9
Только они закончили обедать, как послышался рокот мотоцикла. Волков нахмурился.
– Участковый, – буркнула Оксана. – Принесла нелегкая.
Мотоцикл остановился у избы. Вошел полицейский с папкой в руке. Он был немного навеселе. Несокрушимое здоровье и жизнелюбие чувствовалось в нем. Он по-дружески поздоровался за руку с Волковым. Жизнерадостно сообщил:
– А помогли твои корешки, Профессор! Жена спасибо передает. – Оглядел с ухмылкой девушек. Поднял папку. – Я должен провести опрос. – Он вздохнул. – Галка Убиенных из Желтого Яра показывает, что когда она утром того дня к вам сюда за лекарством пришла… Приходила же?
– Да, – подтвердил Волков.
– Вот… Когда пришла, Иванова уже зареванная была. В Желтый Яр они вместе пришли. В дороге ничего не случилось…Но… – Он поднял палец и многозначительно посмотрел на Волкова. – Имеется и положительный момент. Экспертиза… – Участковый остановился, соображая, видимо, как выразиться покультурнее, – Экспертиза констатировала ее девственность.
Он вышел во двор, сел на скамью с папкой на коленях… Вызывал по одной. Волкову задавал вопросы в его комнатке.
– Изжога меня замучила, – сказал полицейский, когда они оттуда вышли. – Жена говорит, много черного хлеба употребляю.
Волков подошел к стене, снял с гвоздя какой-то корешок, протянул участковому.
– Это корень аира. Надо растолочь в порошок. Потом принимайте.
– И еще. У матери суставы, бывает, ломит.
– Вот цветки пижмы. Надо два грамма залить литром горячей воды и десять минут кипятить на слабом…
– Стоп, Профессор! Ты думаешь, я запомню? – Полицейский вынул из папки чистый лист. – Тут напиши.
Волков сел за стол, написал рецепт.
– Ну, спасибо…. Я в Климовке всем сказал: «Не дай бог кто Профессора тронет!» А недруги у тебя там есть. – Участковому уже можно было уходить, однако он медлил. – Я вот любопытствую: зачем человек живет? В чем, так сказать, смысл жизни?
– Постичь истину. Внести свой вклад в общечеловеческое дело постижения истины. Это, если можно так выразиться, программа-максимум. А программа-минимум человека, как и всех живых существ, – продолжить род.
– А, вот так… – Участковый все не уходил. Опять оглядел девушек. Покачал головой.
– Одна другой краше! – Завистливые нотки зазвучали в его голосе. – Представляю, Профессор, как ты здесь программу-минимум выполняешь и перевыполняешь. – Он засмеялся. Волков нахмурился. – Не зря же у тебя в группе только молодые девчонки!
– Это потому, что в нашем обществе молодые девушки как никто нуждаются в поддержке и защите.
Участковый расхохотался.
– Ой, молодец! И тут научную основу подвел! – Он шагнул к Волкову и шлепнул его дружелюбно по спине. Даша заметила, как покоробила Волкова такая фамильярность. – Не лукавь, Профессор. Хорошо устроился, хвалю. Прямо султан турецкий. Интересно: вечером они жребий тянут?
– Не надо здесь пошлости говорить! – возмущенно воскликнул Волков.
Участковый стал серьезным. Наступила долгая пауза.
– Та-ак… Ладно… Я по-хорошему, когда и ко мне соответственно. Но могу и по-плохому, – произнес он полуобиженно, полуугрожающе. И вышел с видом человека, оскорбленного в своих лучших чувствах.
На лекцию Волков вышел сумрачный. Диктофон Даша включать не стала.
– Поговорим о гордости. Человек должен гордиться, что он человек. Будьте горды. Не ставьте никого выше себя. Но и оставляйте за другими людьми право быть такими же гордыми. Уважайте чувство собственного достоинства и в себе, и в других. Будьте всегда вежливы. Это ведь так легко – быть вежливым. Сервантес говорил, что ничто не дается так дешево и не ценится так дорого, как вежливость. – Он помолчал и изрек: – Люди должны быть гордыми и добрыми, но чаще встречаются или гордые и недобрые люди, или добрые и негордые.
Волков говорил еще минут пятнадцать. В конце, как обычно, спросил:
– Может быть, имеются вопросы?
– В чудеса вы, Вадим Кириллович, не верите? – полувопросительно, полуутвердительно поинтересовалась Даша.
– Почему же? Верю. Верю в любые чудеса, если они не противоречат законам физики. Нет больше вопросов?
– А как вы относитесь к Горбачеву?
– Лет через пятьдесят Горбачева будут у нас называть великим политиком. Ведь он нам дал свободу. До него свободы в России не было. Если не считать нескольких месяцев между Февральской революцией и Октябрьской. Горбачев мир изменил. И ведь он добровольно, сознательно уменьшал свою власть. Не начал бы он перестройку, оставил бы все по-прежнему – и был бы сейчас всеми восхваляемым генсеком с неограниченной властью! Почему люди этого не понимают?
Стали пить чай.
– Первый раз Валера не пришел, – удивилась Ира.
– Я этого ожидал после вчерашнего разговора, – сказал Волков. – Он по натуре как раз из тех, кто ищет кумира.
– А в приметы вы верите, Вадим Кириллович? – не унималась Даша.
– Я лишь в одну примету верю. Если у меня в кармане дыра, я знаю, что это к потере денег. Всегда сбывается, – невесело пошутил Волков.
Девушки невесело посмеялись. Он ушел в кабинет. Так все называли его каморку.
– Раньше Учитель часто шутил, – вздохнула Юля.
Иногда слышался стук машинки, но чаще – шаги взад и вперед или полная тишина.
– Не идет сегодня у Учителя работа, – качала головой Ира.
Ира и Юля стали читать. Читали они много. Ира – любовные романы, Юля – стихи. Время от времени Юля закрывала книгу, держа палец как закладку между страниц, и мечтательно глядела в пространство. Иногда бралась за книгу Оксана, но через четверть часа начинала ерзать, отвлекаться и, наконец, резким движением откладывала книгу в сторону. Аню Даша не видела ни разу с книгой в руке.
Сегодня Даша никак не могла заснуть. Она встала, оделась и вышла из избы. Перед сараем горел костер, у костра сидел Волков. В правой руке он держал сотовый телефон. Из него раздавалась старая советская песня. «Мы с тобою не дружили, не встречались по весне», – пела Шульженко. Даша тихо села рядом. Песня закончилась. Волков словно очнулся. Отгоняя комаров, заговорил:
– Эта мелодия – совершенство… Иногда, Даша, я ощущаю, что словно внезапно увидел все в правильном свете, что сделал рывок к истине. И знаешь, когда приходит ко мне такое ощущение? Не при изучении философской системы, и не при чтении великого романа. Это я чувствую, когда слышу хорошую музыку. Стараюсь, Даша, каждый день слушать хотя бы одно произведение. Это не дает душе черстветь и мельчать.
Даша подняла глаза на яркую полную луну, видневшуюся среди сосновых крон, задумчиво произнесла: – А ведь по ней ходили люди! Разве это не удивительно, Вадим Кириллович?
Волков оживился, подхватил:
– Да. Такие же люди как мы! Это чудо!.. Нужно восхищаться тем, что достойно восхищения. Я не устаю восхищаться человеческим разумом. Вот эти звезды отстоят от нас на миллионы световых лет. А мы знаем, из чего они состоят. Мы знаем, из чего состоят атомы, хотя не можем их видеть. А компьютер, интернет, клонирование, нанотехнологии! Сколько чудес! А свидетелями скольких чудес мы еще станем! Прогресс движется с ускорением. Так хочется подольше прожить, побольше нового успеть увидеть! – Он вдруг замолчал и долгим взглядом посмотрел на Дашу. – В одной из новелл Томаса Манна есть выражение:
«… бесконечно милое славянское лицо…». Речь идет о русской художнице. И о твоем лице, Даша, можно так сказать. – У Даши забилось сердце. Волков встал. – Даже ночью у костра от комаров спасения нет. Хотя днем их, конечно, больше. – Он пошел к избе. Девушка неохотно последовала за ним. Ей хотелось сидеть с ним у костра всю ночь.
10
Когда Волков вышел к завтраку, Юля со смущенным видом шагнула навстречу.
– Учитель, я стихотворение сочинила. – И, волнуясь, продекламировала:
Он изрекает истину,
Он обучает жить.
Таких, как он, воистину
Нельзя не полюбить.
Таких? Нет, он единственный.
Подобных больше нет!
К нему душой стремимся мы.
Он ввысь манящий свет.
Он как будто растерялся, не знал, что сказать. Наконец, улыбнулся.
– О содержании умолчу. А форма заслуживает самой высокой похвалы. У тебя, Юля, несомненно, есть поэтические способности.
Юля счастливо заулыбалась. Стали завтракать.
Волков спросил:
– О чем ты задумалась, Даша?
– Сон не могу вспомнить. Помню только, что был он с необыкновенно интересным, захватывающим сюжетом. – Даша была искренне огорчена.
– А я свой сегодняшний сон запомнил. И не забуду до конца жизни. Ночь. Я плыву в утлой лодке по безбрежному черному океану. Надо мной черное небо. Вдруг всплывает громадный, чуть не во весь океан, черный кальмар. Лишь огромные глаза красные. Его щупальца со всех сторон вздымаются в небо, в неизмеримую высь. И внезапно начинают падать вниз. И на меня. Меня охватывает чувство неизбежной гибели.
Все долго молчали. После завтрака он ушел к себе.
Неожиданно появилась Аня, с тем же самым полиэтиленовым пакетом.
– Мама пьяная полезла в погреб и упала, ногу сломала. Ее в больницу увезли. А с отчимом я одна оставаться боюсь. Я его больше Жорки боюсь.
К трем часам никто не пришел. Но Волков начал лекцию в положенный срок.
– Поговорим сегодня о доброте. – Он показал на плакатик. – «Спешите делать добро». Эти слова сказал Федор – до переезда из Германии в Россию Фридрих – Хааз. Смысл его жизни был – делать добро людям. Работая тюремным врачом, делал все, что было в его силах, для облегчения страданий заключенных. Современники, в том числе Толстой и Достоевский, отзывались о нем с большим уважением. А вот у революционера Герцена не нашлось для него других слов, кроме «юродивого» и «поврежденного».
Старайтесь по возможности делать добрые дела. От вас по отношению к другим людям должно исходить только добро. Если вами завладели отрицательные эмоции, не выплескивайте их на окружающих. Да, накричите вы на кого-то, снимите нервное напряжение, легче вам станет, для здоровья полезно. Ну а тому, на кого вы накричали, каково? Или просто одно лишь резкое слово сказали, возможно, даже не желая человека обидеть, – сказали и забыли. А человек этот несколько дней будет мучиться, душевную рану залечивать. Сдерживайте себя.
– Не все же такие ранимые, – хмыкнула Оксана.
– Надо исходить из того, что все.
– Японцы, чтобы выплеснуть агрессивные, негативные эмоции, в специальные кувшины кричат, которые звук заглушают, – вставила Даша. – Или резиновые куклы избивают.
Оксана снова хмыкнула.
– Пусть хоть так, – сказал Волков. – Придерживайтесь так называемого золотого правила нравственности. Правило простое: не желай другому того, чего не желаешь себе. Ему тысячи лет, но мудрее человечество ничего не придумало.
Дверь отворилась. В избу вошла худая сутулая женщина с изможденным и измученным лицом. Одета она была бедно и неряшливо.
– Это Свино… Это тетя Настя, – тихо сказала Аня. Ее усадили за стол.
– Горе у нас, Профессор! – взволнованно заговорила женщина.
– Учитель, а не Профессор, – мягко поправила Ира.
– Учитель... Комиссия была из Сосновска. Детей у меня отнимают! Всех семерых. Прав меня лишают! За что? Я для них только и живу. Вся моя жизнь в них. Я их люблю, они меня любят. Как узнали – ревмя все ревут. И старшая, Маша, ревет. Ее же в интернате затравят. В школе травили, а уж в интернате – подавно. Я знаю, какие там законы. Волчьи! А у ней сердце мягкое, нежное. А что с Ванюшей будет?
– Нормальные в интернате законы, – буркнула вдруг Оксана. – Просто не надо себя в обиду давать.
– Это соседки доносы на меня писали. Мол, пью, деньги пропиваю. Мол, дети голодные. Неправда это! Ну, бывает, выпью. Но не часто же. И выпив, о детях не забываю. Они-то куда больше моего пьют! Нищета, мол, у нас. Ну, бедно мы живем. Зато дружно. За что они меня не любят, презирают? Что я им сделала?
Волков встал, взволнованно прошелся по избе, снова сел и заговорил:
– Женщины, подсознательно, может быть, воспринимают каждую многодетную мать как укор их совести. Они не решились иметь много детей, испугались трудностей. А многодетная мать не испугалась. То есть получается, что она выше их. Вот это ей и не могут простить… Вами восхищаться надо!
– Учитель! Вы так говорите, потому что вы мужчина, – робко, даже нежно, возразила Ира. – Каждые роды для женщины – мука и смертельный риск.
Волков на миг растерялся. Ира это заметила, и лицо ее стало виноватым и испуганным.
– Я ни в коем случае не осуждаю женщин за то, что у них мало или совсем нет детей. Не имею права. Просто хочу, чтобы к таким вот матерям, – он посмотрел на Настю, – относились с уважением. –Он помолчал. – Никогда в истории не нависала над русским народом такая страшная угроза, как сейчас. Ни при монголо-татарском нашествии, ни при фашистском. Это угроза вымирания. Численность русских сокращается. Простого воспроизводства нет: слишком низкая рождаемость. – Волков снова взглянул на Настю. – А вы семерых родили. Без мужа. Нельзя вас родительских прав лишать! Для ребенка главное – родительская любовь. Это важнее бытовых условий, важнее всего остального. Неизмеримо важнее! Как чиновницы, которые так горазды прав лишать, этого не понимают. Ведь они сами, наверно, матери. Должны бы понимать. Почему у них сердца такие… такие глупые?..
– Был у нас в интернате один – Вован Мелкий… – прервала Волкова Оксана. – Его при живой мамаше поместили, алкашке. Говорил, дома иногда и хавать нечего было. А он все рано к ней убегал постоянно!
– Ну вот пожалуйста! – воскликнул Волков. – Я съезжу в Сосновск, попробую их переубедить.
– Вот спасибо, Учитель! Богу буду за вас молиться!
– Американцы считают самым бестактным вопросом вопрос о доходах, – вмешалась в разговор Даша. – Но я все же спрошу. Вы признаете, что бедно живете. Но вы же деньги за детей получаете. И немалые, я думаю.
Настя вздохнула.
– Получаю. Я их откладываю. На всем экономим: на еде, на одежде.
– На что откладываете?
– На операцию. У Вани рак нашли. А ему шестой годок всего. Врачи говорят: нужно вести в Красноярск, сделать операцию. А она сорок тысяч стоит. Баксов.
– И много уже накопили? – допытывалась Даша, привычно, профессионально подавляя упреки совести в бесцеремонности вопросов.
– Да откуда много! Я и за десять лет не накоплю. – Голос Насти дрогнул.
Ира вдруг встала, указала на слова Хааза и с волнением заговорила:
– Я всегда смотрю на этот плакат с чувством вины. Я-то не то что не спешу, а вообще никакого добра не делаю. Учитель! Вы говорили, что те деньги, которые я привезла, пятьдесят три тысячи, остаются моими, что я в любой момент могу распорядиться ими как захочу. Не так ли?
– Конечно, Ира.
– Тогда я отдаю сорок тысяч на операцию!
Тетя Настя разинула рот и уставилась широко открытыми глазами на Иру, словно не веря своим ушам.
– Ты это твердо решила, Ира? – спросил Волков.
– Да, Учитель.
– Ну что ж, я приветствую твое решение. Очень похвальное намерение! Сейчас я принесу деньги.
Он взял совок и ушел. Женщина со слезами на глазах стала благодарить Иру. Хотела даже упасть перед ней на колени, но Ира ее удержала. Глаза Иры светились. Чувствовалось, что она очень довольна своим поступком.
Волков вернулся через десять минут. Он был растерян и расстроен. Смущенно, не выпуская совка, развел руками.
– Денег нет. Кто-то их взял.
– Как нет, Учитель? – воскликнула Ира.
– Нашел лишь осколки банки, закопанные.
Девушки посмотрели друг на друга. Юля особенно подозрительно взглянула на Аню, а Оксана – на Дашу. Той стало не по себе от этого взгляда. Женщина недоуменно и разочарованно переводила глаза с Иры на Волкова и обратно, как бы спрашивая, не сыграли ли с ней злую шутку. Наконец, попрощалась и ушла.
– Может, Семеныч взял? – заметила Оксана.
– Не мог дядя Леня взять! – горячо возразила Юля. – Он всегда говорит, что обязан Учителю до гроба.
Волков ушел к себе. Аня принялась хлопотать у печки. Попросила принести воды.
– Воды принеси, поэтесса! Твоя очередь, – пренебрежительно бросила Оксана.
Юля надменно вскинула голову.
– Не смей со мной так разговаривать!
Оксана только фыркнула. Даша и Юля взяли ведра и пошли за водой.
– А почему ее деньги в банке не хранили? В настоящем банке? – спросила Даша.
– Она сама так захотела. Я, мол, порываю с обществом. Ее жених бросил, а она на все общество обиделась.
За ужином Волков был сумрачен и молчалив. Ира же – возбуждена. Глаза ее беспокойно блуждали. Волков иногда внимательно смотрел на нее.
Ира вдруг обратилась к Даше:
– А ты кто по гороскопу?
– Дева.
– Тогда, выходит, ты…
Волков с мягким упреком перебил:
– Опять, Ира? Астрология – вредная лженаука. Подумайте только, на что она опирается. На то, что древние греки решили назвать созвездия именно так. А ведь могли назвать иначе. Другие народы иначе и называли. А сколько вреда от предсказаний астрологов. Человек, допустим, наметил сделать важное, не терпящее отлагательств, дело. И тут оказывается, что звезды в этот день расположены неблагоприятно для решительных поступков. Человек ничего не предпринимает и, возможно, упускает какой-нибудь замечательный шанс. Или, например, мужчина и женщина полюбили друг друга. Нашли свое счастье. Они созданы друг для друга. А гадалка говорит, что ему по гороскопу она не подходит. И люди расстаются, коверкают свою судьбу. Как можно всему этому верить? Не понимаю! Мыслите научно!
Ира смотрела на него, как всегда, с обожанием и иногда согласно кивала головой.
Когда легли спать, Юля взглянула на сразу заснувшую Иру и прошептала озабоченно:
– Начинается, по-моему. Когда Ира появилась, она такой же была.
– Я сразу тогда поняла, что она типа чокнутая, – заметила вполголоса Оксана.
– Привезла книги по восточной философии…
– Ну. Все тарахтела про карму, первый план, вступление в тонкое тело. Учителя звала Гуру. Потом у ней реально крыша поехала. Все, короче, забывала, избу чуть не спалила…
– Она в Красноярске трагедию пережила. Полюбила одного, забеременела от него. Они пожениться собирались. Родила до свадьбы. Роды были тяжелые, ребенок родился мертвым. Жених ее сразу бросил.
– Учитель ее образумил, типа нормальная стала.
– А теперь от всех этих потрясений снова начинается.
«Действительно, значит, в банке хранила», – подумала, засыпая, Даша.
Продолжение следует...
Автор: Nolletoff
Источник: https://litclubbs.ru/articles/24118-uchitel-zhizni.html
Содержание:
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: