1963 год. Жалобный звук кольнул сердце недобрым предчувствием. Татьяна только открыла дверь телятника – сегодня хотела уйти пораньше – и застыла в нерешительности. Может, показалось? Малыши иногда не хотели отпускать ее, вот и мычали. Нет, не показалось. Она быстро вернулась и принялась внимательно осматривать подопечных. Вот беда – занеможили ее телятки…
Начало апреля почти ничем не выдавало весну. Разве только стало больше солнечных дней. Но тепла недоставало, чтобы растопить высокие белые сугробы, плотно укрывающие поля вокруг Миновского.
В Великую Субботу хлопот было больше, но предчувствие торжества грядущей ночи делало их не такими тяжелыми. И ведь она все успела. Если бы…
– Сейчас, сейчас мои хорошие. Печку уже затопила, отвар вам из черемухи сделаю, и хворь пройдет, – ласково поглаживала она теляток, которые доверчиво тыкались в руку мягкими носами и тоненько мычали – жаловались на свою беду. Нехороший, значит, обрат привезли, вот и мучают молодняк колики.
Домой Татьяна прибежала почти в десять ночи – запах теплого свежего хлеба, ароматы вкусной творожной и картофельной начинки напомнили, что она не ела с самого обеда. А теперь уж и нельзя – такой сегодня день. Ничего, потерпит немного. Сложила в корзину угощение – один сверток для священника, второй – освятить для домашних, и принялась собираться, наряжаться на большую главную службу.
Из своего угла, поохивая, вышла свекровушка.
– Да ты что же, нечто и вправду удумала в Поречье? Подруги-то твои не собрались.
– А как же, мамаша, ведь Пасха. Сейчас и пойду.
– Одна да ночью? Что хоть ты? Не ходи, милая. Капель сегодня какая – солнце припекло, как бы река не открылась. Небось, Господь простит. Завтра утром молитвы почитаем, да и разговеемся с миром – пирогов я напекла разных, яйца покрасили с Нинушкой.
– Нет, нет пойду. Что ж, что ночь – вон и звезды, и от снега светло. А вы ложитесь, мама, отдыхайте.
– Вот отчаянная девка, – покачала головой бабушка Мария и присела на лавку. – Погожу ужо, как пойдешь, тогда и лягу.
Тихая ночь. Хорошо идти по плотно утоптанной тропинке. Мысли тихо перебираются в такт шагу. Скоро и Володенька оставит отчий дом вслед за старшим Толей. Останутся втроем – старая, малая и она – три бабы без мужских рук. Ну да что ж, видно так на роду написано. Муж, Коля, недолго на свете пожил – всего 46 лет. Вот ведь и на войне не убили, только покалечили, а догнала она, проклятая.
Шестой год вдовела Татьяна: все хозяйство, двое ребят на ней и работа в телятнике – ответственное тяжелое дело. Сватались мужики, да она всем отказывала – ни к чему это.
Судьба повернула странно – четверо их было в семье, и никто в деревне жить не остался, кроме нее – самой старшей. Правда, и не думала никогда, что может быть по-другому. А ведь с родными рядом как-то полегче. Все разлетелись-разъехались по разным городам. Анна в Ленинграде, тоже вдовая. Иван в Москве, а Прасковья дальше всех – в Волгограде.
Вот наконец забелела высокая колокольня. Безмолвно на селе, темно, а в окнах храма горят огни. Как ни старались начальники колхозные, а не смогли закрыть двери Божьего дома. Татьяна перекрестилась и тихонько, только ей слышно, запела молитвы.
Хорошо, светло на душе среди темных намоленных икон. Сколько повидали они всего и всех-всех помнят – от первого крика в купели до последнего молчаливого посещения на пути к погосту.
Вот и мама, Мария Егоровна, перед смертью все вспоминала отца Александра[1] – того, что сгинул в 37-м. А какой добрый был батюшка – по деревням сам ходил, если кому помочь надо, не отказывал. Мама часто к нему да матушке Елизавете в гости ходила – любила она разговаривать с образованными людьми, и Пашеньку, меньшую, с собой брала.
Крестный ход. Только свечки-огоньки освещают дорогу. Да большего и не надо – все-то здесь знакомо с детских лет, и с закрытыми глазами обойдешь вокруг храма, не споткнешься. Пели тихо, чтобы не раздражать наблюдателей. Вот открылись двери, раздалось долгожданное «Христос воскресе!», и она с радостно ответила: «Воистину воскресе!»
– Татьяна, с нами посидишь?
Все корзинки с яйцами, пирогами и другой праздничной снедью освящены, служба закончилась, и прихожане разошлись по уголкам большого полутемного храма – разговляться.
– Немножечко посижу, тетя Параскева.
– А мы думали не придешь ты сегодня, из Миновского и нет никого. Ведь, слышь, мужики говорят, наверху река открылась.
– Нешто? Снега много, не тает вроде еще, – не особенно встревожилась Татьяна.
– Ко мне пойдем, может? Отдохнешь. Устала, небось, работала ведь, поди, весь день, а еще и служба.
– Нет, я уж домой. Пораньше хочу к телятам заглянуть – все ли ладно. Захворали с вечера. Отпоила и Володе наказала ночью сбегать, а все ж тревожно.
Снова она одна. А ночь как будто и не та. Звезды что ли ярче, воздух прозрачнее и теплее, будто вся природа радуется доброй вести. Новый священник, отец Димитрий, сегодня хорошо объяснял слова из Евангелия, говорил про победу жизни над смертью. Может, подольше задержится у них, если опять какого доноса не будет.
Тропинка побежала вниз, к реке, и впереди как-то странно заблестела.
– Разлива, – вздохнула путница.
Постояла, посмотрела в сторону близкой деревни, но делать нечего – с водой не пошутишь. При разливе рек, извилистым кольцом окружавших деревню-остров, оставался один путь – мост через Глинницу. Правда, через несколько дней и его затопит. Потом лед растает и можно будет вывести лодки.
Село просыпалось, как вчера, год, десять лет назад. Круг забот не мог остановить даже светлый праздник. Мычали коровы, почуяв близость доярок, где-то мужики шли в мастерские – скоро пахота, надо технику проверять. Только ребятишкам сегодня облегчение – небось дадут поспать подольше. Она миновала последнюю улицу и вышла на большак.
Вот и мост. И кто-то идет навстречу в такую рань. Две неясные тени вдалеке, едва различимые в свете снега и звезд.
– Мама, мама! – Легкая тонкая девчушка вырвалась вперед. – Бабушка нас отправила встречать тебя, долго, говорит, нет, наверное, вода пошла.
Володя, сын, вел себя сдержанно – совсем по-мужски. Он, и правда, сразу повзрослел шесть лет назад, когда погиб отец. Подошел, забрал корзинку и деловито произнес: «К телятам ходил, порядок».
– Мои ж вы хорошие. Что беспокоились, что ж я, дорогу не знаю?
Татьяна не умела, да и не привыкла показывать, что таилось на душе. С легкой улыбкой приобняла дочь, вынула из кармана сверточек в чистой тряпице:
– Вот, возьмите, дети, по просфорке. Христос воскрес!
[1] Священномученик Александр Соколов – настоятель Троицкой церкви села Поречье, расстрелян 29 августа 1937 года. Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских в августе 2000 года.