Помощница мамина во всех делах домашних. Любаша с Симочкой за ней тянутся, не отстают от старшей сестренки. "Сначала нянька, потом лялька". Много нянек у младшего брата оказалось, целых три. Все малыша тискают, тетехают.
Все бы хорошо, но жизнь вокруг с каждым днем меняется. Большие перемены, страшные. Из городов отголоски и до деревень долетают. Приезжают господа-товарищи, речи свои толкуют. И прислушивается потихоньку люд деревенский, собирается, дела забросив, посеред села, возле лавки купца Власова, гордо именуемой теперь сельсоветом. Часа по три рассуждают, народ поучают, как жить надо правильно, а в это время пашня стоит неприбранная, скотина мычит недоенная.
И все чаще звучат слова о том, что Бога нет, а потому непонятно, кому служат эти служители культа, знамо точно, что не народу, наживаются мироеды на подношениях прихожан. И храм на селе вовсе не нужен, а вот клуб очень даже не помешает...
...А ведь и правда, дым кругом пополз, едко щиплет глаза. Вскочила Маруся, за окнами зарево. Горит, полыхает храм их деревенский, по соседству расположенный. Долетают искры и до дома Маруси и Федора, того и гляди займется кровля. Вот о чем говорила старая Евдоха! Поднимать детей надо, уводить подальше от опасности.
- Федя! Федор! - "Да где же он?" - тревожно на сердце у Маруси. Собрала сонных ребятишек впопыхах, а уж мать в избу стучится, простоволосая, запыхавшаяся.
- Доченька!
- Мама! Уводи девчонок и Николеньку! Федора пойду искать, чую, плохо дело. Там он, на пожарище!
Много народу вокруг топталось, с ведрами, батогами. Заливать пытались, только бестолку. Полыхнула церквушка, точно свечечка.
Искала, обходила толпу, в глаза заглядывала. Отводили глаза прихожане. Тоска щемящая грудь сдавливала. Уж после ночного визита бабки понимала, что неладно будет, но была надежда жива...
Поутру понаехали господа-товарищи, разбирались, что к чему. Нашлись свидетели тому, как ринулся Федор в горящий храм иконы спасать, да поздно уж было, полыхало вовсю, завалило его бревнами рухнувшими. А вот с чего вдруг пожар начался среди ночи, тому свидетелей не нашлось. Был бы Федор жив, может, и обвинили бы, а с м е р т в о г о-то какой спрос? Долго крестьян мурыжили, расспрашивали, да концов-краев так и не нашли...
Рано Маруся вдовою стала. Ребятишек полный дом, тяжелое бремя на плечи легло. Не раз по ночам глаза на мокром месте были, но в уныние не впадала. Чем меньше по утрам вставать хотелось, тем больше двигалась, за любую работу хваталась.
Отец поначалу ворчал, что молода еще вдовицею жить, надобно о будущем думать, жизнь дальше устраивать, но потом рукой махнул, полоску земельную исправно для внуков запахивал. Сестры поддерживали, чем могли, с их подачи цыплят завела, козу.
На молоке-то козьем росли ребятишки, как грибочки после дождя. Любовалась на них, в каждом ясные очи Феденьки своего узнавала. Мужа светло поминала. Хоть и мало им отмеряно было, но и в этом малом счастья женского хватило Марусе...
А церковь новую на селе так уж и не отстроили. Времена пошли не те, закружило лихолетье, завьюжило. Ну да Бог-то не в стенах, Бог в душе, и коли есть Он там - милостью своей не оставит...
Дорогие друзья! Если рассказ не оставил вас равнодушными, поддержите автора. Лайки, комментарии и подписка помогают продвижению канала. Все персонажи и описываемые события являются вымышленными. Любые совпадения с реальностью случайны.
Предыдущие истории о маришихинских девчонках можно прочитать по ссылкам ниже.
Спасибо за внимание!