История эта достаточно известная, не раз упоминаемая, между тем на днях ей стукнет аккурат полстолетие – как-никак юбилей, однако. И как такое не подсветить ещё разик, только теперь уже под другим углом. Помимо обстоятельств этой исторической поездки затронем творческий её итог и антураж, её сопровождавший. Нисколько не преувеличивая, стоит заметить, что это был контакт двух цивилизаций – западной англо-саксонской, отягощённой миссионерством "бремени белого человека", и советской, "где СССР – как планета" и своеобразный евро-азиатский плавильный котёл.
Идеологические нарративы двух миров сосуществовали в разных плоскостях, тем ни менее они порой соприкасались общечеловеческими ценностями. А чтобы такое почётче разглядеть, необходимо было отбросить шелуху лозунгов и без предубеждения погрузиться в соответствующую среду. Только не забыть ещё снять розовые или чёрные очки, сделав поправку на диоптрии.
Советский Союз был экзотикой в туристическом отношении. Не каждый западный человек отваживался проникнуть за "железный занавес" и посетить "цитадель коммунизма", не каждого сюда и пускали. На медийных личностей, если только те не высказывали откровенно предвзятую враждебную позицию, такие запреты, как правило, не распространялись. Другое дело, типовые экскурсы обычно включали посещение Москвы и Ленинграда, самые любознательные заезжали ещё порой в столицы республик, и только самые "безбашенные" могли пуститься в такую авантюру, как поездка из конца в конец по транссибирской магистрали.
Соответственно, и "наш человек в булочную на такси не ездил", по миру – тоже, но в 70-е годы уже не склонен был видеть в каждом иностранце засланца-шпиона. Любопытственная доброжелательность, без излишней настороженности, стремление удивить и оставить благоприятное впечатление как о себе, так и о стране превалировали над всем остальным. Со стороны молодёжи так и вовсе преобладало желание заприятельствовать и, по возможности, приобщиться к манящим западным атрибутам – жвачке, их сигаретам, шмоткам и, разумеется, музыке. Таков был общий фон.
Мой хороший знакомый не раз за многие годы пересекал по Транссибу всю нашу страну в обоих направлениях, и, что любопытно, как раз следовал из Владивостока в Москву в конце апреля 1973 года – практически одновременно с Дэвидом Боуи. Какие-то вещи, связанные с такой поездкой, я узнал от него, поэтому буду их тоже приводить.
Дэвид Боуи считается одним из самых влиятельных музыкантов 20-го века. Он был высоко оценён критиками и музыкантами, особенно за его новаторскую работу. Широкой публике он стал известен осенью 1969-го, когда его песня "Space Oddity" достигла первой пятёрки британского хит-парада.
В начале 70-х Боуи был одним из столпов глэм-движения, создав незабываемый яркий андрогинный образ персонажа по имени Зигги Стардаст. Его хит-сингл "Starman" из культового альбома "The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars" в 1972 году вошёл в "Топ-10" хит-парада Великобритании. А сам этот концептуальный альбом стал прорывным в карьере музыканта, достигнув 5-й строчки в хит-параде Великобритании и 75-й – в США.
Ещё до выхода самого альбома в свет Боуи и его группа The Spiders from Mars отправились в мировое турне по его поддержке. Японская часть "Ziggy Stardust Tour" прошла с 8 по 20 апреля 1973 года. Боуи выступил в Токио, Нагое, Хиросиме, Кобе, Осаке. Как вспоминал Джефф Маккормак:
"Концерты в Токио проходили более чем удачно, несмотря на хорошо известную дисциплинированность японских любителей рок-н-ролла. Слушатели выражали свое одобрение поначалу весьма сдержанно, все больше просто аплодисментами, но Боуи все раскручивал их, и раскручивал, и к концу шоу на большинстве концертов фанаты приходили – по японским меркам – в настоящее неистовство".
По расписанию следующий после Японии концерт был запланирован на начало мая в Лондоне. И как раз в это время у Дэвида Боуи обострилась аэрофобия. Выход из затруднительного положения напрашивался очевидный. Самый короткий путь из Японии в Европу лежал через СССР, и музыкант направил просьбу разрешить ему поездку по Транссибу. Как он писал Шерри Ванилле, которая в то время была его менеджером по связям с общественностью:
"Я не летаю самолетами, потому что мне был дан знак свыше, что я погибну в авиакатастрофе. Если со мной ничего не случится до 1976 года, я снова буду летать. Но мне нравятся поезда и, возможно, я так или иначе выбрал бы путешествие таким способом. У меня есть чувство, что эта поездка будет самой интересной из всех".
Ему повезло – в это время наметилось потепление в отношениях Советского Союза и Запада. В результате, просьба музыканта пропустить его по территории СССР была удовлетворена. Чтобы попасть в Россию, Боуи пришлось отправиться в Йокогаму и сесть на советский пароход "Феликс Дзержинский", который шёл к берегам Приморья – в порт Находка.
В поездке Боуи сопровождали музыкант его группы Джеффри МакКормак и личный фотограф Дэвида – американец Лии Чайлдерс. Правда, Лии не получил визу вовремя, и ему пришлось догонять компанию, что он сделает только в Иркутске. Поэтому в Находку музыканты отправилась без него.
Джеффри МакКормак со времён их учёбы в Технической средней школе Бромли был старым другом Дэвида Джонса, который теперь стал Дэвидом Боуи, и буквально недавно он получил от того приглашение в группу The Spiders from Mars на бэк-вокал и перкуссию с тем чтобы отправиться на гастрольный тур по США, Японии и Соединенному Королевству.
Дэвид вознамерился сделать из него второго Перегрина Тука – коллегу Марка Болана по популярному в то время Tyrannosaurus Rex – при этом Боуи нарёк его "Уоррен Пис". Старая дружба была тем фактором, который обусловил, что Джеффри оказался единственным музыкантом из группы Боуи, согласившимся его сопровождать в этой авантюре. Остальные предпочли добираться до Лондона самолётом. Тем же способом, но до Парижа проследовала и жена Боуи – Анджела, сопровождавшая мужа вместе с маленьким сыном Зоуи в этом турне.
На борту советского теплохода состоялся первый контакт с русскими. Команда была в основном молодая и дружелюбная, и Дэвид их всех очаровал. Они, конечно, знали, что имеют дело с музыкантом – на посадке он был с акустической гитарой.
Как вспоминал Дэвид Боуи:
"Эта часть пути заняла два дня, и, должен признать, она мне очень понравилась. Сам теплоход был хорош и даже в каком-то смысле шикарен. Я даже выступил с концертом для других пассажиров в кают-компании. Ничего особенного я не планировал, просто сыграл несколько песен под акустическую гитару. Кажется, пассажирам понравилось, по крайней мере, так мне показалось по их реакции".
Джефф МакКормак тоже не остался в стороне:
"Моряки явно обрадовались, что Дэвид собирается тоже сыграть, и с удовольствием уступили ему сцену. Он играл на гитаре, а я от души стучал в свои бонги... Когда Дэвид взял знакомые начальные аккорды из "Space Oddity", я решил присоединиться к слушателям. Европейских и японских туристов эта песня привела в полное неистовство. Тогда, может быть, чтобы убедить и русских в том, что он – настоящий брат по духу, и вовлечь их в общее действо, он запел "Амстердам" – старую добрую матросскую песню. (прим. – на самом деле песня "Amsterdam" – авторства Жака Бреля)".
Судя по всему, импровизированный концерт действительно удался, причём настолько, что Боуи даже предложили выступить во Владивостоке. Вполне возможно, что, если бы не цейтнот, все формальности удалось бы утрясти, и впервые западная рок-звезда дала бы концерт в СССР:
"...мне предлагали выступить с концертом во Владивостоке. На борту теплохода, который привёз нас в Находку, мы дали акустический концерт для пассажиров. Среди них был чиновник, работающий на радио во Владивостоке. Он очень просил меня дать концерт в его городе. На самом деле, в других обстоятельствах я бы согласился".
Ещё когда музыканты были в Японии, 13 апреля, вышел мой любимый у Дэвида Боуи альбом – "Aladdin Sane", в записи которого принял участие Марк Болан. Многие критики соглашаются, что в нём содержатся некоторые из лучших песен Дэвида. Он станет одним из шести альбомов Боуи, попавший в список журнала "Rolling Stone" "500 величайших альбомов всех времён".
Вопреки ряду источников (прим. – в том числе и мемуарам Анджелы Боуи), сам Владивосток компания не посещала, а из Находки отправилась прямиком в Хабаровск. В закрытый порт иностранцу получить допуск было бы совсем, уж, проблематично, хотя как раз в те дни там находилась с дружеским визитом флотилия военных кораблей из Чили – так наша страна укрепляла дружеские связи с правительством Сальвадора Альенде. Кто-то из морских офицеров, гостивших тогда в Союзе, через пять месяцев поучаствует у себя на Родине в госперевороте.
В Находку парочка прибыла поздно вечером 21 апреля. Короткая прогулка от корабля до поезда не стала событием. Поезд, расписание которого специально соотносили с судовым графиком был, однако, незабываемый. Вот что писал о начале железнодорожной эпопеи сам Боуи:
"В Находке мы пересели на поезд. Это была фантастика! Представь себе старый французский поезд начала века, с прекрасной деревянной обшивкой внутри вагонов, украшенных старинными овальными зеркалами, бронзой и бархатными сиденьями. Мы словно попали в какую-то романтическую новеллу или старинный фильм. Любой поезд для меня – дом родной, но этот был очень удобен. Скажем так: это был лучший поезд из всех, что я видел, а в своих путешествиях я видел много разных поездов!"
Джефф МакКормак дополнил картину первого вечера в советском поезде:
"Ужин прошёл хорошо, за исключением одного небольшого инцидента – когда Дэвид попытался подарить одному попутчику книгу о современном японском искусстве, этот русский интеллектуал украдкой оглянулся и потом объяснил, конспиративным шепотом, что он не может открыто взять запрещенную литературу. Договорились, что книгу мы ему пришлем по почте, анонимно.
Пусть некоторые из наших книг и оказались запрещенными – зато власти снабдили нас другими, одобренными материалами для чтения, притом самого открытого – и в изобилии. Один образчик – книжку под названием "Маркс, Энгельс, Ленин и научный коммунизм" я храню до сих пор. Еще мы получили руководство о том, что мы можем и что – в этом случае более детально – не можем фотографировать, и кучу разных пропагандистских листков, которых я не сохранил, а теперь жалею".
Для справки, скорей всего, они попали в старый международный вагон постройки начала 50-х поезда №3/4 "Восток" Тихоокеанская – Хабаровск. А вот транссибирским экспрессом был скорый № 1/2Э "Советская Россия", следовавший беспересадочным маршрутом Владивосток – Москва. Тогда Владивосток был закрыт для иностранцев, а Находка открыта, поэтому они не могли воспользоваться "Россией" на всю длину маршрута.
Находкинский "Восток" в значительной степени был ориентирован на транзитных иноземцев, в Хабаровске они пересаживались на транссибирский экспресс повышенной комфортности "Россия", который к тому времени был переоснащён на первое поколение спальных вагонов "Аммендорф". Их обслуживала комсомольская бригада проводников, вопреки стереотипам состоявшая в том числе и из мужчин.
Таким образом, в день рождения вождя мирового пролетариата, 22 апреля, на перроне вокзала в Хабаровске появился новый пассажир, от вида которого прохожие останавливались, как вкопанные. И такую реакцию он производил на всех остановках поезда по пути следования в Москву. Его волосы были выкрашены в красный цвет, а лицо мертвенно-бледно. Он носил ботинки на платформе и был одет в яркую рубашку с металлической нитью, поблескивающей из-под синего плаща. В его руке была гитара. Две канадские девушки, садившиеся на этот же поезд, не могли поверить своим глазам. "С нами едет Дэвид Боуи!" – закричали они исступленно. Боуи улыбнулся в их сторону.
Новый поезд интернациональной компании понравился куда меньше предыдущего:
"На следующий день нам объявили, что в Хабаровске предстоит пересадка. Новый поезд не имел ничего общего со старым. Он был прост, практичен и, кстати, очень чист, но мы уже успели полюбить нашего красивого и романтичного "француза"."
Их соседом оказался Роберт Мьюзел, московский корреспондент агентства "United Press International". Как его характеризовал Джефф МакКормак, "дружелюбный американский джентльмен средних лет". Вопреки многим источникам, Боуи и МакКормак не были с ним знакомы до поездки по Транссибу. Роберт Мьюзел, конечно же, узнал мировую рок-звезду:
"Он и Джеффри МакКормак, друг детства и музыкант его группы, заняли купе по соседству с моим. Через несколько минут длинный поезд, восхитивший бы Соммерсета Моэма, до отказа забитый русскими в "жестком" классе и иностранцами в "мягком", отправился в путь".
В "мягком" здесь – это купе и спальные вагоны, а "жёсткий" – плацкард. Джефф МакКормак был разочарован в большей степени, и, кажется, он ни разу в жизни не сталкивался с плацкардными вагонами, через которые пассажиры проходили в вагон-ресторан:
"Настоящий Транссибирский Экспресс оказался еще безрадостнее, чем тот, первый поезд. Положенное – избыточное – количество пластиковых поверхностей. Несмотря на то, что ехали мы в "мягком" классе, довольно проблематично было умыться. Но мы прекрасно понимали, что, по сравнению с другими, путешествуем с исключительной роскошью. У нас даже было чистое белье – а пассажиры в "жестком" вагоне, кажется, вообще спали и на полу, и в проходах, и везде, где находили свободное место".
Дэвид был не таким брюзгой, помешанным на комфорте – сразу видно творческую личность. Вот что он писал под впечатлением увиденного:
"Сибирь невероятно внушительна. Целыми днями мы ехали вдоль величественных лесов, рек и равнин. Я и подумать не мог, что в мире еще остались такие пространства нетронутой дикой природы. То, что представилось моим глазам, было подобно проникновению в другие времена, в другой мир, и произвело на меня мощнейшее впечатление. Было довольно странно сидеть в поезде, который сам является продуктом современных технологий, и путешествовать сквозь девственные пространства, ещё не испорченные человеком".
Грандиозные виды сразу же захватывали внимание путешественников. Как они записали, "проезжая Хабаровск, мы пересекли реку Амур. Река проходит почти вплотную к китайской границе, а мост через нее – самый длинный из всех мостов Магистрали". Он и правда очень длинный – ровно 2612 метров, или – для британских и американских путешественников – больше полутора миль.
На станции "Ерофей Павлович" в Амурской области всё еще лежал снег, и пассажиры затеяли игру в снежки. Со стороны за ними наблюдали солдаты. С ними чуть не столкнулась колонна других солдат, строем шагавшая мимо. Они засмотрелись на человека, спускавшегося со ступенек вагона. Это был Боуи, одетый в желтую куртку с меховым воротником. Он не обращал никакого внимания на эти взгляды. Девушка-проводница объяснила людям, что пассажир – мировая знаменитость. "Это могло случиться лишь на декадентском Западе", – неодобрительно заметил один русский. Когда эту ремарку перевели Боуи, он лишь улыбнулся.
Ещё из дневников:
"Мы проехали по пустыне Гоби (прим. – двойка автору записок по географии, пустыня Гоби находится гораздо южнее, а здесь даже нет намёков на пустынные пейзажи, одна сплошная тайга) и остановились в пункте под названием Яблоновая (прим. – это Читинская обл.). Там к поезду подцепили дополнительный локомотив, чтобы он мог совершить плавный подъем к Яблоновому хребту, где дорога проходит на высоте 4 000 футов – 1200 метров над уровнем моря (прим. – роль локомотива в те годы выполнял самый настоящий паровоз. Ещё один пристраивался в конец поезда и для страховки толкал весь состав).
В горах температура падает просто драматически, и названия мест, где останавливается поезд, тоже драматические: Могзон, Петровский Завод и Улан-Удэ. Затем мы миновали огромное водное пространство – озеро Байкал. Это величайшее, глубочайшее озеро в мире, самый большой объем пресной воды на земле – оно содержит примерно 20 процентов всего мирового запаса. В длину оно 395 миль, в ширину – почти 50, а в глубину – больше километра.
По размеру совсем немножко больше, скажем, Бельгии. Когда строили транссибирскую магистраль, все это породило некоторую проблему, потому что озеро Байкал, как бы так выразиться... встало на пути... Тогда решили предпринять дополнительное усилие и построить ветку в объезд озера. Что означало сущую безделицу – выстроить 200 мостов и прорыть 33 туннеля".
Радует, что был оценён результат труда российских и советских инженеров с рабочими. Такое точно впечатляет, и тот, кто хотя бы раз там проезжал, с готовностью подтвердит. Там же на одной из железнодорожных сибирских станций Дэвид немного познакомился с трудовыми реалиями наших пролетариев:
"Однажды ночью на станции я проснулся, выглянул в окно и увидел трёх женщин в фуфайках и грубых ботинках, несущих тяжелые канистры с бензином. За окном стоял мороз. Интересно, что об этом сказали бы в Лиге защиты женщин?"
Отдельная тема – гастрономическая часть путешествия и рыночные отношения. Наблюдательному западному глазу не составило сделать из подмеченного кое-какие умозаключения. Вот что описывает Джефф МакКормак:
"Первые дня два еда в вагоне-ресторане была вполне приемлемая – в основном, мясо или курица, зажаренная в сухарях. Но очень скоро мы стали замечать, что на остановках куда больше продуктов покидает вагон-ресторан, нежели загружается в него. Мы проезжали самые отдаленные и изолированные территории, и люди в тамошних бедных городках и поселках использовали наш поезд как такой передвижной супермаркет, как магазин на колесах – они покупали разные консервы, а сами продавали продукты вроде йогурта или яиц. Таким образом, провизия в ресторане постепенно иссякала, и временами все обстояло довольно грустно. В конце концов, их там 79, этих станций между Хабаровском и Москвой".
Как рассказывает мой знакомый, заработать на перепродаже продуктов – а в этом описываемом случае фактически на воровстве – стремились все без исключений. Но если те же проводники везли для этих целей с Дальнего Востока преимущественно рыбные и морские продукты, причём, хранили их зачастую в холодильных камерах вагона-ресторана и, разумеется, небезвозмездно, то директоры этих вагон-ресторанов в сговоре с персоналом пользовались всеми "благами" своего положения. Хотя, и ОБХСС не дремала. Впрочем, кто застал то время, прекрасно обо всём осведомлён.
По свидетельствам, меню в "Советской России" отнюдь не было скудным, конечно, по нашим меркам: 3-4 первых блюда, 4-6 – вторых, салаты, нарезки, фрукты, соки, компоты (в основном венгерские консервированные), печенье, шоколад, коньяк, вина, порой и пиво. В Иркутске пополнялись запасы вагона-ресторана. Другое дело, что в дороге хочется побаловать себя разными "вкусняшками", и такие изыски, в том числе экзотические для европейских желудков, всегда можно было приобрести на полустанках. Вот что отметил Роберт Мьюзел:
"На станциях торгуют вразнос старые леди. Они продают картошку, жареных цыплят, рыбу, фаршированные мясом пончики (прим. – беляши). Продают вареные яйца по 20 центов за штуку, венгерские компоты, рыбные консервы и все – по ценам, которые считались бы довольно высокими даже в Лондоне или Нью-Йорке. Сами продукты, упакованные в грубую коричневую бумагу, выглядят довольно неаппетитно, но, судя по всему, они вкусны и полезны. Боуи, например, выпил в пути несколько литров местного йогурта. Его оценка: "Превосходно!"
Что до жалоб на высокие цены, то здесь следует иметь в виду, что иностранцам в 1973-м меняли валюту на рубли в соотношении 76 копеек за 1 доллар, из-за таких пропорций расценки на некоторые продукты им могли показаться более высокими, чем у себя на Родине.
До момента, когда Лии Чайлдерс присоединился к ним в Иркутске, наша компания уже успела установить хорошие контакты с командой проводниц. Когда они уезжали из Японии, кто-то из фанов подарил Дэвиду громадного плюшевого медведя. Со слов Джеффа, "одной из двух проводниц была суровая полная дама, на вид лет от 20 до 40. Более точно возраст не определялся".
Каждый раз, когда она приносила чай в стаканах в металлических подстаканниках, парни улыбались и говорили по-русски "спасибо", но она как бы их не замечала. Тогда Боуи придумал подарить ей того медведя. И этот простой подарок изменил всё. Она так и просияла от радости и с этого момента стала им подругой лучше некуда. Вот что писал Боуи:
"В нашем вагоне мы имели двух сказочных проводниц, которых звали "Даня" и Надя (прим. – скорее всего, первую девушку звали Татьяна). По утрам они приносили нам чай, хотя, если быть точным, тот чай они нам носили весь день напролет, и нужно сказать, что чай этот был очень вкусен...
"Даня" и Надя взяли себе за правило выходить на станциях по ходу маршрута, чтобы покупать нам йогурт, рулеты и массу других продуктов, которые предлагают на станциях местные жители. Они нас, конечно, баловали. Рулеты и йогурт были прекрасны, как тот чай. И, конечно, "Даня" и Надя всегда знали, что именно нужно покупать и что на этой станции – самое лучшее".
Под йогуртом здесь речь идёт о продукте, известном как варенец. Его производят, а потом продают на станциях местные жители, и вкуснее варенца, чем на тех сибирских станциях, не сыскать – кремовый, с кофейной корочкой – достаточно глотка, чтобы уяснить значение слова "блаженство". А вот в отношении рулетов – это, без сомнения, пироги (не путать с пирожками). Их там тоже было в изобилии – с рыбой, творогом, ещё чем-то, а самые лакомые, на вкус моего знакомца, – с черникой и брусникой. Ну, и картошечка, томлёная с маслом в печи, обсыпанная золотистым жаренным луком... Вещь! Это вам не "фиш-энд-чипс" или "фри" из Макдональдса. Такое точно не забудешь!
Были в дороге неожиданные встречи и приключения. Джефф МакКормак однажды чуть не отстал от поезда, когда затаривался продовольствием на маленькой сибирской станции:
"Один раз, увязнув в сложной обменной операции, я случайно поднял глаза – а поезд уже неторопливо плыл мимо, без меня. Я бросил пригоршню так и не пересчитанных рублей весьма довольному – и возможно, не так, уж, медленно соображающему на самом деле – сибирскому лоточному торговцу и кинулся за поездом – а тот ехал уже довольно быстро. Я сумел схватиться за ручку и вскочил внутрь, прижимая к груди бутылку с вонючим сибирским йогуртом..."
Как-то раз в поезде в поисках открывалки Боуи вышел из купе с бутылкой минеральной воды и неожиданно столкнулся с советскими солдатами, направлявшимися в вагон-ресторан. Один из них улыбнулся Дэвиду рядом перемежающихся своих и металлических зубов, взял у него бутылку, зажал крышку зубами и одним движением открыл её. Вот что писал Джефф МакКормак:
"Где-то по дороге в наш поезд загрузилась целая толпа молодых солдат, и несколько вечеров мы провели, выпивая в их компании. Выбор – что по части напитков, что закусок – был невелик, но мы постарались извлечь все возможное из пивного напитка под названием "Пиива", румынского рислинга и водки.
Форма на солдатах была удивительно поношенная, и мы сделали вывод – на основании всего выраженного на пьяном ломаном английском и на пальцах – что они были из строительной части (прим. – стройбат)... Были они все от 17 до 25 лет, и, пусть и в потертой одежде, но на вид все сытые и бодрые духом. Голод они испытывали разве что в отношении информации об Англии и о Западе вообще".
Были и более серьезные инциденты. Дэвид Боуи вспоминал:
"Первый произошел в Свердловске. Русские объяснили нам, что мы можем пользоваться своими фотоаппаратами при условии, что не будем снимать военные объекты. Когда мы фотографировались на вокзале в Свердловске, к нам подошел тип в темных очках и кожаной штормовке и потребовал нашу пленку. Мы отказали. В какой-то момент я подумал, что у нас начнутся неприятности, но тут поезд тронулся, и мы заскочили в вагон. Я думаю, что это был человек из КГБ".
"Второй случился вскоре после того, как наш поезд пересек географическую границу между Азией и Европой. Мы все обратили внимание на то, насколько дружелюбный народ живет в Сибири и что люди становятся все более угрюмыми по мере приближения к Москве. В общем, за соседним столиком в вагоне-ресторане сидели четверо русских парней и угрожающе поглядывали в нашу сторону. Я обедал вместе с Джеффри МакКормаком. Обсудив ситуацию, мы решили уйти. Думаю, это был правильный поступок. Когда мы проходили мимо их столика, один из них, глядя на нас, чиркнул себе пальцем по горлу".
Вряд ли им что угрожало серьёзное, никто бы не стал связываться в поезде с иностранцами – себе дороже, но пёстро одетые с длинными и окрашенными волосами парни не всем нравились, что им и было продемонстрировано. Как отметил Джефф МакКормак: "Где бы мы ни появлялись, люди в изумлении широко раскрывали глаза, но мало кто решался приблизиться".
За время поездки Дэвид стремился максимально полезно использовать время для творчества. Как он отмечал в письме Шерри Ванилле:
"Я люблю путешествовать на поезде, я хорошо в нём отдыхаю, кроме того, это дает мне шанс увидеть мир и людей, которые в нем живут. Поскольку я пишу много песен в дороге, то, конечно, в них находят отражение и атмосфера страны, и образ жизни людей, и мои наблюдения за ними. Я написал несколько песен о России, так что надеюсь, что скоро ты сможешь узнать мои впечатления о России и Японии не только из писем, но и из музыки тоже.
В поезде мне отлично работается. Я придерживаюсь своего распорядка: рано встаю, хорошо завтракаю, затем читаю или пишу весь день музыку. Подолгу смотрю в окно, стараюсь побольше общаться с людьми. Спать ложусь рано, в 9 или 10 вечера, что, если подумать, для музыканта является очень ранним временем. Но сон в поезде – это единственный реальный отдых, который выпадает на мою долю".
В поезде Боуи прочитал книгу Эдмунда Госса "Отец и сын" – "блестящее и часто комичное описание маленькой семейной дипломатии: тех косвенностей, недомолвок, неискренности и секретности, которые лежат в основе семейных отношений". Но, не только этим он был занят.
"Наши очаровательные проводницы были всегда веселы, дружелюбны, и со временем все мы в них просто влюбились. По вечерам, когда у них заканчивалась работа, я пел им свои песни. Они не понимали ни слова по-английски и, естественно, не могли знать ни одного моего текста! Но это их совершенно не беспокоило. Они часами сидели напротив меня, улыбались, внимательно слушали, а в конце каждой песни смеялись и хлопали в ладоши! В их лице я обрел прекрасную аудиторию, и петь для них мне доставляло огромное удовольствие".
Вот, оно самое! Он писал песни, путешествуя по Транссибу, запечатлев в них свои впечатления, и даже исполнял их на публике. После альбома "Aladdin Sane" Боуи выпустил в октября 1973 года "Pin Ups", но здесь были только каверы его любимых песен 60-х, где он отвёл себе главную роль и наполнил песни звуками эпохи глэма. Причём, это был последний студийный альбом с основной частью коллектива The Spiders from Mars, который выступал с ним на протяжении всей эры "Зигги Стардаста", к тому же ударник Мик Вудманси был заменен на Эйнсли Данбара.
Но наряду с записью "PinUps", в 1973 году Боуи участвовал в других музыкальных проектах. Так он сформировал трио под названием The Astronettes, в которое вошли Ава Черри, Джейсон Гесс и Джефф МакКормак. Им наряду с Боуи помогали Марк Притчетт – гитара; Майк Гарсон – фортепиано, орган, электропианино; Херби Флауэрс – бас; Эйнсли Данбар – барабаны. Группа записала сессии в "Olympic Studios" в Лондоне, но в январе 1974-го проект был окончательно заморожен, а сборник под названием "People from Bad Homes" ("The Astronettes Sessions") был выпущен только в 1995 году. Боуи в 70-х фонтанировал идеями и расточительствовал плодами своего творчества, в то же время переиначивая композиции других авторов.
Сама песня "People From Bad Homes" с характерным вступительным хуком синтезатора, напоминающим собачий свист, и смутной бессвязной социально-политической лирикой Боуи была тем ни менее сочинена на гитаре. Большинство из его песен 70-х были написаны под ритмичное бренчание его 12-струнной акустической гитары. Всю или частично он её сделал на Транссибе – уже не спросишь.
"Things To Do" была интересна тем, что стала первой записанной попыткой Боуи исполнить латиноамериканскую музыку, которой он в то время увлекался. Это также было первое упоминание Бога в лирике Боуи. Хотелось бы, конечно, услышать акустическую демо-версию, а итог получился таким.
Более многообещающей была "I Am Divine" – с сильным ведущим вокалом МакКормака, оживленным гармониями Черри: "Я главный в своем городе / Эй, Джим. Я все контролирую!" Благодаря струнной аранжировке, скрипучей гитарной скороговорке Марка Притчетта и необычному фортепианному соло Гарсона, которое пронизывает коду, песня выделялась.
Все, чего не хватало "I Am Divine", – это плавных переходов между болтливыми куплетами и парящими припевами, чего Боуи легко добился, превратив "I Am Divine" в "Somebody Up There Likes Me", появившейся на альбоме "Young Americans" 1975 года, с элементами фанка и соула.
Ничто так не воплощало потенциал и пределы возможностей проекта The Astronettes, как "I Am a Laser". В ней звучит лучший вокал Черри за всё время сессий, в котором ей каким-то образом удается найти достоинство и харизму: "Все твои друзья могут увидеть, как он поджаривается, как индейка", – поёт она. В других стихах есть упоминание об оружии ("бритвенные лезвия в её лифчике"), старых битниках ("щелкунчик Ленни Брюс") и модных тенденциях: "Я... я... лазер! Прожигаю твоими глазами!"
Боуи перерабатывал мелодии с этих сессий в последующие годы. Песни, которые он записал, представляли собой смесь глэм-рока и соула, что в итоге оказалось направлением, им выбранным в 1974 году и реализованным в последующие 2 года.
Оказавшись дома после визита в СССР, Боуи разыгрывал свои истории о "железном занавесе". Так, в беседе с репортером Роем Холлингвортом он сказал, что знает, "кто управляет этим проклятым миром. И после того, что я увидел о состоянии этого мира, мне никогда в жизни не было так чертовски страшно". И если бы он написал о том, что увидел, "это был бы мой последний альбом в жизни", намекая, что после его записи его "уберут".
Альбом "Diamond Dogs" 1974 года был первым альбомом Боуи с 1969 года, на котором не было кого-либо из состава The Spiders from Mars, кроме пианиста Майка Гарсона. Он представлял собой коллекцию фрагментов из нескольких мертворожденных проектов, включая мюзикл о Зигги Стардасте, сценарий Оливера Твиста Уильяма С. Берроуза и его самую грандиозную неудавшуюся мечту – мюзикл по мотивам романа Джорджа Оруэлла "1984", которым он бредил весь 1973 год.
Дэвид культивировал свою паранойю, наслаждаясь книгами о жизни в тоталитарных обществах. Так, он просматривал мемуары "Крутой маршрут" Евгении Гинзбург, угодившей в своё время в сталинские чистки. Впечатления от прочитанного как-то странно перекликались с его поездкой по Транссибу. Композиция "1984" возникла из "Dodo" – типично запутанной аккордовой прогрессии Боуи, с куплетом "ре минор"/ рефреном, вывернутым через такт 3/4 в бридж "ми-бемоль мажор". Ну, вот любил он такое, я представляю как он это играет, проезжая по просторам восточной сибири, а проводницы Надя и "Даня" ему аплодируют, не понимая слов, которых пока ещё нет во всей полноте.
Над песней "Rock ‘n’ Roll With Me" Дэвид начал работать до поездки, когда у него дома Джефф МакКормак придумал несколько куплетных аккордов, а в поезде он лишь доделывал то, что ему не нравилось ранее. Это предназначалось для одной из сцен несостоявшегося мюзикла о Зигги Стардасте. Что спасало "Rock ‘n’ Roll With Me" от сентиментальности, так это едкий язвительный взгляд на грубые отношения аудитории и музыканта: "Они продали нас ради таких, как ты".
А вот величайшая авангардная арт-роковая композиция "Station to Station", не смотря на своё название и шум поезда в её начале, не имеет к железнодорожной поездке никакого отношения. Во всяком случае, прямого. Ознаменовавшая новую эру экспериментаторства Боуи, со слов автора, своим названием относится не столько к железнодорожным станциям, сколько к стояниям Крестного пути Христа, в то время как строчка "от Кетера к Малкуту" касается мистических мест в Каббале. Таким образом, здесь переплетены христианские и еврейские аллюзии, но нам приятно считать, что подсознательно Дэвид всё же вспоминал свою поездку по России.
Что-то ещё всплывало в последующих работах на протяжении десятилетий, фрагментарно, а что-то так и нигде не зафиксировалось. Семидневная поездка завершилась в Москве. А вот что было накануне в поезде, рассказывает Джефф МакКормак:
"День седьмой – предпоследний день нашего путешествия – перенес нас из Свердловска, через Урал, в Киров. Уральские горы знаменуют собой границу между Европой и Азией. Кроме того, Урал – промышленное сердце России, и, таким образом, самый загрязненный регион в стране. А еще от Кирова до Москвы – всего один день пути, 500 миль на юго-запад, через северную Россию.
Чтобы отпраздновать последний вечер, мы устроили импровизированную вечеринку у себя в купе. Главным образом мы праздновали тот факт, что больше никогда не будем обязаны любоваться серебристыми березовыми лесами. Через семь дней сплошных серебристых березок даже Стинг голосовал бы за автопарковки.
Помимо жуткого румынского рислинга и пивного напитка "Пиива" – к которым мы как раз начинали привыкать – у нас был жестяной бочоночек французского вина "Божоле", который принесли с собой двое французских студентов. Франсуа, Оливия, Дэвид и я торжественно, по глотку, отпивали вино, курили мою последнюю сигарету "Житан" и с нежностью вспоминали о Париже. И все мы с нетерпением ждали завтрашнего прибытия в Москву".
Боуи Москвой впечатлился:
"30 апреля мы наконец-то прибыли в Москву. Той же ночью мы остановились в гостинице "Интурист", а на следующий день нам повезло увидеть на улицах города парад в честь 1 мая, который прошел на улицах города... Наблюдать за всем этим интересно: вид огромного количества людей, объединенных общей целью, впечатляет".
Пара дней в Москве, а потом поездом через Варшаву – в Париж, где его поджидала семья, а далее жизнь дала неожиданный крен, но это была уже другая история...
☑ Если понравилась статья, не стесняйтесь ставить лайк и делать комментарии!
❇️Чтобы не пропустить новое, подписывайтесь на канал.
➤Другие материалы подобного рода:
