Из цикла маленьких заметок "Крохи со стола жизни"
…Неразгаданная до сего история произошла в Алма-Ате. Как снег на голову явился туда однажды Альберто Моравиа. Был я в те годы юный шустряк-репортёришка в «Вечёрке» здешней. Большая партийная пресса заменжевалась тогда, дело было в начале семидесятых. Буржуазного писателя на священные идеологические скрижали решили не пущать. Человек не проверенный. Опыта работы с такими не было никакого. Ни разу ещё неподготовленный заморский фрукт со столь громадным достоинством не касался здешних девственных идеологических органов. С «Вечёрки» спросу было меньше. Вот я и оказался с самыми именитыми, облечёнными и замечательно даровитыми Олжасом Сулейменовым и Ануаром Алимжановым за одним столом с Альберто Моравиа в ресторане. Да, с нами была ещё и молоденькая безмолвная хрупкая, не по нашему конопатая графиня Паола, сказали — жена. Водку дон Альберто заказывать не велел. От чудных местных деликатесов мясных отказался. Принесли ему какую-то бесцветную, почти на атомы распавшуюся от пара жидкую рыбёшку.
Был переводчик, который удивлялся каждому моему вопросу:
— И это всё будет напечатано?
Алимжанов, царство ему небесное, больно пинал меня под столом. Потому, может, я мало чего запомнил.
Но и то, что осталось в памяти очень ценным мне кажется. Всего две фразы, но как непостижимо исчерпывающи они в устах человека, имеющего дар думать не так, как все.
Спросил, как он относится к Хемингуэю. За это почему-то пинок под столом получил особо значимый.
— Хемингуэй написал для начала пару вещей, которые читатель заметил, а потом и писал всю жизнь «под Хемингуэя»…
О Ремарке выразился так:
— Он случайно написал один хороший роман — «На Западном фронте без перемен»…
От этого «случайно» я и теперь не могу освободиться, но и принять его до конца не умею. Да возможен ли в литературе рулеточный фарт?
Недавно по случаю смотрел фильм по книге «Три товарища» и вспомнил застольный ответ Моравиа. А ведь действительно, такого жидкого «мыла» писатель с управляемым дарованием никогда бы себе не позволил.
Русских новых советских писателей, ценимых на западе, назвал четверых. Переводчик, демонстрируя идеологическую исключительную чистоту и отстранённость свою, произнёс имена эти через губу, с театрализованною брезгливостью: Булгаков, Бабель, Пильняк, Платонов. Не думаю, что это была искренняя ужимка. Так было надо. В печати эти имена были бы хлеще матерного. И вопрос свой постоянный показался ему, переводчику, уже никчемным.
И вот что-то сдвинулось в мою сторону. Моё интервью с буржуазным писателем опубликовали. Даже и имена нецензурные все были пропечатаны. Впервые в непривычном контексте…