В детстве у меня был друг. Звали его Браун. Странное имечко для друга, если только он не пёс. А он был именно им.
Папа притащил его однажды с работы, когда зашел за мной по дороге из школы домой. Просто вручил мне в руки эту рыжую охапку шерсти. Я забыла себя от радости, это было самое яркое воспоминание за всю мою школьную жизнь.
Прижала его к себе крепко-накрепко и не отпускала всю дорогу домой. Я больше не одна.
Пёс был красив, умен, статен и чертовски добр. Не признавал никого, кроме меня - худенькой девочки с короткой стрижкой под мальчика и вечно грустными глазами.
Он сидел на цепи. Я плакала каждый раз, когда её видела. Огромная, толстая, звенящая как кандалы. Она удержала бы и быка, но была предназначена только для него - умнейшего пса на свете. Потому что люди его боялись. Они проецировали свой собственный страх, свою злобу и агрессию на него и им казалось, будто это он - чудище с огромными зубами. А чудищами частенько были они.
Браун ненавидел свою цепь, но терпел. Иногда я выходила из дома, садилась в пыль у его будки, и так мы и сидели с ним в обнимку. Я плакала и просила прощения за глупых людей. Он понимал и соглашался терпеть дальше.
Впрочем, иногда он рвал эту цепь в клочья. Когда кому-то из нас угрожала опасность. Мы с мамой были дома вдвоем, когда в ограду зашли трое пьяных. Не местные, с кем-то нас перепутали и требовали себе какую-то Оксану. Не испугались пса, привязанного у ворот.
Было поздно и темно, папа задерживался на работе. Мужики начали вести себя агрессивно, ругаться с мамой. Я прильнула к окну, телефонов не было, звонить некому.
Поняв, что рычать и лаять бесполезно, Браун порвал цепь и подлетел к маме. Встал между ней и тем телом на задние лапы, а передние положил гостю на плечи (был он при этом ровно его роста). Широко улыбнулся, во всю свою клыкастую пасть. И очень низко, тихо и хрипло зарычал. Он не драл глотки, не дергал за штанину, не носился вокруг как дурной. Просто подошел и всё объяснил.
Мужиков и след простыл, а мама ещё пару дней тоже приходила его обнимать. И даже папа не ругал за порванную цепь.
Рвать её было все же тяжело и он научился головой зацеплять колечко цепи на торчащем из забора гвозде, упирался всеми лапами и головой выскальзывал из своего ошейника. Это когда я уходила в школу.
Терпеть не мог отпускать меня одну. И я была ему благодарна, хоть и не говорила вслух.
Представьте картину, как по Академгородку, где кажется даже белочки после еды интеллигентно вытирают губки салфетками, шла высокая несуразная девчонка с тяжеленным портфелем, а рядом шагал огромный пёс - без ошейника, намордника и поводка. Шли молча, я - в своих мыслях, он - в контроле за обстановкой. До школы идти было 5 километров, через лес, мостик через речку, крутую горку. Дорога не близкая.
Подходя к школе гладила его по голове и говорила:
- Иди домой, дальше я сама. Слушался, уходил.
А один раз не ушел, что-то его встревожило. Пошел за мной в школу, долго метался у тяжелых дверей, потом с каким-то мальчишкой проскочил внутрь. А там детей толпа, где меня искать. Пошел по запаху, нашел мое пальтишко серое и сел прямо под ним в раздевалке.
Гардеробщица в ужасе, где это видано, зверь в школе! К одежде моей никого не подпускал, рычал. Посреди урока вдруг кто-то вбежал в класс и заорал:
- Чья там собака внизу сидит???
Я и ухом не повела, быть того не может, чтобы моя, кто бы такого лося в школу пустил. Да и уверена была, что домой ушел.
Но засомневалась и пошла проверить. А он и правда там, сидит, уши прижал, как бы говоря:
- Я не обижу никого, вы мне только Аньку мою отдайте, мне её домой через лес ещё 5 километров вести.
Увидел меня, пополз прям на брюхе, повизгивая и извиняясь, что сам не понял чего натворил. Гардеробщица в ужасе, в самом углу забившись, сказала:
- Умоляю, уведи ты его отсюда!!!
Я оделась, рюкзак на плечо, да и побрели мы обратно в свою деревеньку под удивленные взгляды прохожих.
Папе нажаловались, конечно. Цепь у Брауна стала ещё толще. Заветный гвоздик, который помогал её снять, выдрали из забора.
Он иногда убегал, назло всем. Отсутствовал сколько ему надо было, жил свою жизнь. Потом возвращался, заходил в ограду. Папа матерился и пытался поймать, но где уж. Тогда он заходил в дом прям в сапогах и кричал: - Иди, лови своего бешеного!!! Нихрена не слушается!!!!
Я выходила на крыльцо и тихонько говорила ему, стоящему в ограде, но подальше от отца:
- Браун, ну ты чего. Иди давай.
И он молча, понурив голову, брел к будке и позволял снова надеть на себя ошейник. В такие минуты я чувствовала себя предателем. Обнимала, целовала, а он отворачивал морду и прятал в лапы свои грустные глаза….Но меня подвести своим непослушанием не мог. Никогда не подводил.
Иногда я так злилась на отца за эти оковы, что кричала: - Ты и меня рядом с ним на цепь посади! Я тоже тогда тут сидеть буду!!!
Папа разворачивался и уходил. Что тут скажешь.
А иногда, когда никого не было дома, я сама его с этой цепи снимала. Тихонько отстегивала, а он не понимал. Отходила, звала: - Пойдем, дурень, пойдем со мной!
А он ведь знал, где заканчивается его цепь, и не делал даже попытки выйти за предел того вытоптанного на земле диаметра его дозволенной свободы. Я возмущалась его глупости, тянула за уши, ругала. А он так и стоял в своей тюрьме и даже не мог представить, что был уже свободен.
Иногда он так и оставался сидеть у будки, привязанный головой, а не телом. И лишь иногда, отчаявшись, решался бежать за мной несмотря ни на что, рванув свою цепь. Видели бы вы его глаза, когда за этим рывком он понимал……что цепи нет! Он оборачивался, не веря, и начинал скакать как дите, мой рыжий шерстяной зубастый подросток. Мы носились по ограде, валялись в травке, я отдавала ему свой кусочек колбаски.
А вечером, перед приходом родителей, говорила: - Ну всё, пора.
И он понуро и безоговорочно шел к будке и позволял вернуть свои кандалы.
С тех пор, когда я считаю, что мне что-то совершенно недоступно, недопустимо, нельзя, когда я пробую уже сто раз и у меня не получается, я всегда вспоминаю Брауна и думаю:
- А может быть сейчас на мне уже нет никакой цепи, а я все продолжаю жить, как будто она гремит у меня на шее? Может мне нужно попробовать ещё раз и сделать всего лишь шаг в другую сторону, а там уже свобода? Причем давно свобода. А цепь - она только в моей голове….
Спасибо тебе за всё, друг❤️