Человек не должен быть одиноким в старости. Каждый должен либо быть окружён вниманием, либо окружить своим вниманием соседа по планете. Это - правило нашего социума, не требующее доказательств.
В жизни каждой женщины всегда есть место нежным воспоминаниям о былых чувствах, грёзах и романтических связях. Это придаёт пикантный соус к поведению, построению глазок и лёгким движениям рук с налётом флирта. Особенно в том возрасте, когда поклонники уже вместо шампанского пьют бодрящий корвалол и вместо уколов дуэльной шпаги получают уколы церебролизина и мелоксикама.
…Генриэтта Самойловна в юности была весьма красива, судя по дагерротипам, стоящим у неё на комодах, пианино и висящим на стенах её двухкомнатной квартиры на первом этаже котельцовой пятиэтажки. На многих изображениях она находится в обществе различных кавалеров с пылкими взглядами и несколько надменным выражением лиц, присущим старинным фотоизображениям. Их разнообразие Генриэтта Самойловна объясняла своей влюбчивостью, стремлением быть в центре внимания и артистической судьбой. Генриэтта Самойловна была когда-то певицей, пианисткой и провела многие годы в гастрольных турах по тогда ещё Российской империи, потом Советскому Союзу, Франции и остаткам Австро-Венгрии. Перед окончательным уходом на пенсию она давала уроки в городской музыкальной школе.
Она и сейчас была красива, но уже осенней красотой. Лет ей было столько, сколько можно было позволить себе представить, уже не рискуя обидеть. Замужем она была раз семь. Или десять. Детей у Генриэтты Самойловны не было, но была маленькая толстая собачка. Генриэтта Самойловна регулярно посещала театры, филармонию, органный зал, различные выставки и была в центре бурной культурной жизни Кишинёва.
Будучи довольно крепкой закваски, весьма энергичной и независимой, она прекрасно управлялась со своим нехитрым бытом самостоятельно, но видно было, что какое-то беспокойство её гложет. Природа его была неясна, но одним прекрасным днём всё прояснилось.
Фима Авербах, свидетель и участник битвы при Мегиддо, ныне вдовствующий сосед Генриэтты по подъезду, когда-то преподавал то ли физику, то ли астрономию, а теперь любил сидеть у подъезда со старухами, бросать семечки воробьям и судачить о происходящем. С Генриэттой они были знакомы ещё до яблочного соблазнения, и его мнение о Генриэтте было довольно противоречивым.
С одной стороны он ею восхищался, но с другой - считал гулящей, несмотря на почтенный возраст Генриэтты. По этому поводу у них были шумные ссоры, не менее шумные примирения и, казалось бы, чего делить этим осколкам старины глубокой. Но все знали, что ещё во времена ветхозаветных пророков Фима был одной из сдавшихся на милость Генриэтты крепостей. Теперь ему оставалось лишь вспоминать и ревновать.
Однажды, золотой кишинёвской осенью, когда запахи тулбурела и печёных синих будоражат кровь и влекут на мушкетёрские подвиги, Фима, его знакомые воробьи и скамеечные старухи увидели Генриэтту Самойловну, неспешно идущую к дому в компании своей собачки и благообразного седовласого кавалера, несколько похожего обликом на Эйнштейна. Эйнштейн одной рукой держал Генриэтту под локоть и что-то увлечённо рассказывал ей. Вторая рука, сжимавшая трубку, жестикулировала и описывала в воздухе замысловатые турбуленции. Генриэтта кокетливо смеялась игривым муленружевским смехом и периодически склоняла голову на плечо Эйнштейна.
Подойдя к подъезду, парочка остановилась перевести дух и Генриэтта обратилась к сидящим соседям:
- Сидите, алте кейгелехн? А это, между прочим, Миша Ашкенази. Художник. Не тот самый Миша Ашкенази, но не менее талантливый. Он тоже одинок, поэтому теперь будет жить у меня и приносить тапочки утром. Кто против, гуним?
Старухи остолбенели. Воробьи поперхнулись своими семечками.
А Фима, гневно глядя на парочку из-под очков со стёклами толщиной сантиметра два, ревниво картавя, бесцеремонно возмутился:
- Шалава ты, Генриэтта, не в первый раз тебе говорю! Тебе скоро десятый десяток, а ты всё мужиков к себе водишь!
Генриэтта Самойловна, блеснув хитро глазами и смеясь:
- Чипэ зих оп фун мир, Фима! Ты был мишигенер хухем, им и остался! Когда такое было, чтоб у меня никого не было?..
P.S. События относятся к 1985 году. Генриэтта пережила всех. Свою собачку, Фиму Авербаха, Мишу Ашкенази, почти всех скамеечных старух и воробьёв. Она тихо ушла весной 2004 года в возрасте ста восьми лет.
Тулбурел – Молодое вино (на молдавском языке)
Синие - Баклажаны (южный диалектизм)
Алте кейгелехн - Старые клёцки (а это - идиш)
Гуним – Куры, курицы (и это - идиш)
Чипэ зих оп фун мир - Оставь меня в покое! (и даже это - идиш)
Мишигенер хухем – Сумасшедший умник (и снова идиш)
Миша Ашкенази - художник-постимпрессионист, родом с Одессы