Центром дома была русская печка. Занимая собою почти половину кухни, она спасала семью от холода, голода, сырости и грусти. Сложенная известным в округе мастером, она чуть отличалась от обычных русских печек тем, что не имела лежанки.
У печи была круглая дырка под трубу самовара. Большой и тяжелый самовар бабушка давным-давно унесла в кладовку, потому что возни с ним много, куда проще вскипятить на плите беленький эмалированный чайник. А в самоварной дырке бабушка хранила спичечный коробок, чтобы спички в нем всегда оставались сухими.
Печка располагалась устьем к востоку и к обеденному столу. Так бабушке было удобно ставить в печь листы с пирожками и булочками, приглядывать за огнем, не отрываясь от домашних дел. Справа, выше устья, в глубокую нишу укладывали противни, называемые просто ‒ листы, а еще сковородки, держалки, мешалки и прочие кухонные штуки. Устье русской печи в дни отдыха закрывали заслонкой.
У печки была куча всяких отверстий, дверок, полочек и торчащих кирпичиков. Все они служили для дела. В одной из ниш, например, лежали тонкие щепочки для растопки. Бабушка постоянно пополняла их запас: ножиком она аккуратно отщипывала лучинки от сухого полена. В нише у пола хранились сосновые чурбаки. Бабушка их не тратила, а ходила за дровами во двор каждый день. Полешки в печи лежали на тот случай, если на улице сильный мороз или ветер, а бабушка приболела.
Плиту топили каждый день, и утром и вечером, с сентября до мая. Бабушка любила тепло. Она готовила на плите обед и ужин, грела воду, кипятила чайник. Еда на плите получалась вкуснее, чем на электрической плитке. Особенно Танька любила жареную картошку на чугунной сковородке и мягкие оладушки.
Русскую печь топили реже, только когда пекли хлеб и разные сдобные вкусности. Иногда в ней бабушка варила холодец, сушила травки, ягоды, грибы, овощи и орешки. Хорошо протопленная русская печь хранила жар очень долго и отпускала его понемногу, согревая собою комнату, одежду, обувь и бабушкину спину.
Наверху печи, у входной двери в кухню ‒ просторное место для хранения валенок, рукавиц и вообще всяких разных вещей. Валенки там быстро сохли после снега, прогревались, и, надетые, отдавали все накопленное тепло ногам. Тане хотелось, чтобы эта часть печки была попросторнее, ведь тогда там можно было бы лежать. Но, к ее сожалению, уместиться на печкиной лежанке мог разве что котенок.
Хлеб пекли нечасто, в основном его покупали. Тетя Аня приносила вкусный белый хлеб из соседнего поселка. Но пирожками и тарочками бабушка баловала Таньку и всех гостей каждую неделю.
Тесто бабушка заводила с вечера. Называлось это «поставить тесто». Его ставили, и потом тесто «поднималось» и «ходило».
Перекрестившись и помолившись, глядя на темную старинную икону под потолком, бабушка долго колдовала у большой эмалированной кастрюли. Замешивание теста было сродни приготовлению целебного снадобья. Сначала в теплом молоке разводились дрожжи. Они почему-то назывались живыми и очень вкусно пахли. Постояв в тепле, дрожжи покрывались шапочкой густой шипящей пены. Муку обязательно просеивали через берестяное сито, легонько поколачивая его руками по бокам. Бабушка замешивала тесто сперва длинной деревянной веселкой, а потом рукой, бережно и ласково. Бабушка не разрешала шуметь, пока поднималось тесто, не разрешала громко разговаривать, а тем более кричать и, Боже упаси, ругаться. Тесто могло «услышать» и «упасть», и тогда вместо вкусных пирожков получатся жесткие корявые лепешки.
Тесто накрывали чистым полотенцем. Кастрюля стояла на табурете у теплого бока печки, и бабушка несколько раз за ночь вставала проверить тесто. Оно бродило, дышало, подходило, жило своей жизнью в широкой кастрюле.
В дни, когда пекли хлеб, бабушка поднималась рано, задолго до рассвета.
...Таня проснулась ночью. В кухне темно, и на столе горит желтая стеариновая свечка. «Свет экономят», ‒ поняла Таня. Она немного полежала с прикрытыми глазами, сквозь ресницы наблюдая за тем, как по беленому потолку мечутся отблески от пламени свечи. Бабушка тихо ходила по кухне. Таня слышала, как она убрала заслонку и начала накладывать в печь сухие поленья, приготовленные с вечера. На стенах заплясали тени. Огонь разгорался.
«Если бабушка затопила русскую печь, значит, утром запахнет пирожками», ‒ Таня перевернулась на левый бок, чтобы видеть всю кухню. За окном было еще совсем темно. Огонь вырывался из горнила и лизал порожек, а искры вместе с дымом улетали вверх, прорываясь через кирпичную трубу наружу, в морозное февральское небо. Дрова трещали, в кухню пошел жар и стало светло. Печь гудела. Бабушка уже сварила на плите картошку и мяла ее деревянной толкушкой. От кастрюли шел густой пар.
Таня снова задремала, а проснувшись, увидела, что дрова в печи уже прогорели и бабушка занимается тестом.
Светало очень медленно. Окна доверху затянуло льдом. Скоро они начнут таять и плакать, а бабушка будет ходить и вытирать с подоконников воду, ворча, что опять осенью неправильно «затыкала» окна. От жара печи в кухне потеплело, и Танька откинула одеяло.
На столе уже стояли листы с пирожками и формы с хлебом. Бабушка лепила тарочки. Она отрывала от теста комочек и катала его в ладошках. Комочек получался удивительно ровным и гладким. Накатав много комочков, бабушка сплющила их в лепешки, переворачивая и прихлопывая легонько к столу. Затем в серединке лепешки она делала углубление с помощью рюмочки и клала туда чайной ложкой бруснику в сахаре. Положив ягоду на лепешку, бабушка давала тарочке подняться и потом поверх брусники решеткой укладывала тонкие жгутики теста. Тарочки ждали своей очереди на листах, стоявших близко у печи на маленьком столике.
Когда все было готово, бабушка выгребла угли из печи, закидывая их в печку в комнате, а золу высыпала в специальное ведро. Ведро выносили в сени и потом удобряли золой грядки в огороде. Убрав жар, бабушка гусиным крылышком тщательно выметала под. Потом бросила на него горстку муки, проверяя, насколько в печи жарко. Если мука на поду вспыхнет или почернеет, то и хлеб ставить рано, сгорит. Бабушка колдовала у печки, брызгала водой и сыпала муку. Таня знала, что мешать нельзя, шуметь и разговаривать тоже. К хлебу нужно относиться с уважением, а пирожки с тарочками тоже считаются хлебом. Может поэтому они получались у бабушки волшебно вкусными и мягкими.
Наконец мука на поду перестала гореть. Бабушка перекрестила тесто и поставила хлеб, проталкивая его в глубину печи. Хлеб пекся в продолговатых металлических формах. Вслед за хлебом в печь отправились листы с тарочками и пирожками. Устье печи бабушка закрыла заслонкой и подперла клюкой.
Согнав Таню умываться и одеваться, бабушка стала заправлять кровать.
Танька мыла лицо, стоя на табуретке, стараясь не греметь язычком умывальника, чтобы ненароком «не спугнуть» тесто. В середине табуретки когда-то вырезали отверстие, чтобы табуретку можно было брать одной рукой, и теперь Танька боялась провалиться пяткой в эту дырку.
– Ну и долго ты там будешь плюхаться?
‒ Уже вытираюсь.
– Садись чай пить.
‒ Я тарочку хочу.
‒ Долго ждать.
‒ Подожду, ‒ Таня спрыгнула с табуретки и уселась на любимое место за столом, рядом с буфетом.
Чаю бабушка все-таки налила и сахарницу подвинула. Танька любила сладкий чай и сыпала сахару по четыре ложки на стакан. Бабушка качала головой, но сахар не отнимала, потому что Таньку иначе не накормить. Чай наливали ей в граненый стакан и вставляли в блестящий подстаканник с ручкой. Таня долго бряцала ложечкой, размешивая сахар, потом потихоньку пила теплый чай, куда бабушка предусмотрительно долила холодной кипяченой воды из графина.
А в печке сидел, поднимался, выпекался хлеб, зажаривались пирожки и наливались брусничным румянцем тарочки. Иногда бабушка двигала туда-сюда задвижку, чтобы регулировать жар внутри печки, где творилось волшебство.
Первыми на свет выпрыгнули пирожки. Они были желтенькими и пузатыми. Бабушка смазала пирожки пучком перьев, обмакнув его в постное масло. Пирожки заблестели и вкусно запахли маслом. Смазав пирожки, бабушка отправила их «отдыхать», а потом высыпала в широкий таз. Некоторые пирожки до того распузатились, что склеились друг с другом, и их пришлось разделять.
Следом за пирожками из печки выбирались тарочки. Их тоже надо было смазать маслом по бокам, а сверху ‒ присыпать толченым сахаром или сахарной пудрой. Тарочки бабушка в таз не ссыпала, а аккуратно раскладывала на блюде или на цветастом подносе.
Дольше всего в печи сидел хлеб. Его шапка высоко торчала над формой и даже переваливалась за края.
‒ Хлеб на стол, так и стол ‒ престол, а хлеба ни куска, так и стол ‒ доска, – приговаривала бабушка, смазывая буханки намасленным куриным перышком, и убирала хлеб под чистое полотенце.
Если хлеб не съедали, и он начинал черстветь, то его резали на кусочки и, уложив на противни, отправляли сушиться в печь. Потом эти сухарики кидали в суп или грызли со сладким чаем. Выбрасывать хлеб нельзя.
По осени бабушка сушила в печи ягоды и травки. Дома у нее всегда есть запас сушеной брусники, чабреца, тысячелистника, шиповника, листьев смородины и подорожника. Чабрецом лечили кашель. Тысячелистником снимали зубную боль. Подорожник размачивали и прикладывали к болячкам. Из ягод делали вкусный морс. Зимой брусничный морс был лучшим лекарством от простуды.
Но лучше всего от болезни, считала бабушка, помогало прогреться у печки. Когда у Таньки болело горло, бабушка держала у горячего печкиного бока чистую тряпочку и потом оборачивала ее вокруг Таниной шеи. На грудь при простуде и кашле ей клали мешочек с солью, которую тоже прокаливали в печке. А еще Таньке было весело, когда они вечером прижимались с бабушкой спинами к горячей печке, протопленной с утра, а потом бегом бежали в постель, стараясь как можно больше сохранить тепла, нырнув вместе под пуховое одеяло.
Печь диктовала всем домочадцам свои строгие правила. Бабушка звала печь хозяйкой и никогда не оставляла ее испачканной или грязной. Печку подбеливали каждую неделю, а то и чаще. Постоянно надо выгребать золу из поддувала, сметать сор и пыль с плиты гусиным крылышком. Ни в коем случае нельзя оставлять мусор и щепки у печки. «К ссоре», ‒ коротко отвечала бабушка на Танькины «почему». Однажды бабушка объяснила, что искра или уголек, выскочив из топки, могут упасть на мусор и спалить весь дом.
Когда Таня подросла и бабушки не стало, русскую печку переложили. Никто уже не умел печь в ней хлеб, печка стала дымить и разваливаться. Однажды пришел печник и разобрал царицу кухни, превратив ее в компактную и жаркую печку с обыкновенной плитой.
Новая хозяйка весело трещала, быстро нагревала комнату и докрасна раскаляла плиту. Печка получилась отличная и всем понравилась.
Но навсегда в памяти Тани остались морозные рассветы, пылающий открытый огонь, запах выбродившего дрожжевого теста, которое в горниле заботливой домашней хозяйки превращалось в хлеб, пузатые пирожки и румяные тарочки.