— Ну почему-у? — канючила Шарлотта.
На переднем сидении наша мама уткнулась в дорожную карту.
— Мне надоело отвечать на этот вопрос, — сказала она.
Любой человек ответил бы так, учитывая то, сколько раз этот вопрос задавался в последнее время. Мамина фирма перевела её в Брайтон, а папа нашёл там новую работу, вот почему. И там была новая школа, которая, как они думали, вполне подойдёт для Дэнни.
Шарлотта метнула в сторону Дэнни такой сердитый взгляд, что я вжался в сидение, чтобы только не попадаться ей на глаза. В сотый раз я подумал, что лучше мне было бы сидеть на заднем сидении пикапа вместе с Ринго, нашим биглем-полукровкой, даже не смотря на то, что меня там укачивало. Я сидел между Шарлоттой и Дэнни — отличное местечко, куда Шарлотта могла направить свой неуместный гнев.
— Придурок, — прошипела Шарлотта.
— Что-что? — спросила мама.
Дэнни не реагировал, конечно. Он был чрезвычайно занят, выгуливая Маленькую Пони и Боевого Котика по пластиковому подлокотнику двери и тихонько бормоча что-то на своём собственном языке.
Да, Дэнни был такой. Не то, чтобы он не понимал обращённую к нему речь, — ему просто было безразлично. Что, скорее всего, было и к лучшему, учитывая то, что люди про него чаще всего думали.
Единственное, что его заботило, — это животные. Не настоящие, нет, эти вообще не могли привлечь его внимание надолго, даже Ринго. Когда он был младше, он бегал по зоопарку, приникал к решеткам клеток и щебетал на Дэннином языке, а затем принимался рыдать, потому что никто из животных не отвечал ему. В конце концов он перестал это делать.
Игрушечные звери. Хотя... игрушки бывают разные. Лошадки из набора ЛЕГО, собачка из Монополии, украденные статуэтки... качество не имело значения: если оно было в форме животного, то Дэнни оно нравилось. Он часто лежал на полу, так, чтобы глаза были на одном уровне с игрушками и болтал с ними на своём фирменном наречии. Он мог позволить вам вступить в игру, если хотел, но любая попытка подражать его языку или вовлечь его в настоящую игру — вроде сражения животных или каких-нибудь приключений — и он начинал, в лучшем случае, вас игнорировать, а в худшем, — мог укусить. Если бы вы спросили, о чём говорят животные, он бы посмотрел на вас, как на самого большого идиота в мире и сказал бы: "Они не отвечают". Но, когда он это говорил, казалось, что ему от этого грустно.
Вы могли бы подумать, что наша сестра Шарлотта, девочка, которая болтает без умолку даже во сне, была бы в восторге иметь такого отрешенного братика. Меньше конкуренции, да? А вот и нет. Шарлотте было важно не просто, чтобы ей можно было болтать, ей было важно, чтобы её слушали. Вы должны были отвечать на её вопросы, повторять за ней слова. Её жизнь была ток-шоу, а вы были ведущим, вы должны были задавать ей вопросы и заставлять её чувствовать себя звездой. Безразличие Дэнни к другим людям и к ней самой было для неё личным оскорблением. И так повелось ещё до переезда.
Оглядываясь назад, я могу понять, что благодаря Шарлотте родители смогли принять молчание Дэнни как данность.
— Здесь поверни, — приказала мама.
Папа свернул на гравийную аллею, под колёсами захрустели жёлуди. Дубы возвышались по обе стороны дороги, образуя осенний золотой туннель.
Наши родители — словно два облака в форме взрослых, плывущих через нашу жизнь. Мама — в своих вечных серых костюмах с огромными подплечниками, намеренная доказать компании Ксерокс, что они не прогадали, наняв женщину в отдел продаж. Папа — с головой забитой архитектурными проектами. Они не были холодны к нам или излишне горячи — они просто были, как диван или лампа. Они не испытывали к нам неприязни, и мы платили им тем же. Это было истинное воспитание по принципу невмешательства: нас кормили и одевали, а в остальном мы росли как цветы в поле — совершенно дикие.
Мы остановились возле дома. Учитывая эпичную подъездную аллею, я ожидал увидеть домик в викторианском стиле, с башенкой. Но это была просто коробка, даже без второго этажа. Папа припарковался возле гаража и поднёс кулак ко рту.
— Говорит капитан, — объявил он приглушенным голосом. — Мы прибыли к месту нашего назначения. Пожалуйста, заберите свой багаж у пятого пункта выдачи.
Никто не засмеялся. Папа открыл двери нашего маленького трейлера и выгрузил всех детей и огромную кучу багажа в то время, пока мама открывала входную дверь.
Дом внутри был странный. У нас в Рочестере в холле была лестница. По ней можно было попасть наверх, в главную часть дома, или спуститься вниз, в Дитячью Нору, как папа называл наши спальни в цокольном этаже.
В этом доме вместо холла была одна огромная комната с отдельно стоящим камином посередине и кухней, расположенной у одной стены. Но самой неприятной частью здесь была мебель.
— Чьи это вещи? — спросил я.
— Теперь наши, — сказала мама и повесила сумку на диван цвета зелёных соплей. — Полностью меблирован!
Папа, пыхтя, потащил на кухню коробку, набитую кастрюлями и сковородками.
— Спальни дальше по коридору. Мальчики в первую комнату, Шарлотта во вторую.
Мы деловито потопали по коридору к нашим комнатам. Дэнни по пути гладил пальцами шероховатую стену.
Наша с Дэнни новая комната, без сомнения, раньше принадлежала какому-то малышу. Стены были небесно-голубыми с пушистыми облачками и улыбающимся мультяшным солнцем, нарисованным любящими родителями. Пара нелепых узких кроватей стояла вдоль стен.
— Так, нужны новые кровати, — сказал папа, появившись в дверях с парой больших сумок. — Такие, в которых вы могли бы спать, пока не вырастите.
Да, уж лучше поскорее. Не потому что эти кровати были недостаточно большими, — в десять и восемь лет — а именно столько было мне и Дэнни, — мы были даже мелкими для своего возраста. Но мне не хотелось спать на чужой кровати.
Дэнни, как обычно, было всё равно. Он побежал к раздвижной стеклянной двери, ведущей из комнаты во двор, и прижался лицом и руками к стеклу, как к аквариуму. Он приплясывал на месте, а его вечный фиолетовый рюкзак тарахтел у него на спине.
— Я знал, что тебе понравится. Давай, иди, посмотри что да как, — сказал папа, улыбаясь.
Дэнни взвизгнул, открыл дверь, гремя вертикальными пластиковыми жалюзи, и выскочил во двор, словно собака, сорвавшаяся с поводка.
Когда я вышел вслед за ним, то увидел, что так его взволновало. В центре невзрачной лужайки была расположена квадратная песочница с песком цвета коричневого сахара. Дэнни запрыгнул в неё.
— Пять минут! — прокричал папа. — А потом возвращайтесь, поможете распаковать вещи.
Никто и не ждал, что Дэнни что-то ответит. С ним и не разговаривали.
Я сидел на толстом деревянном бортике песочницы и смотрел как он расстегнул свой рюкзак, вытащил животных и расставил их повсюду в песке. Попугай с пиратского костюма. Плюшевый розовый бурундук. Заводной цыплёнок, который больше не ходит. Песок был старый, грязный и слежавшийся. От дождей и росы на нём образовалась корка, похожая на крем-брюле. Она распадалась на куски, когда он зачерпывал песок, рыл в нём норы и строил замки для своего бродячего зверинца.
Если бы мы были другими, эти куски песка прекрасно бы сгодились для того, чтобы бросаться ими, или швырять во что-то и слушать, с каким хлопком эти куски разлетаются. Но я давно уже перестал мечтать о том, чтобы всё было иначе, чем было на самом деле.
— О, боже, придурок нашёл себе лоточек.
Шарлотта, скрестив руки на груди, стояла на полпути к нам. С тех пор, как у неё начала оформляться грудь, она носила топы на бретельках и всегда жалась, и обхватывала себя руками, чтобы согреться, что противоречило цели показать себя во всей красе. И это тоже не добавляло ей хорошего настроения.
— Не называй его так, — сказал я резко.
— Почему? В том, что мы здесь, есть и его вина. Мама с папой могут теперь отдать его в школу для дебилов.
— Мамина фирма перевела нас. Школа это бонус.
— Бонус для тебя. — она свирепо смотрела на нас — обычное её выражение лица. — Теперь тебе не придётся таскаться с ним в школу каждый день. Люди не будут знать, что у нас за странная семейка. Может, ты даже заведёшь нормальных друзей. — её хмурое выражение перетекло в злобную ухмылку. — А может быть и нет.
Шарлотта наклонилась и схватила меня за руку. Крапива, которую она делала была легендарной.
— Слушай сюда, Джереми, — прошипела она, обдавая моё лицо ядовитым ароматом жевательной резинки. — Этот год должен был быть моим. Я должна была играть в спектакле. Майкл Кейз собирался пригласить меня вступить в клуб седьмого класса. Теперь я буду новенькой до конца своих дней. А вы с Дэнни можете теперь засунуть этот песок себе в задницы.
— Шар-ло-о-от-та! — пропела мама из дома. — Я не вижу, чтобы ты помогала!
Я уже было смирился с неизбежным "ожогом", но Шарлотта только выплюнула свою жвачку в песочницу к Дэнни, а затем протопала обратно в дом.
— Держи хвост пистолетом, — пробормотал я.
Я подчерпнул немного песку в том месте, куда упала жвачка Шарлотты и выбросил мерзкий комочек в траву.
— Извини, дружище, — сказал я, но Дэнни не обратил внимания.
******
На ужин была пицца. У неё была слишком толстая основа по сравнению с роскошной и утончённой пиццей Папа Машрум, которую мы ели дома. Мы сидели вокруг чужого стола на деревянных стульях, спинки которых были жутко неудобными. Папа без умолку болтал о выгодах "средневековых бродяг" — подходящее для него самого определение — в то время как мама пыталась подбодрить нас, говоря, что через пару недель у нас начнётся школа. Шарлотта демонстративно запрокинула голову и снова скуксилась.
Когда мы с Дэнни легли спать в наши-не-наши кровати, я уперся ногами в доску бортика. Мама перестала укладывать нас несколько лет тому назад, когда начала работать внеурочно, а потом не стала возобновлять это действо. Я притворялся, что не скучаю по этим временам, думал, что рано или поздно я должен был бы сам отказался от этого. По крайней мере если бы я хотел завести девушку. Дэнни же, казалось, было все равно. И всё-таки, когда жалюзи нарезали лунный свет на полоски, похожие на решетку, я обнаружил, что лежу без сна и мечтаю о том чувстве тепла и комфорта, которое даёт родительская забота. Мне бы хватило и Ринго в ногах кровати, но это право захватила Шарлотта. Даже во сне ей нужна была публика.
Маленькие ножки прошлёпали по полу через комнату.
— Дэнни?
Постукивание жалюзи. Дэнни стоял перед раздвижной дверью и пристально смотрел на песочницу.
— Иди в кровать, Дэн.
Он не сдвинулся с места.
На меня накатила волна дикой радости, когда я осознал, что раздвижная дверь в нашей комнате открывает для меня новый уровень свободы, ранее неведомый. Я выскользнул из кровати и присоединился к Дэнни у стекла.
Мир снаружи был монохромный, серебристый и чернильно-черный, без каких бы то ни было переходов. Песочница сияла, как фонарь маяка.
По правде сказать, от вида деревьев, выстроившихся в ряд вдоль забора, у меня по спине побежали мурашки, но я взял себя в руки.
— Хочешь выйти, Дэнни?
Кивок.
Медленно, тихо я открыл дверь, и мы выскользнули во двор.
Октябрьская ночь была холодная и тихая, проникающая под пижаму. Мы прошли босиком через лужайку. Я сел на на деревянный бортик и поджал ноги, чтобы они не касались холодной травы.
Дэнни немедленно принялся копать двумя руками сразу, как собака.
— Поаккуратнее, приятель, — сказал я, когда он отбросил фонтан песка назад. — Ты ведь не хочешь разбросать весь песок.
Он проигнорировал меня, как обычно, раскапывая яму глубже и шире.
Попытки как-то взаимодействовать с Дэнни были пустой тратой времени. И тот факт, что в этом не было ничего личного, особенно огорчал. Но в ту ночь что-то было особенное в горячности, с которой он копал, казалось, он хотел, чтобы к нему присоединились. И, поскольку все спали, — особенно Шарлотта — я залез в песочницу и принялся копать.
Большинство песочниц — это просто деревянные ящики с небольшим количеством песка внутри. Но нашу песочницу определённо вырыли бульдозером. Вместо земли в нескольких сантиметрах под поверхностью, на глубине был песок, и он не кончался. Мы были уже на глубине в два фута, когда я наткнулся на мешок.
Он был из грубой мешковины, как один из тех картофельных мешков, которые наша школа использовала на соревнованиях во время летнего музыкального фестиваля. Сначала показался только уголок, маленький кусочек ткани, попался мне на пути, когда я выгребал песок. Мы продолжили копать и увидели мешок. Когда мы вырыли его наполовину, я раскачал его и выдернул из песка. Дэнни перестал копать и уселся, чтобы посмотреть, что это такое.
Это действительно был мешок, коричневый, размером с небольшую коробку для завтрака. Кляксы с одной стороны могли быть надписью, но она смылась и прочитать было невозможно. Что-то тяжело звякнуло в мешке, когда я поднял его.
— Чёрт возьми! — образы пиратских сокровищ поплыли у меня перед глазами. Какая мелочь, что мы были в двух часах езды от озера Онтарио и в трёх часах от океана — телевидение научило меня быть всегда готовым к внезапной удаче. Кроме того были и другие люди, которые закапывали сокровища. Гангстеры, например.
Устье мешка было завязано кожаным шнурком — на бантик. Я потянул за него и он развязался.
Мои надежды рухнули. Там не было слитков золота или драгоценностей, —просто куча каких-то тёмных кусочков. Я вытряхнул несколько на песок, чтобы рассмотреть получше.
Это были животные — целый зоопарк. Каждая фигурка была размером примерно дюйм на два, очертания нечеткие, но узнаваемые, как печенье в форме животных. Гладкий черный камень — если это, конечно, камень, а не керамика или что-то в этом роде — ярко поблескивала в свете луны.
Лицо Дэнни озарила редкая улыбка:
— Животные!
— Да, похоже на то, — сказал я, взвешивая одну фигурку в руке. Она была удивительно тяжелой.
В доме загорелся свет.
— Пошли, — прошептал я и схватил его за руку.
Как я уже говорил, Дэнни не был тупицей. Он понимал, что нельзя так скоро раскрывать наш секрет. Тихо, как мышки, мы побежали обратно в дом, мешок я нёс в руке.
******
Пятый класс в Бингемптоне оказался лучше, чем я мог мечтать. Наш учитель, мистер Тиббетт, учил нас разным играм и читал нам вслух Хоббита. Он даже дал мне один экземпляр книги, чтобы я мог нагнать те главы, что пропустил. Несмотря на всё нытьё Шарлотты, быть новеньким оказалось не так плохо.
Единственное, что было не так — это то, что Дэнни не было рядом. Или, точнее, не так было не то, что его не было, а то, что я чувствовал, что это правильно. Шарлотта с каким-то ведьминским чутьём смогла предсказать это. Быть просто Джереми было легче, чем Джереми-плюс-Дэнни, всегда готовым защищать брата от хулиганов. А это значило, что вдобавок ко всем проблемам, которые принёс мне Дэнни за все эти годы, в Бингемптоне появилась ещё одна: чувство вины за то, что мне было хорошо без него.
******
Что-то в этих животных было такое, что мне захотелось сохранить находку в секрете. Может быть, ощущение, что это неправильно. Всё, что мы сделали — это всего лишь порылись в песочнице, но я не мог отделаться от чувства, что это было противоестественно. Стыдно. А может, это было потому что Дэнни тоже не хотел, чтобы родители знали о них, и запихнул мешок под кучу коробок с пазлами и неоновыми пластмассовыми динозаврами.
Может быть я просто хотел иметь с братом один секрет на двоих. Потому что несмотря на то, что всё своё время мы проводили вместе, я никогда по-настоящему не был частью его мира. Было очень приятно иметь что-то, что было только наше, общее.
В ту ночь по негласному соглашению мы дождались, когда родители выключат новенький телевизор и отправятся спать. Дэнни выскользнул из своей кровати и осторожно выкопал мешок из кучи игрушек.
В свете луны животные поблескивали и сияли, но в свете моего фонарика они были какими-то тусклыми и невзрачными. Дэнни прикоснулся к моей руке и выключил фонарик.
Животных было так много, что всех не упомнишь, мешок просто трещал по швам. Я уселся поудобнее и стал вертеть одного из них в руках, пока Дэнни расставлял их рядами. Фигурки, которые казались на первый взгляд грубыми подобиями животных, были более детальны наощупь. Тонкие линии тигриных полос, слоновьи уши - становились различимы, и ты удивлялся, что не заметил их раньше. Там были и другие фигурки, форма которых была непонятна. Я ощупывал их, пытаясь понять, что они такое: буквы? символы? — каждый раз, когда подушечка моего пальца проходила по их очертаниям, они казались немного другими. Свет луны не помогал. Меня наконец это разозлило и я включил фонарик, заработав ещё один неодобрительный взгляд от Дэнни. Ничего не было видно, поверхность фигурки была гладкая, как стекло. Я выключил фонарик.
Дэнни расставлял животных концентрическими кругами. Это была одна из его обычных конфигураций. Это был "Цирк Курильщика" — как его окрестила Шарлотта — в котором животные стояли друг за другом как на параде, и каждое кольцо было направлено поочерёдно то по часовой стрелке, то против. И всё-таки что-то в этих животных меня тревожило. Это были всего лишь игрушки, но боковым зрением мне казалось, что они бегут, тяжело дыша и открывая пасти в безмолвном рёве.
И был какой-то звук, похожий на звук работающего в отдалении телевизора. Не дома. Может быть, у соседей? Ощущение было даже не в ушах, а будто в зубах: какая-то вибрация.
— Дэнни.
Он не поднял головы, продолжая расставлять животных.
Я потянулся, чтобы остановить его. Когда лев, которого он держал в руке, коснулся моей кожи, я ойкнул и отдёрнул руку. Это было похоже на статическое электричество, но не просто искра, — что-то вроде жужжания проникло в зубы и разбежалось вдруг по всему телу.
Но кроме этого, лев был тёплый. Мягкий.
Шерстистый.
— Дэнни! — прошипел я, держась за свою поражённую руку.
Он не смотрел на меня.
Шум нарастал, волнами прокатываясь по коже. В соседней комнате завыл Ринго.
— К чёрту! — я смёл рукой фигурки.
Это привлекло внимание Дэнни. Он набросился на меня с рычанием, кусаясь и царапаясь.
Если до этого вам казалось, что Дэнни какой-то третьесортный Будда, то сделайте скидку на то, что нам всем всегда хочется романтизировать то, что мы потеряли. И хотя Дэнни и вправду переносил многие унижения с олимпийским спокойствием, были некоторые вещи, с которыми он не мог мириться. Когда кто-то совершал тяжкое преступление вроде того, которое я только что совершил, он превращался в фурию.
Он крепко вцепился зубами в моё плечо. В ответ я схватил его за волосы. Как я говорил раньше, мы оба были мелкими для своего возраста, но всё-таки возраст имел значение. Я был на двадцать фунтов тяжелее и на четыре дюйма выше него. После нескольких яростных минут борьбы мы рухнули, больно ударившись об одну из кроватей, и мне удалось вырваться из его захвата и заломить ему руку за спину, стараясь ничего не повредить, только обездвижить.
— Перестань, Дэнни!
Удар кулака в стену отрезвил нас обоих.
— Заткнитесь там! — приказала Шарлотта. — Вы собаку напугали!
Дэнни обмяк. Когда я удостоверился, что он сдался, я отпустил его. Моя рука была мокрая в том месте, где я обхватил его за шею и я был ужасно рад увидеть, что это были слёзы, а не кровь.
Он не пошевелился, когда я сгрёб животных обратно в мешок. Жужжание прекратилось. Чем бы оно ни было, я вдруг почувствовал себя придурком, который истерит по пустяку. И это не помешало мне взять мешок к себе в постель. Прижав его крепко к груди, я не желал, чтобы его опять открывали.
Когда я уснул, Дэнни всё ещё смотрел на меня.
******
Я не горжусь тем, что сделал потом. Может быть я был просто напуган и пытался как-то защитить нас обоих. Может это была жестокость по отношению к мальчику, жившему в своём крошечном мирке. Может быть это было всё сразу.
Школа Дэнни для детей с особенностями развития была расположена в пяти милях от нашего дома, так же, как и средняя школа Шарлотты. Поэтому мама и папа подвозили их по пути на работу. В следующем году меня тоже будут отвозить, но пока моя началка была в четверти мили от нашего дома. Мама сразу сказала, что мне легко будет приводить сюда друзей после школы.
Мы все выходили из дома одновременно. Всё утро я чувствовал на себе взгляд Дэнни. Я спрятал мешок у себя под кроватью, за чемоданом, и, так как утренняя рутина была чётко организована, у Дэнни не было ни малейшего шанса достать его.
Когда машина с семьёй отчалила, я прошёл до конца квартала, а потом вернулся назад. Раздвижная дверь открылась легко.
В свете дня мешок выглядел таким маленьким и грязным, что я рискнул открыть его. Животные внутри него выглядели так же, как в свете моего фонарика — грубо вырезанные каменные фигурки, вроде тех, что продаются на ярмарке народных промыслов. Никакого жужжания, никаких электрических разрядов. Мне вспомнилась одна серия из детского шоу Наука и Магия, в которой Волшебник создавал статическое электричество, натерев кусочком ткани янтарь. Может эти штуки из чего-то вроде янтаря? Я начал чувствовать себя глупо из-за своего испуга. И что ещё хуже, я почувствовал себя виноватым.
Но я помнил тот шум.
Не раздумывая более, я завязал мешок и засунул его в свой рюкзак. На полпути к школе я остановился возле большого густого куста, растущего рядом с бетонной водопропускной трубой, и засунул мешок вглубь зарослей.
******
Конечно, иронично было бы сказать, что Дэнни объявил мне бойкот, но я даже не знаю, как это назвать иначе. В следующие три недели он отказывался даже смотреть в мою сторону. Если я к нему приближался, он уходил.
Шарлотта сразу это заметила.
— О-ой, малыши подрались? И что ты сделал? Навалил на его Щенячий Патруль? Поиграл в апорт с его собачками? — упивалась Шарлотта своей грубостью.
Даже то, что мы были в разных школах было мучительно. Я начал общаться с другими детьми, как и предсказала Шарлотта. Без брата ничто не могло сделать меня изгоем, а тот факт, что я подавал более-менее приличные кручёные мячи, позволило мне без труда влиться в игры бейсбольной команды на переменах. Но часы, проведённые дома ощущались мучительно одинокими. Особенно это касалось времени отхода ко сну. Силуэт спины брата был как немой упрёк в темноте комнаты.
Он только раз упомянул об этом: в ту ночь, когда обнаружил, что я сделал. Я был готов к ненависти, — честно, готов был защищаться от новой атаки — но он только посмотрел на меня глубоко печальным долгим взглядом.
— Но ведь я мог их слышать, — прошептал он.
Мурашки побежали у меня по спине.
— Слышать кого, Дэн?
Но больше я ничего от него не добился.
******
Школа Дэнни была особенной во многих смыслах. Время занятий было изменчиво, не было деления на классы, — "только групповые занятия". Кабинеты были набиты художественными принадлежностями, научным оборудованием, книгами и фототехникой, а длинноволосые мужчины и коротко стриженные женщины стояли наготове, чтобы помочь детям и раздуть в них любую искру любопытства. Это была одновременно гениальная учебная программа, специальная социальная адаптация, и вместе с тем, это была последняя остановка на линии экспресса школа-тюрьма.
Последний пункт меня немного беспокоил, но школа казалось была настолько же хороша, как и её обещания. Если кто и донимал Дэнни, то следов они не оставляли. И его школа выглядела намного лучше, чем моя, построенная в безликом индустриальном стиле. Она была расположена в здании старого монастыря, — красный кирпич и черепица на крышах — окружённого ухоженным садом и множеством старых дубов.
Я увидел её в первый и последний раз в тот вечер. Приближался Хэллоуин, и мы должны были встретить папу, чтобы пойти всем вместе в магазин и купить костюмы для праздника. Школа Денни была последней остановкой на пути. На переднем сидении сидела Шарлотта и, глядя в зеркальце заднего вида, мазала губы блеском — второй раз за десять минут.
Женщина, которая, вероятно, в прошлой жизни была монахиней, подошла к машине, держа в руках планшет и улыбаясь.
— Привет! Вы приехали за Дэнни, верно?
— Верно! — заулыбалась мама, будто ей показали удивительный фокус.
— Он с театральной группой на заднем дворе. Они уже заканчивают, но вы можете туда подъехать, — и она махнула в сторону парковки, которая наполовину огибала школу.
Мама так и сделала. Мы обогнули здание, а за ним, как и было обещано, оказалась кучка детей. На них были костюмы из цветной бумаги. Какая-то тусовка пиратов и принцесс, и одного космонавта.
И там был Дэнни. Скорчившись на траве, в стороне от всех, он скакал картонными существами по траве.
Мамины пальцы крепче сжали руль.
— Он скоро заведёт друзей, — сказала она, но её лицо было напряжено.
******
Не знаю, как он их нашёл. Или, что хуже, возможно, я знаю...
Папа настоял, чтобы мы поужинали в закусочной Шарки, которая была знаменита тем, что они изобрели новый вид сандвичей, которые назывались спиди. Лично мне слово "изобрели" казалось слишком громким для "насовали мясных кубиков в булочку для гамбургера", но папа вёл себя так, будто мы сейчас будем есть священное кушанье. Дэнни играл, будто кормит кубиками пластмассового тигра.
Мы вернулись домой, и положили костюмы спокойно дожидаться праздника. Я взял себе резиновую красную маску дракона — я хотел быть Смаугом из Хоббита — а мама сразу купила костюм рыцаря для Дэнни, не заботясь о том, что это не соответствовало канону. Дэнни, как всегда, всё было безразлично.
Мы легли в кровати. К своему стыду, должен сознаться, я за эти несколько недель привык обходиться без общения с Дэнни. Я прошёл путь от чувства вины к злости, а потом к безразличию с такой скоростью, на которую способен только десятилетка. Что ещё больше, мама почти не колебалась, когда я попросил разрешения пойти на Хэллоуин по домам с друзьями без неё и Дэнни. Я уснул, мечтая об огромной куче конфет.
Я внезапно проснулся среди ночи и сперва не мог понять, что меня разбудило. Потом это повторилось: холодный сквозняк и постукивание пластиковых жалюзи.
Дверь была открыта. Я подошёл к ней в каком-то оцепенении, какая-то часть меня знала заранее, что я там увижу.
Снаружи, во дворе всё было залито ярким светом луны, так же, как в первую ночь. Дэнни лежал в песочнице и расставлял животных обеими руками.
Это был снова его цирк, но на этот раз не такой, как раньше. Теперь он был по всей песочнице, фигурок было больше, чем мог вместить мешок. И их становилось больше и больше, они появлялись одна за другой. Когда он выстраивал их, их тени, казалось, сливались воедино и текли, словно чернила. Они двигались караваном.
— Дэнни.
Когда я подошёл, то снова почувствовал это жужжание в зубах. Оно нарастало с каждым моим шагом, наполняло мою голову, словно улей.
Животные больше не были похожи на грубые болванки. Лунный свет ярко блестел на их поверхностях, вычерчивая жидкие формы, которые сверкали и менялись. Уши и усы шевелились, мышцы сокращались и расслаблялись.
Звук в моих зубах стал оглушительным. Я остановился у самого широкого круга, глядя на лунное серебро в самом центре. Маленькие существа прыгали и скакали, как в зоотропе.
Дэнни посмотрел на меня снизу вверх и улыбнулся. Его довольное лицо потрясло меня не меньше, чем всё остальное.
— Ты можешь их слышать, — прошептал он.
Я и вправду мог.
Это были голоса — тысячи тысяч голосов, все они весело щебетали на Дэннином языке, слова перекрывали шуршание белого шума. Их рёв отдавался в моих костях.
Я опустился на колени, приняв такую же позу, как Дэнни. Теперь, поближе, я видел, как они бегут — не сами камни, а лунный свет в них. Они двигались и двигались всё быстрее и быстрее по кругу, их конечности перестали быть похожи на лапы и вращались, дикая радость была написана на мордах, которые более не напоминали ни лошадей, ни львов.
Дэнни встал и поставил одну ногу в круг.
— Стой! — мой голос сорвался на визг.
Он замер, а потом мотнул головой:
— Всё нормально. Они меня знают.
Позади нас, в невообразимой дали, открылась раздвижная дверь.
— Вы, тупицы, что это вы тут делаете? — потребовала ответа Шарлотта.
Но Дэнни смотрел только на меня.
— Они меня знают, — повторил он. — Они меня всегда знали.
Он вошёл в центральную окружность.
Трудно сказать, что затем случилось. Временами я думаю, что этот свет от животных, — его животных — поднялся вверх, окутал его, будто обнимая. А иногда мне кажется, что это его собственный внутренний свет прорвался наружу, испепеляя всё на своём пути. Он ослепительно сиял в ночи.
— Дэнни! — бросилась к нему Шарлотта.
Если говорить о ней честно, то при всём её повседневном садизме, её тщеславии, бесконечном самолюбовании... в конце-концов, именно она бросилась к брату.
Как только она коснулась его сияющей кожи, свет распространился и на неё тоже, словно серебряная аура.
И они исчезли.
Подул ветер и животные попадали на песок.
******
Мы остались жить в этом доме, если вы можете мне поверить. Согласно данным ФБР, так бывает в половине случаев. Многие люди не могут жить в том месте, где они потеряли ребёнка, тем более, двух. Но другие остаются там навсегда, надеясь, не смотря ни на что, что в один прекрасный день они вернутся.
Разумеется, я пытался воссоздать цирк. Тысячу раз, тысячу разных конфигураций. Мои родители думали, что это такой способ справиться со скорбью, способ сохранить память о Дэнни. Наверное, так оно и было.
Но не важно, сколько раз я пытался, мне так и не удалось воссоздать цирк. Не было никаких инструкций, какого зверя ставить за каким, никаких волшебных слов, кроме тех, что были в голове у Дэнни. Я даже не мог больше почувствовать скрытые формы в этих фигурках, даже в свете луны.
Когда мне исполнилось восемнадцать, в ночь перед тем, как я отчалил в университет Пёрдью, я пошёл гулять в по старому железнодорожному мосту к югу от парка Уильям Хилл. Подо мной река Саскуэханна яростно и грозно несла свои воды, обещая осенние наводнения. Я взвесил в руке мешок, в последний раз ощутив его странную тяжесть, а затем, изо всех сил швырнул его как можно дальше в реку.
Вы можете подумать, что я поступил неправильно. Что я каким-то образом отказался от них. Но я так не думаю. Я думаю, что это мой шанс начать всё с чистого листа. Дэнни понял бы меня.
А Шарлотта... что ж... Я надеюсь, что в конце она по крайней мере была рада узнать, что она оказалась права. Навеки права, если только кто-нибудь не наткнётся на мешок снова. Она навсегда останется Новенькой. В отличие от Дэнни.
Почему-то у меня такое чувство, что он наконец обрёл свой истинный дом.
******
Перевод с английского.
Автор James L. Sutter