В ноябре 1993-го старый мир для всех нас окончательно рухнул, так как в Казахстане вместо советских рублей и копеек в обращение ввели национальную валюту – соответственно тенге и тиын. Изначально курс обмена был 500 рублей на 1 тенге. И мы успели купить какие-то вещи за новые казахские копейки. Например, большую коробку с тысячью пачек зеленого чая. Одна 100-граммовая пачка стоила 1 тиын. Набрали еще и много упаковок кукурузных палочек, несколько бутылок концентрированного сиропа и так далее. Все это стоило очень дешево, но и очереди приходилось отстаивать многочасовые.
Прошло буквально пара месяцев и цены на все вновь стремительно полетели вверх. Уже к лету 1994-го тиыны почти не использовались, так как за копейки что-то купить было очень сложно. И зарплата в 200 тенге уже была совсем «устаревшей», хотя в ноябре-декабре 1993-го она считалась бы вполне приличным заработком. Все чаще все вокруг стали оценивать стоимость вещей в долларах. Особенно это касалось квартир и машин, их стоимость все называли только в долларах.
У папы на работе тоже были перемены. Раньше его завод назывался ГПЗ-16, теперь он стал АО «СПЗ» (Степногорский подшипниковый завод). Причем все работники стали акционерами завода, а полученные акции они оплатили из своих зарплат. И этот переход к акционерному обществу на несколько месяцев сделал финансовое положение нашей семьи еще более тяжелым.
Исчезли с территории нашего города и многочисленные зоны, где зэки строили дома, детские сады и школы. К частью, два детских сада рядом с моим домом успели достроить. А со школой не повезло. Ее построили примерно наполовину – в каких-то местах до второго этажа, а в других до третьего. И очень скоро стало понятно, что достраивать школу не планируют. Забор и колючку убрали, все бытовки тоже убрали. Кран и завезенные ранее строительные материалы остались, включая кирпичи и бетонные плиты перекрытий.
Для нас с пацанами со двора это было просто супер! Ведь можно было играть в войнушку на территории недостроенной школы. Там же есть, где разгуляться! А еще можно было проверять друг друга на храбрость и ловкость. Например, прыгать со второго этажа на «стопку» плит, находящуюся на удалении нескольких метров. Не каждый решался на такой прыжок. А еще мы лазили по крану на самый верх до его кабины. Обычно это делали по внутренней лестнице, но я однажды решил поспорить, что смогу подняться до кабины по внешней стороне. То есть не по лестнице, а поднимаясь только с использованием металлоконструкций, из которых состоит кран. Когда я был уже близок к цели, услышал испуганный крик своей мамы:
– Виталик, ты что делаешь?! Слезай немедленно!
– Хорошо, сейчас, – ответил я, вынужденно направляясь вниз.
От такого резкого крика в процессе подъема я даже вздрогнул. И в этот момент чувство страха накрыло меня, так как на мгновение был потерян контроль над ситуацией. Но я быстро пришел в себя и спустился на землю. Спор мы отменили, так как я не поднялся наверх не по своей вине.
Но главной переменой для меня стала смена школы. В Степногорске на тот момент самыми сильными школами считались 4-я и 6-я. Но четвертая была гимназией и туда было попасть сложнее, поэтому мы с родителями нацелились на шестую школу. Я же до этого учился в 9-й, которая была ближе всех к нашему дому. До шестой школы идти было на квартал дальше.
Несмотря на мои пятерки в дневнике, в 6-й школе меня не взяли в сильный класс. Сказали, что могут взять только в обычный. И если я здесь проявлю себя хорошо, то в следующем году смогу перейти в лучший класс школы. Что поделать, пришлось соглашаться на такие условия. Уже в первую же неделю в новом классе мне устроили стандартную для Степногорска «проверку боем». Подраться со мной отправили самого слабого парня в классе – Вову Афонина. Пацан был безобидный, но очень хотел перестать быть главным «лохом» класса. Поэтому он был настроен решительно. Подошел ко мне во время перемены, толкнул в плечо и спросил:
– Будешь драться?
– Давай, – ответил я, вставая в боевую стойку.
Я к тому моменту был настолько привычным к дракам, что воспринял это, как обыденность. И драться у меня получалось хорошо, а в тот раз еще и прошел эффектный удар ногой «с вертушки» в голову Вовы. К счастью, тот не пострадал, хотя упал и достаточно долго поднимался. После такого приема меня сразу записали на четвертое место по силе в классе. И больше проверок не устраивали. Я сам тоже больше не пытался драться, меня это место в рейтинге устраивало.
Я достаточно быстро обжился в новом классе, хотя друзьями в нем не обзавелся. Но репутацию уже заработал неплохую, что для каждого степногорского мальчишки в те годы было самым главным. И это мне помогло в один из дней. Тогда мальчишки в классе начали «сходит с ума», так как учитель где-то задерживался, и урок никак не начинался. И один из главных хулиганов класса, Андрей Кадонцев, в запале выбросил стул из окна на улицу. И тут как раз заходит учитель, а рядом с окном стоим Андрей, я и еще пара мальчишек. Учитель тут же отправился за завучем, та приходит и «накидывается» на меня:
– Ты что творишь? Тебя из прошлой школы выгнали, хочешь, чтобы и отсюда выгнали? Ты зачем стул из окна выбросил?!
– Я не выбрасывал! – ответил я, даже не зная, что сказать по поводу моего выдворения из предыдущей школы, чтобы было неправдой.
– Пойдем в учительскую, будешь писать объяснительную, будем родителей вызывать.
– Но я же не выбрасывал стул в окно!
– А кто тогда?
– Не скажу.
– Как это не скажешь?
– Вот так, не скажу, – ответил я и насупился, давая понять, что настроен серьезно.
Завуч сказала, чтобы я шел вместе с ней в учительскую, но тут в наш разговор вклинился Андрей Кадонцев:
– Валентина Александровна, это я стул в окно выбросил, случайно получилось.
– Кадонцев, опять ты. Как можно случайно выбросить стул в окно? Пойдем со мной!
Я был готов ответить за то, чего не делал, так как стукачом быть не собирался. Но и то, что одноклассник признался в проступке для отведения вины от меня, тоже воспринял спокойно. Это было вполне по понятиям, каждый нормальный пацан так бы сделал...