Но все-таки, о чем он волновался, когда шел в штаб, вскоре подтвердилось. Генерал Маркус вдруг резко повернулся и, не отходя от карты, продолжал рассматривать маршруты войск, очерченные на карте, спросил:
─Ганс, а что там с русским, что это за история, о которой уже вся дивизия говорит. «Ну, вот,─ подумал Ганс, ─ с этого и надо было начинать. Ведь в основном из-за этого красноармейца и вызвал».
─ Почему ты спасаешь этого русского офицера? Что тебе мало наших солдат и офицеров, которым необходима помощь?
─Это необычный русский офицер, ─ осторожно начал рассказ Ганс. ─ Он один удерживал крепость несколько дней и сражался так, как я еще не видел.
Ганс, увидев, что генерал внимательно слушает, стал более подробнее рассказывать ему:
─Я получил приказ: занять крепость, которую уже несколько дней сдерживали русские. У них, как я полагаю, было мало солдат. Мы неделю наступали, шаг за шагом приближались к этой крепости. Да и крепостью ее не назовешь─ бывшая школа. Но русские из нее сделали настоящую оборонительную крепость. Если бы вы знали, сколько мы потеряли солдат из-за непонятной мне до сих пор стойкости русских. Впрочем, мы тоже сражались самоотверженно, не хуже русских, всех их уничтожили, но последнего майора, их командира, так и не могли долго «зацепить». Откровенно говоря, я был зол на этого несгибаемого майора, но стойкость духа его меня так поразила, пожалуй, больше чем ненависть к врагу, и, когда он уже был смертельно ранен и солдат хотел его прикончить, дал команду: «Не стрелять». Я вдруг вспомнил того русского шахматиста Алехина, когда мы были во Франции. Вы помните, как он самоотверженно сражался. Не боялся смерти, правда, полем боя была шахматная доска, но вы все-таки решили оставить его в живых, а мне сказали, что таких людей не расстреливают, и отпустили русского чемпиона.
Генерал встал. Он не ожидал, что майор напомнит ему этот эпизод. Да, действительно, тогда во Франции русский шахматист поразил его стойкостью и верой в победу. Но это был великий и непобедимый гроссмейстер Алехин, которого знал весь мир! А этого русского майора кто знает? Разве его можно сравнить с чемпионом мира по шахматам?
Он нервно ходил по кабинету. Напротив стола висел портрет Гитлера, который будто бы подслушивал разговор молодого Ганса и опытного генерала и, будто чувствуя, что он следит за ним, посмотрев еще раз на портрет Гитлера, сказал:
─Да, конечно, я помню. Но тогда был русский шахматист. И он фюреру ничего плохого не сделал: военных действий не производил, никого не убивал, а просто играл и выигрывал, не сдавался и не запачкался ни перед кем, хотя, конечно, рисковал жизнью за одержанную над нами шахматную победу, и это правда, что он за нее мог, не задумываясь, отдать жизнь. Но он, повторяю, немецких солдат не убивал и вред Великой Германии не причинял… А твой русский майор стольких положил, стольких убил, такой урон нанес нашей Армии! Да его не только расстрелять!
Ганс знал генерала: когда командующий начинал расходиться и при этом проявлялись приступы агрессии, которые сопровождались одышкой, покраснением лица и появлением холодного пота, ему ни в коем случае нельзя говорить что-то против, отстаивать свое. Только в этих спорах можно сделать себе хуже и больше навредить. Лучше не спорить и со всем соглашаться. А он все больше расходился и, как показалось Гансу, стал даже задыхаться от гнева.
─ Его не только расстрелять! ─ продолжал яростно повторять одно и то же генерал, вышагивая по огромному кабинету. Он достал платок, вытер лоб, потом нервно опять засунул его в карман брюк. ─А тебе за спасение русского офицера знаешь, что может быть? ─ продолжал он. ─ Молчишь? Я думаю, что ты догадываешься. Тебя и русского офицера просто надо поставить к стенке и расстрелять, хотя его, твоего русского, сейчас и не поставишь ─ он почти мертвый в госпитале.
Гулкий стук от ботинок генерала, точно молотом, отдавался в голове Ганса. Неспокойное, нервное состояние генерала мгновенно передалось молодому немецкому офицеру, и он уже впервые пожалел, что проявил такую неосторожность, гуманность по отношению к русскому отважному офицеру.
А Маркус все нервно вышагивал метры, что-то еще ему доказывал, говорил о величии немецкого народа, о непобедимой Армии Фюрера, но Ганс его не слушал, и до него не доходили патриотические слова командира дивизии; он уже и сам был не рад, что связался с этим русским. «Черт меня дернул! ─думал Ганс.─ Пусть бы тогда на том поле пристрелил бы солдат его ─ и не было бы этой истории. ─ Он на секунду представил, как генерал отдаст команду: его и русского расстрелять, и как он будет стоять с этим упрямым и непоколебимым русским офицером у огромной, белой, кирпичной стены, а перед ними будет взвод его же боевых солдат, прицелившихся в него и русского. И, пожалуй, в тот момент, этот русский также не будет бояться смерти. Ему есть за что умирать. А ему, Гансу, за что? За спасение русского? А кто он ему? Ну кто?! Просто такой же русский офицер, как и он, даже звания армейские одинаковые. Русский- майор, и он тоже майор».
Генерал еще долго рассуждал. Кого убеждал? Пожалуй, сам себя. Когда он на минуту замолчал, Ганс еще раз сделал попытку спасти создавшееся положение и сказал тихо-тихо, почтим шепотом:
─ Вы же тогда во Франции сказали, что таких людей не расстреливают. Вот я и вспомнил ваши слова, которые мне так сильно запали в душу. Если бы я знал, что так выйдет, я бы... Но мне почему-то показалось, что это Алехин Два, ─ говорил он в свое оправдание.
Генерал, внимательно выслушав Ганса, подошел к нему и сказал:
─Ладно…Говоришь Алехин Два. А это звание, которым ты окрестил русского, мне понравилось. Пусть будет наш Алехин Два. В чем-то ты прав. Таких людей нельзя расстреливать, хотя он наш враг. Когда вылечится, сразу его отправьте в концлагерь. Слышишь? Сразу в концлагерь! Пусть живет. И никакого больше самоуправства. Ты меня понял? Никакого!!
Автор рассказа "Алехин Два" книги " Командоры" В.А.Галашевский 23 апреля 2023 г.