-Деда, а скажи, как яма называется, на которую завтра пойдём? – Максим заворочался на кровати, прижимаясь к Сергею Ивановичу, крепкому коренастому мужчине шестидесяти с половиной лет. Выглядел он колоритно: седая шевелюра, густая борода, вечно нахмуренные брови, прячущие светлый, лукавый взгляд. Иначе как «дед», никто в Мурзинке его не величал.
Старик дёрнулся, очнувшись от дрёмы, ухнул и что-то забормотал, усаживаясь на скрипучей кровати. Достал сигарету, затянулся.
-А никак не называется. Яма и яма. Не назвалась ещё….
-То есть, как не назвалась? – прищурился внук.
-Ты думаешь, это мы копям имена даём? Нет, Макса… Копи себя сами называют. Глаза его заволокло туманом. Шапка пепла вместе с угольком скользнула на колено – ох ты, етить! – дед поплевал на пальцы, растирая покрасневшую кожу. Вот, к примеру, Мокруша знаменитая. Как она только не обзывалась: и Тумпасница, и Распутница… А толку-то, если там воды по…
Старик осёкся, покряхтел, - Мокруша и есть.
Или вот, взять Штофницу. Аметистик там, на редкость добрый, огненный. Кристаллы все в едином кармане были, а карман-то сверху камешком, как крышкой запирался, только, что скобы не было. Назвали копь Погребом, ладно назвали, выразительно. А потом Яшка, хмырь из Сизиковских, всю добычу на штоф самогонки спустил, и свою и братьеву-Кондратьеву.
-Хех, - улыбнулся в полутьме Иваныч, - что потом с Яшей было, отдельная песня, а копь с тех самых пор - Штофница.
Максим что-то пытался спрашивать ещё, но дед, повелительно цыкнув: «робить завтра будем, отдыхай» и, затушив сигарету, улёгся спать.
Октябрьское утро выдалось пасмурным, промозглым.
Собрав нехитрую снедь, дед с внуком не спеша направились за речку: туда, где многочисленные ручьи несут свои воды в Амбарку, прорезая гранитный массив и обнажая свиты небольших пегматитовых жил в гранитогнейсах.
Здесь, среди буреломных рощиц, оставшихся после давнего лесного пожара, среди ям, шахтёнок, отвалов, на которых уже выросли крепкие сосны, пряталась копушка Сергея Ивановича Холкина, сына знаменитого мурзинского горщика, промышлявшего камнем в районе Алабашки.
Настил из свежих брёвен сверху был грамотно прикрыт ветками и дёрном – создавалось впечатление, что это всего лишь одна из старинных копей, ныне заброшенная и забытая. Место под ворот было оставлено не случайно: уже год яма подавала большие надежды, маня проводничком, уходящим вглубь. Работать одному стало совсем невмоготу:камни то и дело срывались вниз, норовя больно двинуть по плечу и голове. Когда несколько раз прилетело уже вполне серьёзно, Сергей Иванович оставил это занятие, сосредоточившись на доме, который требовал основательной поправки: Ольга, хоть и привыкшая к странному увлечению мужа, начала поглядывать искоса, ворча по любому поводу.
В Мурзинке тогда надёжных напарников для работы днём с огнём не сыскать было, да и в окрестных деревнях люди всё больше землю пахали, да лес валили. Слово «горщик» в ту пору не то, чтобы ругательное было, но и любви окружающих не добавляло. Вроде как, опальное слово. Настороженно к таким людям относились, которых Хозяйка в свою веру обратила.
Вот тогда и появился в деревне Максим, единственный внук Сергея Ивановича, двенадцати лет отроду. Парнишка, хоть и мал ростом, крепкийбыл и жутко любопытный: не пришлось на работу уговаривать, сразу согласился.
До заката колотились: правили настил, ставили приготовленный давным-давно и спрятанный в отвал до лучших времён ворот. Работа предстояла большая.Кроме наладки подъёмника надо было расчистить затянутую глиной копь, расшириться, устроить отвал...
Сумерки опустились одновременно с последним, вбитым в опору гвоздём.
Максим загодя покинул деда, натаскав и напилив сухостой, после пожара встречавшийся здесь в изобилии.
Сели вечерять. Крышка на котелке подпрыгивала, разбрызгивая жирное варево, костёр шипел, отблески пламени выхватывали в темноте торчащие из старой ямы сгнившие брёвна, напоминающие стволы орудий.
Лес жил своей, ночной жизнью: скрипели деревья, ухал филин, шуршала мелкая живность.
Задремавший в тепле горщик вдруг встрепенулся, поворачиваясь к тропе.
К огню вышел мужчина, как две капли воды похожий на Сергея Ивановича, только моложе лет на тридцать: шевелюра непослушная, чёрная и взгляд открытый, какой до войны был.
Максим вздрогнул, испуганно посмотрев на деда.
-Хозяйка в помощь! – мужчина остановился в тени, жмурясь от яркого пламени.
-И тебе, коли не шутишь…. Горщик цепко оглядывал гостя, по привычке хмурясь. Садись к огню, чай будем пить, - наконец кивнул старик на место у костра. Как зватьто тебя?
-Так Сергеем звать. Из тутошних я… - и он неопределённо махнул рукой в сторону не то Мурзинки, не то Маслянки, а может и Луговой.
Сергей Иванович хмыкнул: тёзки, значит…
- Куда в такую темень навострился? Пригляделся к армейской котомке: справная кайлушка…
Тёзка ухмыльнулся: кайло что шило, в мешке не утаишь.
-На Министерку иду, хочу жилку одну пощупать.… Недалече там. Сергей смачно, со вкусом хлебнул горячего чая, зажмурился от удовольствия, покосившись на яму:
-Засыпка… Богатая копь – и хлебнул ещё.
Старик оглянулся на заваленную копь: хм… Я думал, это Жердовница. И крякнул недоверчиво.
Парень улыбнулся.
-Ты меня не понял, отец – и он кивнул на ворот - вон та яма.
-Да Господь с тобой, - перекрестился Иваныч, - путаешь ты. Скажи лучше, чего простукивать собрался, уж не Панфилова ли копь?
-Нет, отец, севернее хочу попытать. Архипов ключ, слыхал такую?
-Как же, знакомо… Робил я там по молодости, верха смотрел. Нет там более ничего, всё подмели. А вот знаешь, откуда копь так назвалась? – Сергей Иванович с хитрой усмешкой глянул на гостя.
-Ну…- смутился парень, - там же рядом вроде ключик бьёт, что в Амбарку впадает? Архипов вроде он?
-Хех! – горщик издал вопль победителя, - неправда твоя! И продолжил:
-Староста один был, не то в Сарапулке, не то в Сартакова, Архипом звали. Ох, и въедливый мужик…. Всё ему не так, всё не этак. А набожный такой – смерть просто. И ведь что удумал: по очереди сельчан к себе вызывал и за малейшую провинность Библию им вслух читал, да так долго, что люди звереть начинали, хоть и веровали почти все. И вот как-то девка одна, за жениха обиженная, ключик от той богодельни у Архипа с притолоки увела, да козе злючей за хвост прицепила.
Сколь уж староста за скотиной гонялся, не знаю, но поймал уже за рекой у Сарапулки, это факт. Коза-то дюже строптивая попалась, бился с ней Архип как крестоносец с еретиком, ну, ключ и улетел под хвОю. Долго Архип в дернине ковырялся, ключ не нашёл, но поднял камень любопытный, прозрачной воды аквамарин. Горщиков в ту пору в каждой деревне не по одному десятку было, быстро смекнули, что к чему. Яму знатную сработали…
Старик неожиданно умолк, как бывало с ним всякий раз, когда мысли ложились на крыло, словно птицы.
-Занятно сказки читаешь, – Сергей улыбнулся, встал. А всё-таки попробую покайлить там маленько, удачу за хвост подёргать. Глядишь, ещё один ключик стряхну….
За чай спасибо, с душой он у вас. Я на обратном пути попрощаться зайду, такая дорога будет.
И растворился в сумерках, как и не было его вовсе.
…Работа спорилась. Яма становилась глубже, дед с внуком по крошкам отвоёвывали у жилы пегматит: был он таким крепким, что клинья после удара кувалдой не просто звенели, они надрывались струной, готовые вылететь при малейшей оплошности. Но, мало-помалу, прошли пережим, появились знаки, кварцевое ядро чёрным пятном выступило в висячем боку жилы.
В яме работал только Сергей Иванович, Максим был на подхвате: поднимал на вороте вёдра с породой, сваливал в отвал, таскал и пилил дрова для ночлега, бегал за продуктами в деревню. Помощник он оказался незаменимым, и терпеливым, и улыбчивым. Таких, по словам горщика, «Хозяйка привечает». Очень хотелось старику, чтобы пошёл внук по его следам, влюбился в камень, почувствовал земное тепло, растворился в этом мире, как когда-то растворился он сам.
Изредка, когда наверху моросил дождь, Максимка спрыгивал в укрытую копь и долго любовался на непонятное для него, но такое интересное действо разборки пегматита.
Прошло две недели с того дня, как ушёл к Министерским ямам Сергей. Максим всё чаще размышлял: что такого нашёл этот парень, что копает? В то, что Сергей не зашёл на обратной дороге к ним в лагерь, он не верил. Чувствовал – зайдёт, обязательно зайдёт.
И действительно, тот в скорости появился, как и первый раз, в сумерках.
Сергей Иванович молча, указал на место у костра и вопросительно посмотрел.
-Присяду, конечно, больно чай у вас вкусный, - Сергей улыбнулся, сбрасывая котомку. В ней глухо звякнуло. Старик напрягся, склонил голову набок. Прищурился, глянув на гостя:
-Никак, добыл чего?
-Добыл, отец, добыл. По мелочи больше. Не обманула жилка-то. Развал там, на выклинивании нашёлся,под дёрном. Да потом ещё с метра взял, кармашек. Да ты сам посмотри – и вывалил камни к костру.
-Ох, мать…. – Сергей Иванович закашлялся, утираясь рукавом,- не думал, что ещё подобный карман там будет. Брал я такой же, давно было. А вот ведь как Хозяйка положила… Ну, ты силён. И неожиданно протянул ладонь.
Крепкое рукопожатие как будто развеяло скованность в разговоре двух увлечённых людей и рассказы, домыслы, споры лились над старыми копями до утра. И до утра вертел в руках горщик камни с Архипова Ключа, потаённо вздыхая. Слегка желтоватые аквамарины, тёмные, до чёрного, дымчатые кварцы, причудливые слюды с проросшими сквозь пластины короткими шерлами…
Желанный гость ушёл, тепло прощаясь, когда небо над кронами высоких сосен посерело, скомкалось.
Сергей Иванович чувствовал необыкновенный прилив сил, будто и не было этой бессонной ночи. Эмоции распирали, хотелось в яму - работать. Он с сожалением посмотрел на Максима, постоял, прислушиваясь. Внук спал крепко, что-то бормоча во сне. Видимо, брал занорыш….
Горщик спрыгнул в яму, застучал кувалдой. Камень пошёл неожиданно легко, в щелях между плитами появилась глинка. В азарте старик ударил сильнее, раз, другой, и… Гнейс, сжимающий жилу, рухнул со стороны висячего бока в копь.
Максим проснулся от глухого стука. И, странное дело, ещё не открывая глаз, всё понял. А может, почувствовал. Он, бросился к яме, пытаясь кричать, раскидывать гранитную осыпь, потом понял всю тщетность своих попыток и побежал в деревню.
…Прошло двадцать лет после похорон Сергея Ивановича. Максим прикипел к этому делу навсегда, стал известным на Среднем Урале горщиком: умным, трудолюбивым и чувствующим камень. Приветила его Хозяйка.
Везде он поработал: на цветных турмалинах Шайтанки и Липовки, аквамаринах Адуя, гранатах Сысерти и Медвежки, цитринах Хомутовки… Только один район Самоцветной полосы остался для него нехоженым: район Мурзинки. Не раз он приезжал на могилу деда и разговаривал с ним, показывая великолепные находки. Рассказывал свои похождения и похождения своих случайных компаньонов: вырос он старателем-одиночкой, редко делящим место у костра с кем-то ещё.
И с каждым прожитым годом слова парня, шедшего к Министерским ямам, всё глубже врезались в сердце, оставляя незаживающий рубец: «Засыпка… Богатая копь».
Много бессонных ночей провёл Максим после того случая, но так и не смог объяснить себе, как Сергей узнал о грядущем обвале. Почему не предупредил? Одного не угадал он: не взяли из копи камня, совсем не взяли. И эта мысль свербела, не давала покоя, из года в год.
И Максим решился.
Тихо подкрадывался октябрь, гоняя по рощицам опавшую листву.Голосили птахи, встречая последние тёплые дни, лес дышал полной грудью.
Внук с трудом нашёл место, которое покинул двадцать лет назад. Копь выглядела плачевно: почти доверху засыпанная, задернованная, с покосившимся полусгнившим настилом. Ворот вообще пропал. Наверное, его перетащили на другую яму хитники новой волны, мало заботящиеся о сохранении былых традиций.
Максим посидел у еле заметного костровища, достал инструмент и повернулся к Засыпке: ну, с Богом!
Пять дней он в одиночку расчищал заваленную копь, поправив сначала настил и поставив новый, справный ворот. Работать было тяжело: приходилось каждые пять, десять минут прыгать по лестнице наверх, поднимать ведро, после опрокидывая его в отвал. Насыпал, вылез, поднял, опрокинул, спустился. В этом незамысловатом ритме минула почти неделя.
И вот, в очередной раз, рыхля кайлом осыпь, он услышал характерный стук. Целик! Отправив наверх следующую партию дресвы, зачистил рукавицей. И обомлел. Ясно читались те, давно ушедшие в небытие мысли старого горщика: вот здесь был поставлен клин, потому что решил зайти от ядра, здесь пробовал обойти небольшой выступ, а здесь пошёл вдоль проводничка….
И ещё Максим увидел то, что, наверное, увидел перед смертью Сергей Иванович. Крышку. Сомнений быть не могло, слишком явно выражена слоистость, слишком ярки признаки. Для вящей убедительности хитник постучал по камню: глухой стук расставил все догадки по местам.
Дед не дошёл до занорыша совсем немного. И это «немного» не измерялось в метрах, сантиметрах, или миллиметрах. Это измерялось в секундах. Горщику не хватило одного удара, для того, чтобы взять лучший в своей жизни занорыш. А то, что он был действительно лучшим, Максим видел, не поднимая крышку. А может, чувствовал.
Он вылез из ямы, развёл костёр. Камни подождут. Миллионы лет ждали, и ещё потерпят. До утра, решил парень.
Когда забулькала в котелке вода, и была высыпана горсть чёрного, ароматного чая, послышались тихие шаги.
Максим, вздрогнув, обернулся к тропе, как тогда, двадцать лет назад. Но увидел совсем не того, кого он, не разрешая себе в этом признаться, ждал всё время. К стоянке вышел мальчуган. Черноволосый, загоревший, с испуганным, но странно-независимым лицом.
-Дядь, можно я у костра посижу? – парнишка зачастил, явно робея - я утром уйду, обязательно. Я на земле посплю. Я знаю, вы горщик, вы камни копаете. А я мать пошёл встречать, ветеринар она у меня. Гордо вскинув подбородок, добавил:
-В Кайгородку пошла, корову председателя лечить! И сник:
-Кошка померла вчера, а я такую видел там, в деревне, похожую. Шибко мамка её любила, не хочу, чтоб плакала. Принесу домой, она не заметит. И неожиданно зажмурился от удовольствия, хлебнув горячего чая. Протянул как-то знакомо:
-Вкусный…
Максим пошевелил угли, подкинул пару полешков:
-Знаешь, как копь-то называется?
Парнишка удивлённо посмотрел на странного дядю, подумал. Отрицательно помотал головой.
Макс хмыкнул.
-Ну, слушай тогда…
Всем фарта!
Подписка и лайки приветствуются!
Для души
Продажа на
Поддержать автора рублём можно ЗДЕСЬ