Огонь трещал и птичка тренькала, перелетая с куста на куст. Кустики, ещё не выросшие и низкорослые росли редко вдоль ручья. Огонь длинной сплошной стеной подбирался к ним. Конец мая. Трава , выросшая уже чуть не по колена скрючивалась от жара .Огонь шёл по низу, по ветоши, накапливающейся годами. Из неё должен был образоваться гумусный слой земли.
В отчаянии Пашка хлестал ветками этот ненавистный ему огонь, пожирающий траву, будущие цветы, на которые должны были летом лететь пчёлы. Пашкина кочевая пасека стояла за ручьём, в отдалении, там, где сходились три лога. Как его учили деды- староверы- пасека должна стоять "на кресте". Чтобы у пчёл был разлёт во все стороны. Чтобы мёд они несли, спускаясь вниз, с гор. Так, гружёным, им было чтобы легче лететь. Вверху на горе, за ручьём, простирались заброшенные поля. На них, давно не паханных, летом рос донник белый и жёлтый, выше машины.
Когда- то с братом они увозили пчёл в тайгу, в Маралий лог. Но там горы, температура воздуха там была на пять- семь градусов холоднее... А тут- предгорье. Лес не рос, потому, что горы постоянно поджигали. Закона, наказывающего поджигателей рублём, ещё не было и поджигателям всё сходило с рук.
Горы поджигал гад Едюков, толстомордый пчеловод, который поставил свою пасеку через гору от Пашкиной. Пашка, как зам председателя по пчеловодству, ещё учил его, как оформить землю под пасеку. Тот оформил как стационарную и на три километра никому нельзя с кочевой Пашкиной пасекой. А Пашка там давно, с советских ещё времён, но землю не оформил, хотя у него , как говорили в их "белом доме" было право "правой руки."Ничего у того не было построено и пчёл привозил, признали пасеку кочевой и перестали слать Пашке бумаги, чтобы стоял на своём месте "с разрешения" Едюкова, а у того куча адвокатов. Тот привозил своих пчёл, после того, как пламя по горам утихнет. И вид с горы- ровные ряды пчелиных домиков среди выжженой чёрной пустыни.
Это всю жизнь была Пашкина охотничья территория и он зимой мерил эти горы шагами в своих болотных сапогах- скороходах. Охотовед заключал с Пашкой договор, чтобы ходил не зря, а сдавал шкурки зверьков, охраняя свою территорию от незваных гостей.
Жизнь изменилась, "всвязи" с предательской политикой одного человека, придумавшего "консенсус" и перестройку. Эти мудрёные слова подействовали отрицательно, укоротив свободу граждан. Мед стали на базаре в городе, куда ездил Пашка, хуже брать. Всё зависеть стало от доллара, который ограничил покупательную способность рубля. Её, этой покупательной способности, просто не стало, как и этих рублей у граждан, любящих мёд.
Раньше, бывало, накачает Пашка со своим помощником сыном-то семьдесят, а однажды аж девяносто семь фляг мёда. От своих шестидесяти семей. Почему шестьдесят? Да потому, что в КАМаз с прицепом больше не входило. На цветущую черёмуху летели рои...На кочёвку- то на трёх магазинах в начале июня кочевал на эспарцет. И поля были- тут поле донника, тут тебе эспарцет, люцерна. Для не убывшего ещё крупно- рогатого скота. А посреди- поле гречихи и поле подсолнухов, склонивших свои жёлтые головы... Всё это на расстоянии четырёх километров вокруг пасеки.
Два километра- продуктивный взяток. Только успевай мёд качать. Приедут к Пашке, бывало, перекупщики- сразу трое. Спорят, кому. -"А вот кто больше денег даст, тому,"-убеждал их Пашка. Вот начнут рассусоливать- сколько пустая фляга то весит... Да пусть каждая с мёдом по пятьдесят килограмм... Пашка не жадный. А тут приехал один, Лёшка на газике. Вынесли на мостик к машине за ограду двадцать фляг. Достал тот весы, свешали- и оказалось к Пашкиному удивлению, что дарит он перекупам с каждых не свешанных двадцати фляг одну флягу... Мёда то во флягах больше пятидесяти килограмм, вот и набегает.
Свешали, отдал он Пашке деньги. Стали спорить. Лёшка говорит-"Давай, задний борт открутим, будем туда фляги подавать."
-"Ты давай, лезь на кузов своего газика- я тебе их так подам, сбоку на борт. А ты принимай." Взял для убедительности флягу, наклонил, поднял перевёрнутую на своё большое пузо, рывок- и фляга оказалась поднятой на край бокового борта. Тому ничего не оставалось, как залезть на кузов и принимать с борта поднятые Пашкой фляги.
-"Ну так фляги мне ещё никто на машину не грузил",произнёс. А Пашка только вспотел и дышал стоял у машины ровно. Тяжёлые, конечно, что тут скажешь. А с сывороткой фляги две штуки Пашка брал в каждую руку и нёс с территории сыр.завода. Поэтому и наливали ему без очереди, чтобы посмотреть. Объём его бицепсов- сорок четыре и сорок три сантиметра у левой руки в обхвате. Ну а живот- оттого, что ел утром и вечером, не признавая обеда, по многу, чтоб без устали работать. Всё благодаря неустанному труду и гиревому спорту, к которому Пашка пристрастился ещё с армии.
А тут какой- то гад, поджигающий всё вокруг и Пашка ничего не может с ним сделать, чтобы наказать. -"Зачем ты горы жгёшь-мои тоже пчёлы туда летят, там же ничего не остаётся." -"Остаётся, после пожара растёт кипрей, а они на нём топчутся!"-отвечает.
Вот и теперь- Пашка понёсся домой, взял с собой сына и внучку. Зимними лопатами стали пытаться потушить, чтобы не пошло на поле, где разросся самосейкой донник. Встретив потом Пашку на базаре- Едюков ехидно улыбался своей толстой рожей и говорил- "Команду он набрал, тушить приехал, зайчиков ему жалко." Как дал бы по толстой роже",-думал в ответ Пашка и терпел. А огонь на поле всё равно пробрался. Даже земля кругами выгорела и потом на тех кругах ничего не росло.
Звонит ему сын-"Папка, глянь на горы- тот снова поджёг." Из- за Мыса поднимался столб дыма. Поехал Пашка в пожарку. -"Ехайте, тушите- ведь снова до села дойдёт, потом все тушить пойдёте"...
-"А у нас свалка горит, там тушим. Ты иди в прокуратуру, они нас заставят." Пошёл, посадили в коридоре, писать .Заходит "начальник" свалки- "Что, пишешь на кого- то, писатель." -"Ну твоя свалка важнее - вот и приходится писать".
А Едюков потом ехидничал-"Ты думаешь, мне что- то было"?
"Ну пуганули то тебя хорошо, раз нынче не поджёг. Всё село же на гору выходило, чтоб к домам не подошло."