История любит непредвиденные последствия. Последний пример особенно ироничен: попытка президента России Владимира Путина восстановить Российскую империю путем повторного присоединения Украины открыла дверь в постимперскую Европу. То есть в Европу, в которой больше нет империй, управляемых одним народом или нацией, будь то на суше или за морем, — ситуация, которую континент никогда раньше не видел.
Однако, как ни парадоксально, чтобы обеспечить это постимперское будущее и противостоять российской агрессии, ЕС сам должен приобрести некоторые характеристики империи. Он должен иметь достаточную степень единства, центральную власть и эффективное принятие решений для защиты общих интересов и ценностей европейцев. Если каждое отдельное государство-член будет иметь право вето на жизненно важные решения, союз будет давать сбои как внутри, так и снаружи.
Европейцы не привыкли смотреть на себя через призму империи, но это может предложить просветляющую и тревожную перспективу. На самом деле сам ЕС имеет колониальное прошлое. Как задокументировали шведские ученые Пео Хансен и Стефан Йонссон, в 1950-х годах первоначальные архитекторы того, что в конечном итоге станет ЕС, рассматривали африканские колонии государств-членов как неотъемлемую часть европейского проекта. Даже когда европейские страны часто вели жестокие войны для защиты своих колоний, официальные лица восторженно отзывались о «Еврафрике», рассматривая заморские владения таких стран, как Франция, как принадлежащие новому Европейскому экономическому сообществу. Португалия боролась за сохранение контроля над Анголой и Мозамбиком до начала 1970-х годов.
Линза империи становится еще более достоверной, если посмотреть через нее на большую часть Европы, которая во время «холодной войны» находилась за железным занавесом под советским или югославским коммунистическим правлением. Советский Союз был продолжением Российской империи, хотя многие из его лидеров не были этническими русскими. Во время и после Второй мировой войны в него входили страны и территории (в том числе Прибалтика и Западная Украина), которые не входили в состав Советского Союза до 1939 года. В то же время он расширил свою эффективную империю до самого центра Европы, включая большую часть того, что исторически было известно как центральная Германия, преобразованная в Восточную Германию.
Другими словами, существовала внутренняя и внешняя Российская империя. Ключом к пониманию как Восточной Европы, так и Советского Союза в 1980-х годах было признание того, что это действительно была империя — и империя в стадии упадка. Деколонизация внешней империи последовала необычайно быстро и мирно в 1989 и 1990 годах, но затем, что еще более примечательно, произошел распад внутренней империи в 1991 году. Это было вызвано, как это часто бывает, беспорядками в имперском центре. Что еще более необычно, последний удар нанесла основная имперская единица: Россия. Однако сегодня Россия изо всех сил пытается восстановить контроль над некоторыми отданными ею землями, продвигаясь к новым восточным границам Запада.
Призраки империй прошлого
Любой, кто изучал историю империй, должен был знать, что распад Советского Союза не станет концом истории. Империи обычно не сдаются без борьбы, что продемонстрировали британцы, французы, португальцы и «евроафриканисты» после 1945 года. В одной небольшой точке Российская империя нанесла ответный удар довольно быстро. В 1992 году генерал Александр Лебедь использовал 14-й гвардейский полк России, чтобы положить конец войне между повстанцами из региона нового независимого государства Молдова, расположенного к востоку от реки Днестр, и легитимными молдавскими силами. Результатом стало то, что до сих пор является непризнанным парагосударством Приднестровье на восточной окраине Молдовы, критически близко расположенного на границе с Украиной. В 1990-е годы Россия также вела две жестокие войны за сохранение контроля над Чечней и активно поддерживала сепаратистов в Абхазии и Южной Осети, бывших регионами Грузии.
Тем не менее, пока Москва стремилась вернуть некоторые из своих утраченных территорий, ЕС был озабочен двумя завершающими аккордами характерного для Европы в XX веке перехода от империй к государствам. Насильственный распад Югославии и мирный развод чешской и словацкой частей Чехословакии вновь привлекли внимание к наследию, соответственно, Османской и Австро-Венгерской империй, формально распавшихся в конце Первой мировой войны. Но в распаде Чехословакии и Югославии не было ничего неизбежного. Постимперские многонациональные государства не должны распадаться на национальные государства, и это не обязательно будет лучше для живущих там людей, если они это сделают. Тем не менее, это просто эмпирическое наблюдение, что именно так развивалась недавняя европейская история. Отсюда сегодняшняя запутанная мозаика из 24 отдельных государств в Европе к востоку от того, что раньше было железным занавесом (и к северу от Греции и Турции), тогда как в 1989 году их было всего 9.
Более широкомасштабное сопротивление России началось с того, что Путин провозгласил курс на конфронтацию с Западом на Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году, где он осудил однополярный порядок, возглавляемый США. За этим последовало отторжение Абхазии и Южной Осетии от Грузии в 2008 году. Ситуацию обострило воссоединение с Крымом и повстанческое движение на востоке Украины в 2014 году, положившее начало российско-украинской войне, которая, как часто напоминают Западу украинцы, продолжается уже девять лет. Перефразируя красноречивую фразу историка А. Дж. П. Тейлора, 2014 год стал поворотным моментом, когда Запад не смог отступить. Никогда нельзя знать, что могло бы случиться, если бы тогда Запад отреагировал более решительно, снизив свою энергетическую зависимость от России, остановив поток грязных российских денег, циркулирующих вокруг Запада, поставив Украине больше оружия и сделав более решительный посыл Москве. Но мало кто сомневается, что такой курс поставил бы и Украину, и Запад в иное и лучшее положение в 2022 году.
Даже когда Россия сопротивлялась, Запад колебался. 2008 год стал началом паузы в замечательной 35-летней истории расширения геополитического Запада. В 1972 году в Европейском экономическом сообществе, предшественнике ЕС, было всего шесть членов, а в НАТО — всего 15. Однако к 2008 году в ЕС было 27 государств-членов, а в НАТО — 26. Территории обеих организаций простирались вглубь Центральной и Восточной Европы, включая страны Балтии, которые до 1991 года были частью советско-российской внутренней империи. Хотя Путин неохотно принял это двойное расширение Запада, он все больше боялся и возмущался этим.
На саммите НАТО в апреле 2008 года в Бухаресте администрация президента США Джорджа Буша-младшего хотела начать серьезную подготовку вступления Грузии и Украины в НАТО, но ведущие европейские государства, включая Францию и особенно Германию, были категорически против. В качестве компромисса итоговое коммюнике саммита объявило, что Грузия и Украина «станут членами НАТО в будущем», но без указания конкретных шагов для этого. Это было худшее из обоих решений. Это усилило у Путина ощущение угрозы со стороны США остаткам Российской империи, не гарантируя при этом безопасность Украины или Грузии. Всего четыре месяца спустя российские танки вошли в Абхазию и Южную Осетию. Последующие расширения НАТО охватили небольшие страны Юго-Восточной Европы: Албанию, Хорватию, Черногорию и Северную Македонию, в результате чего на сегодняшний день общее количество членов НАТО составляет 30, но эти добавления едва ли изменили баланс сил в Восточной Европе.
В то же время расширение ЕС застопорилось не из-за противодействия России, а из-за «усталости от расширения» после принятия новых членов из Центральной и Восточной Европы в 2004 и 2007 годах, а также из-за других серьезных проблем, стоящих перед ЕС. Глобальный финансовый кризис 2008 года с 2010-го перерос в затяжной кризис еврозоны, за которым последовал кризис беженцев 2015–2016 годов. Brexit и избрание президента США Дональда Трампа в 2016 году, подъем антилиберальных популистских движений в таких странах, как Франция и Италия, и пандемия COVID-19. Хорватия проскользнула в ЕС в 2013 году, но Северная Македония, принятая в качестве страны-кандидата в 2005 году, все еще ждет. Подход ЕС к западным Балканам за последние два десятилетия ни о чем так не напоминает, как о карикатуре New Yorker, на которой бизнесмен говорит явно нежелательному звонящему по телефону: «А как насчет никогда? Разве это не подходит тебе?».
Европа единая и свободная
Еще раз иллюстрируя истинность высказывания Гераклита о том, что «война — отец всего», крупнейшая война в Европе с 1945 года разблокировала оба этих процесса, открыв путь к дальнейшему, значительному и последовательному расширению Запада на восток. Еще в феврале 2022 года, накануне полномасштабной спецоперации России на Украине, президент Франции Эммануэль Макрон все еще высказывал сомнения относительно расширения ЕС за счет западных Балкан. Канцлер Германии Олаф Шольц поддержал расширение западных Балкан, но хотел поставить на этом точку. Затем, когда Украина мужественно и неожиданно сопротивлялась попытке России захватить власть над всей страной, президент Украины Владимир Зеленский поставил ЕС в тупик. Украинское мнение изменилось за последние три десятилетия благодаря каталитическим событиям «Оранжевой революции» 2004 года и протестам Евромайдана в 2014 году, и его президентство уже продемонстрировало сильную европейскую ориентацию. Соответственно, он неоднократно просил не только оружия и санкций, но и членства в ЕС. Примечательно, что это долгосрочное стремление должно было входить в тройку главных требований страны, столкнувшейся с неминуемой перспективой разрушительной российской оккупации.
К июню 2022 года Макрон и Шольц стояли с Зеленским в Киеве вместе с премьер-министром Италии Марио Драги (который месяцем ранее одобрил перспективу членства и сыграл заметную роль в изменении взглядов своих коллег-лидеров) и президентом Румынии Клаусом Йоханнисом. Все четверо посетителей заявили, что поддерживают принятие ЕС Украины в качестве кандидата на членство. В том же месяце ЕС сделал это своей официальной позицией, также приняв Молдову в качестве кандидата (с некоторыми предварительными условиями для обеих стран) и послав обнадеживающий сигнал Грузии, что ЕС может в будущем предоставить ей такой же статус.
НАТО не давал такого официального обещания Украине, но, учитывая масштабы поддержки государствами-членами НАТО обороны Украины, символом которой стал визит президента США Джо Байдена в Киев в начале этого года, сейчас трудно представить, что война может закончиться без каких-либо де-факто, если не де-юре, обязательств в области безопасности со стороны США и других членов НАТО. Тем временем война побудила Швецию и Финляндию вступить в НАТО (хотя возражения Турции задержали этот процесс). Война также привела ЕС и НАТО к более четко артикулированному партнерству как, выражаясь образно, двух сильных рук Запада. В долгосрочной перспективе членство в НАТО для Грузии, Молдовы и Украины станет логическим дополнением к членству в ЕС и единственной надежной гарантией этих стран от возобновления российского реваншизма. Выступая на ежегодном собрании Всемирного экономического форума в этом году в Давосе, не менее реалистичный политик, чем бывший госсекретарь США Генри Киссинджер, поддержал эту точку зрения, отметив, что война, которую должен был предотвратить нейтралитет Украины вне НАТО, уже разразилась. На Мюнхенской конференции по безопасности в феврале несколько западных лидеров открыто поддержали членство Украины в НАТО.
Проект включения остальной части Восточной Европы, за исключением России, в состав двух ключевых организаций геополитического Запада потребует многих лет для реализации. Первое двойное расширение Запада на восток заняло около 17 лет, если считать с января 1990 года по январь 2007 года, когда Болгария и Румыния присоединились к ЕС. Среди многих очевидных трудностей то, что российские войска в настоящее время занимают части Грузии, Молдовы и Украины. Для ЕС существует прецедент принятия страны, в которой есть регионы, не контролируемые законным правительством: часть Кипра, государства-члена, фактически контролируется Турцией. Но такого прецедента для НАТО нет. В идеале будущие раунды расширения НАТО должны проводиться в контексте более широкого диалога о европейской безопасности с Россией, как это произошло во время раундов расширения НАТО на восток в 1999 и 2004 годах, причем последний даже ознаменовался неохотным согласием Путина. Но трудно представить, что это произойдет снова, если только в Кремле не будет совсем другого лидера.
Это двойное расширение может растянуться до 2030-х годов, но если оно произойдет, то станет еще одним гигантским шагом к цели, поставленной в речи президента США Джорджа Буша-старшего в 1989 году: Европа единая и свободная. Европа не заканчивается какими-либо четкими линиями — хотя на Северном полюсе она заканчивается точкой, — а просто исчезает, пролегая через Евразию, через Средиземное море и, в каком-то значительном смысле, даже через Атлантику (Канада была бы идеальным членом ЕС). Однако с завершением этого расширения на восток большая часть географической, исторической и культурной Европы, чем когда-либо прежде, будет собрана в единый взаимосвязанный набор политических, экономических и связанных с безопасностью сообществ.
Кроме того, есть вопрос о демократической постлукашенковской Беларуси, если она сможет освободиться от тисков России. Другая фаза, также потенциально охватывающая Армению, Азербайджан и Турцию (член НАТО с 1952 года и признанный кандидат на членство в ЕС с 1999 года), может в конечном итоге способствовать дальнейшему геостратегическому усилению Запада во все более постзападном мире. Но огромный масштаб задачи, которую только что взял на себя ЕС, в сочетании с политическими обстоятельствами внутри названных стран делает эту перспективу не входящей в текущую повестку дня европейской политики.
ЕС преобразовался
Это долгосрочное видение расширенного ЕС в стратегическом партнерстве с НАТО сразу же поднимает два больших вопроса. А Россия? И как может существовать устойчивый Европейский союз из 36, а то и 40 государств-членов? Трудно ответить на первый вопрос, не зная, какой будет постпутинская Россия, но значительная часть ответа в любом случае будет зависеть от внешней геополитической среды, созданной на западе и юге России. Эта среда напрямую подвержена влиянию западных политиков, в отличие от внутренней эволюции приходящей в упадок, но все еще обладающей ядерным оружием России.
В политическом плане самую важную речь на эту тему Шольц произнес в августе прошлого года в Праге. Подтверждая свою новую приверженность значительному расширению ЕС на восток, включая западные Балканы, Молдову, Украину и, в более долгосрочной перспективе, Грузию, он настаивал на том, что, как и в предыдущих раундах расширения, этот потребует дальнейшего углубления союза. В противном случае ЕС, состоящий из 36 государств-членов, перестал бы быть сплоченным и эффективным политическим сообществом. В частности, Шольц выступал за более «квалифицированное голосование большинством», процедуру принятия решений ЕС, которая требует согласия 55% государств-членов, представляющих не менее 65% населения блока. Этот процесс гарантирует, что одно государство-член, такое как Венгрия Виктора Орбана, больше не сможет угрожать наложением вето на очередной пакет санкций в отношении России или другие меры, которые большинство государств-членов считают необходимыми. Короче говоря, центральная власть ЕС должна стать сильнее, чтобы сплотить такое большое и разнообразное политическое сообщество, хотя всегда с демократическими сдержками и противовесами и без единого национального гегемона.
Анализ Шольца, очевидно, верен, и он вдвойне важен, поскольку исходит от лидера центральной власти Европы. Но разве это не версия империи? Империя нового типа, то есть основанная на добровольном членстве и демократическом согласии. Большинство европейцев отшатываются от термина «империя», считая его чем-то принадлежащим к темному прошлому, дурному по своей сути, недемократическому и нелиберальному. Действительно, одна из причин, по которой европейцы в последнее время стали больше говорить об империи, — это рост протестных движений, призывающих бывшие европейские колониальные державы раскаяться, признать и возместить ущерб за зло, причиненное их колониальными империями. Поэтому европейцы предпочитают язык интеграции, союза или многоуровневого управления. В книге «Дорога к несвободе» историк из Йельского университета Тимоти Снайдер характеризует соперничество между ЕС и путинской Россией как «интеграцию или империю». Но слово «интеграция» описывает процесс, а не конечное состояние. Противопоставление этих двух понятий похоже на «путешествие по железной дороге напротив города»; способ транспортировки не описывает пункт назначения.
Ясно, что если под «империей» подразумевается прямой контроль одного колониального государства над территорией других народов, то ЕС империей не является. Но, как утверждал другой историк из Йельского университета, Арне Вестад, это слишком узкое определение слова.
Если одной из определяющих черт империи является наднациональная сила, закон и власть, то ЕС уже обладает некоторыми важными характеристиками империи. Действительно, во многих областях политики европейское право имеет приоритет над национальным законодательством, что так бесит британских евроскептиков. В сфере торговли ЕС ведет переговоры от имени всех государств-членов. Ученый-правовед Ану Брэдфорд задокументировала глобальный охват «односторонней регулирующей власти» ЕС во всем, от стандартов продукции, конфиденциальности данных и разжигания ненависти в Интернете до здоровья и безопасности потребителей и защиты окружающей среды. Ее книга показательно, хотя и несколько преувеличенно, снабжена подзаголовком «Как Европейский Союз правит миром».
Более того, самая долгоживущая империя в европейской истории, Священная Римская империя, сама по себе была примером сложной, многоуровневой системы управления, в которой не было ни одной нации или государства в качестве гегемона. Сравнение со Священной Римской империей было сделано еще в 2006 году политологом Яном Зелонкой, который исследовал «неосредневековую парадигму» для описания расширенного ЕС.
Поддержка такого взгляда на ЕС исходит из особенно актуального источника. Дмитрий Кулеба, министр иностранных дел Украины, охарактеризовал Европейский Союз как «первую в истории попытку построить либеральную империю», противопоставив ее попытке Путина восстановить российскую колониальную империю путем военного завоевания. Когда мы с ним выступали в феврале в Киеве в переполненном мешками с песком Министерстве иностранных дел Украины, он объяснил, что ключевой характеристикой либеральной империи является удержание вместе очень разных наций и этнических групп «не силой, а верховенством закона». С точки зрения Киева, нужна либеральная, демократическая империя, чтобы победить нелиберальную, антидемократическую.
Некоторые препятствия на пути к достижению этой цели также связаны с имперской историей Европы. Немецкий политолог Гвендолин Зассе утверждала, что Германия должна «деколонизировать» свой взгляд на Восточную Европу. Это необычная версия деколонизации. Когда люди говорят о том, что Соединенному Королевству или Франции необходимо деколонизировать свое представление об Африке, они имеют в виду, что эти страны должны перестать смотреть на нее (сознательно или бессознательно) через призму своей прежней колониальной истории. Зассе предполагает, что Германия с ее давним историческим увлечением Россией должна перестать смотреть на такие страны, как Украина и Молдова, через чью-то колониальную линзу: через призму России.
Имперское наследие и память о бывших западноевропейских колониальных державах также мешают европейским коллективным действиям другими способами. Соединенное Королевство является очевидным примером. У его выхода из ЕС было много причин, но среди них была одержимость строго законным суверенитетом, восходящая к закону 1532 года, предписывающему выход короля Генриха VIII из Римско-католической церкви, резонансно заявлявшему, что «английское королевство — это империя». Слово «империя» здесь используется в более древнем смысле, означающем высшую суверенную власть. Память о заморской Британской империи, «над которой никогда не заходило солнце», также сыграла роль в ошибочном убеждении, что Соединенное Королевство прекрасно справится в одиночку. «Раньше мы управляли самой большой империей, которую когда-либо видел мир, с гораздо меньшим внутренним населением и относительно небольшой государственной службой» — написал Борис Джонсон, самый влиятельный лидер кампании за выход, в преддверии референдума о Brexit 2016 года. «Неужели мы действительно не можем заключать торговые сделки?». В случае Франции воспоминания о былом имперском величии трансформируются в другое искажение: не в неприятие ЕС, а в склонность относиться к Европе как к Франции в целом.
Затем идет восприятие Европы в местах, которые когда-то были европейскими колониями или, как Китай, испытали на себе негативное влияние европейского империализма. Китайских школьников учат следить и возмущаться «столетием унижений» от рук западных империалистов. В то же время председатель Си Цзиньпин с гордостью говорит о преемственности, начиная с собственных ранних цивилизационных империй Китая и заканчивая сегодняшней «китайской мечтой» о национальном возрождении.
Если Европа хочет более эффективно отстаивать интересы крупных постколониальных стран, таких как Индия и Южная Африка, она должна больше осознавать свое колониальное прошлое (возможно также указать, что многие нынешние и будущие государства-члены ЕС в Восточной Европе сами были объектами европейского колониализма, а не его исполнителями). Когда сегодня европейские лидеры колесят по земному шару, представляя ЕС как возвышенное воплощение постколониальных ценностей демократии, прав человека, мира и человеческого достоинства, они часто, кажется, забывают долгую и совсем недавнюю колониальную историю Европы, но остальная часть мира это помнит. Вот одна из причин, почему постколониальные страны, такие как Индия и Южная Африка, не присоединились к Западу в вопросе конфликта на Украине. Опрос, проведенный в конце 2022 — начале 2023 года в Китае, Индии и Турции для Европейского совета по международным отношениям — в партнерстве с исследовательским проектом Оксфордского университета «Европа в меняющемся мире», которым я соруковожу — показывает, насколько они далеки от понимания происходящего на Украине как борьбы за независимость против российской спецоперации за попытку реколонизации.
Пересекающиеся империи
Помимо этого, как еще раз ясно показала война на Украине, безопасность Европы по-прежнему в конечном счете зависит от Соединенных Штатов. Макрон и Шольц часто говорят о необходимости «европейского суверенитета», однако, когда речь заходит о военной поддержке Украины, Шольц не готов отправить ни одного класса основных вооружений (боевые бронированные машины, танки), если этого не сделают Соединенные Штаты. Это странная версия суверенитета. Война, безусловно, активизировала европейское мышление и действия в области обороны. Шольц дал английскому языку новое немецкое слово Zeitenwende (примерно понимаемое как я»исторический поворотный момент») и обязался постоянно увеличивать расходы Германии на оборону и военную готовность. Германия снова серьезно относится к военному измерению силы — немаловажный факт в современной европейской истории.
Польша планирует создать самую большую армию в ЕС, а Украина в случае победы будет иметь самые большие и боеспособные вооруженные силы в Европе за пределами России. У ЕС есть Европейский фонд мира, который в течение первого года войны на Украине потратил около 3,8 миллиарда долларов на совместное финансирование поставок оружия на Украину государствами-членами. Президент Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен теперь предлагает, чтобы Европейский фонд мира напрямую заказывал боеприпасы и оружие для Украины, сравнивая это с закупкой ЕС вакцин во время пандемии COVID-19. Таким образом, у ЕС также есть очень скромные зачатки военного измерения, которое традиционно принадлежит имперской власти. Если все это произойдет, европейская опора трансатлантического альянса должна стать значительно сильнее, что также потенциально высвободит больше военных ресурсов США для противостояния угрозе со стороны Китая в Индо-Тихоокеанском регионе. Но Европа по‑прежнему вряд ли сможет защитить себя в одиночку от какой-либо серьезной внешней угрозы.
Хотя по своей сути Соединенные Штаты являются антиколониальной державой, в НАТО у них есть статус «империи по согласию», по выражению историка Гейра Лундестада. Объясняя использование им слова «империя», Лундестад цитирует аргумент бывшего советника по национальной безопасности США Збигнева Бжезинского о том, что «империя» может быть описательным, а не нормативным термином. Эта американская антиимпериалистическая империя является более гегемонистской, чем европейская, но менее гегемонистской, чем в прошлом. Как неоднократно демонстрировал президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган, а также в свою очередь и Шольц, Соединенные Штаты не могут просто указывать другим государствам-членам НАТО, что им делать.
Таким образом, этот союз также имеет заслуживающие доверия претензии на то, что он является «империей по согласию».
Можно слишком далеко заходить, описывая мир на языке империи. Сравнение ЕС и НАТО с империями прошлого выявляет различия, столь же интересные, как и сходства. В политическом плане ни Европейский Союз, ни Соединенные Штаты никогда не будут позиционировать себя как империю, да и делать это им не рекомендуется. Аналитически, однако, стоит задуматься о том, что в то время как в XX веке большая часть Европы перешла от империй к государствам, в мире XXI века все еще есть империи, и чтобы противостоять им, нужны новые типы империй. Сумеет ли Европа действительно создать либеральную империю, достаточно сильную для защиты интересов и ценностей европейцев, как всегда в истории человечества, будет зависеть от конъюнктуры, удачи, коллективной воли и индивидуального лидерства.
Вот удивительная перспектива, которую раскрывает война на Украине: ЕС как постимперская империя, в стратегическом партнерстве с американской постимперской империей, чтобы предотвратить возвращение приходящей в упадок Российской империи и сдержать восходящую китайскую.
