Таисия Алексеевна разгладила на столе праздничную скатерть, разложила салфеточки, потом подняла голову и, затаив дыхание, замерла.
За двустворчатым деревянным окошком, которое Тося только вчера мыла с хозяйственным мылом и терла газетами, дребезжала трелью скворцов весна. Она здесь всегда наступала чуть позже, чем в теплом, парком городе, сразу целиком накрывала поля, участки, рощицу, реку, неистово плясала, накидывая на землю зеленый, махристый ковер свежей травы и разбрасывая белые и голубые бусины первоцветов.
В окно, словно струсившая от первого поцелуя девчонка, стучала распустившаяся черемуха. Белые соцветия крепко держались ножками за нежный стебель.
— Будто зима снова вернулась, разбросав на деревьях седые локоны! — вспомнила Тося слова мужа…
Высокое, с уверенным, толстым стволом, дерево торжествующе расправило ветви, прогибаясь под гроздьями цветов.
Таисия улыбнулась. Раз зацвела черемуха, значит, скоро приедет Илюша. Вот он, уставший, с пыльными от дороги ботинками, отворит калитку, задержится у куста сирени, чтобы поправить свесившиеся на забор побеги, как настоящий хозяин, потом, бросив рюкзак тут же, на молодую, еще некошеную, сочную траву, взглянет на дом.
А там уже колышется шторка, слышны торопливые шаги хозяйки. Она вышла, теперь стоит на крыльце, улыбается, рассматривая дорогого гостя издалека, быстро вытирает глаза и, бросив на скамейку полотенце, идет по ступенькам вниз.
— Илюша! Родной! А я ждала! Черемуха… Она зацвела позавчера, я поняла, что приедешь! Ну проходи! Что стоишь, проходи, я сейчас! Я огурчиков, я капусты… У меня всё есть, картошечка сварилась, теперь томится, тебя дожидается.
— Привет! Ну, я как раз! У нас зацвела на прошлой неделе, значит, у тебя попозже. Я тут тоже кое–что привез. Витамины всякие, зелень, ну, в общем, посмотришь тогда! В холодильник надо убрать. Да я сам отнесу, что ты сумищи тягать будешь!
Илья поднимает с земли сумку и шагает по двору, оглядываясь по сторонам. Так, дверь в сарае покосилась, надо поправить, провода обвисли, как бы не оборвались, крыльцо красить пора! Эх, не угадал прошлый раз с краской, смылась за две зимы… Много дел, а времени всего ничего – три денечка…
Таисия что–то лепечет, держа Илью под локоть и провожая до крыльца, смотрит, смотрит на его профиль, пытаясь уловить настроение, поймать взгляд, понять, как он прожил вчерашний день, как дела на работе…
Илья никогда не рассказывает про свою работу. Ну, хирург и хирург… Звезд с неба не хватает, в именитые клиники его не зовут. Трудится он в городской больнице. Что тут говорить?
Но каждый год, весной, в черемуховые холода, приезжает он навестить свою бабу Тосю. Вернее, совсем чужую ему бабу Тосю, которая вдруг стала своим человеком.
Таисия и Илья созваниваются, но подолгу не разговаривают. Илья занят, ему некогда. Таисия понимает это и не беспокоит Илюшу пустыми расспросами. Она ждет, пока зацветет черемуха. Тогда Илья возьмет и приедет к ней… Но только на три дня…
Тося нахмурилась. Илья выглядит бледным, уставшим, под глазами пролегли синеватые тени. Устал, наверное. Ничего, сейчас поест, чаю попьет, да с пирогом, да с бараночками, разомлеет и зарумянятся эти поросшие щетиной щеки…
Войдя в избу, Тося еще раз целует гостя, потом спешит подавать на стол. Но на гостевом стуле уже пристроилась кошка, пришлая, беспородная. Она появилась в Тосином доме чуть позже, чем женщина познакомилась с Ильей.
— Иди, Мурка, иди отсюда. Илюша приехал, не мешай!
Кошка, обиженно поджав хвост, спрыгивает со стула, а потом, лениво взглянув на Илью, подходит к нему и начинает ласково тереться о его джинсы. Признала…
Когда-то давно Илья, еще совсем мальчишка, выменял свой велосипед на такую же вот кошку. Если бы не он, то жить бы той кошке в кошачьем Раю вместе с другими ее братьями и сестрами.
За велосипед пацану сильно досталось. Отец подарил велик сыну на день Рождения. Ну и что, что не новый! И ничего, что цепь уже чуть провисает, и нужно подзатянуть гайки, а сидение чуть повытерто! Илья был так счастлив, что мелкий ремонт двухколесного транспорта воспринял как часть приключения, с интересом наблюдал, как отец, перепачкавшись в черной смазке, колдует над колесами.
— Спасибо! Спасибо! — пританцовывал мальчик.
К вечеру велосипед был готов. Илья вывез его с дачи, которую родители сняли на всё лето, прыгнул на седло и помчал по дороге, смеясь и кивая прохожим. Теперь ребята примут хилого Илюшу в свою компанию, у него тоже есть велосипед!..
Илья ехал по проселочной дороге и случайно заметил, как Петька и Игнат, местные ребята, несут к реке большую корзину.
— Белье что ли стирать будут? Смешные! — подумал он, сбавил скорость, потом кинул велосипед в траву и пошел к мальчишкам.
— Здорово! – крикнул он им. — Что это у вас?
— Да вот Петькина кошка опять котят принесла. А куда их! Пять штук! Троих мы пристроили. А эти два никому не нравятся, расцветкой не вышли.
Тут Игнат сдернул тряпку с корзины. На самом дне сидели, тыкаясь друг в друга мордочками, два комочка. Серо–белые, с черными пятнышками на боках и мордочке, дрожащие и писклявые, котята пытались встать, но дно корзины, устланное газетами, было чуть скользковатым, лапки разъезжались, заставляя малышей опять плюхаться на живот и разевать ротик, показывая розовый, влажный язычок.
Илья замер, рассматривая котят, протянул, было, руки, чтобы потрогать их, но Петька резко оттолкнул его.
‒ Не тронь! Иди вообще отсюда. Не мешай!
Пётр подвернул штаны и, взяв обоих котят за шкирку, зашагал к реке. Он уже зашел по щиколотку. Котята пищали и дрыгались, но Петя только крепко стиснул зубы. Вода была холодная, по телу поползли мурашки.
-‒ Что ты с ними будешь делать? Зачем ты…
Илья тоже бросился в воду, хотел отобрать котят, но Петя сразу спрятал руки с извивающимися детенышами за спину.
— Если хочешь забрать, плати. Я просто так не отдаю! ‒ крикнул он.
Илья замялся. Отец перестал давать ему деньги на карманные расходы еще с прошлого месяца. Какие–то проблемы на работе, не платили зарплату… Поэтому и велосипед он сыну купил пользованный, по знакомству …
— Сколько?
Петя назвал цену.
— А если нет денег? Можно обменом? — решительно спросил Илья.
— На что меняешь? — Петя прищурился, Игнат что-то шепнул ему на ухо. — Поменяюсь на твой велосипед! — снисходительно, как бы нехотя, заключил Петр. — Хотя тот у тебя не новый, но всё равно. Сделка?
Паренек задумался, потом еще раз глянул на котят.
— Сделка. Сейчас пригоню!..
Илья кинулся назад, вывез из травы велосипед и бросил его на песок. Река пару раз лизнула колеса, пощупала педали и отпрянула назад.
Петя, бросив котят на мелководье, довольно хмыкнул.
‒ Ну, вот как все ладно сложилось! Спасибо, Илюша, добрый ты парень…
Илья подхватил трепещущие комочки, завернул котят в рубаху и медленно пошел домой.
Вечером мальчишка получил жуткий нагоняй.
— Но папа! Они хотели утопить… Они несли уже, чтобы…
— Да что ты мямлишь, говори нормально! Как вообще такое можно было учудить?! Котята, да еще двое! Ты что, куда нам их?! — оборвал его отец.
— Ну… Отвезем в город, там пристрою одного. А второго можно оставить, а?…
Тогда отец стал отчитывать сына за то, что тот не ценит родителей, не понимает, как им так трудно было купить ему велосипед, что он, Илья, неблагодарный сын…
Илья, втянув голову в плечи, тихо сопел, не решаясь перебить отца.
Тогда это сделала хозяйка дачи.
Зайдя в домик, она с порога, громко, уперев руки в бока, сказала:
— Так, хватит шуметь. Котята останутся у нас. Ишь, разорались. Сын у вас добро сделал, а вы велосипед пожалели. Илюша, тащи сюда свою мелюзгу, молока дам им…
Одного котенка потом отдали знакомым, а второй так и остался жить на той даче. Илья, уезжая, обещал вернуться следующим летом, навестить своего малыша, всё тискал в руках котенка, тот урчал и хлопал маленькими, блестящими глазами…
Но больше Илья туда не приезжал. Следующим летом Илюшина семья получила квартиру, стало уже не до дачи…
… А теперь рядом Мурка… Она точь-в-точь как тот котенок. Илья улыбнулся, погладил кошку по спинке, потом приподнял ее и, словно младенца, стал укачивать на руках.
Таисия внимательно смотрела на Илюшу.
‒ Случилось что? ‒ наконец спросила она, усадив дорогого гостя за стол. ‒ На работе что-то?
‒ Да как сказать… ‒ протянул Илья. ‒ И на работе тоже… дел много, текучка, многие поувольнялись, ну, зарплата низкая, ушли в частные клиники… Уезжаю я, баба Тося, уезжаю, может быть, навсегда.
‒ Куда ж это? На курорт? Это правильно. Ты молодой, надо и на море съездить, и на солнышке погреться…
‒ Нет, не на курорт, ‒ перебил ее Илья ‒ Знакомый один пригласил на работу в его частной клинике, в Красноярске. Там хирург требуется.
‒ Ну, надо же, в Красноярске! ‒ сплеснула руками Таисия. ‒ А что, Илюш, у них там своих врачей не хватает?
‒ Хватает, ‒ отвернулся Илья, как будто перед ним сидела не чужая женщина, а его родная бабушка и отчитывала за пустую болтовню. ‒ Хватает, но тут я на вторых ролях, мне не дают никаких интересных операций, текучка – вся на мне, а вот что-то стоящее – это у нас Беляшов, главный наш… Только он, светила всея Руси… А мне нужно развиваться, понимаешь, баба Тося?! Двигаться вперед. Друг обещал сделать меня заведующим отделением. Это совершенно другой разговор!
‒ А…. Ну, да… ‒ протянула Таисия, машинально собирая невидимые крошки со скатерти. ‒ Ты кушай, кушай. Я пойду, чайник поставлю.
Она встала и быстро вышла из комнаты.
Илья вздохнул. Ну почему все его осуждают? Коллеги, друзья, мать… Даже она, баба Тося… Он уже десять лет работает в хирургии, никаких существенных перемен не предвидится… А хочется как-то совершенствоваться! Они его просто не понимают!
Черемуха, словно услышав его мысли, с силой толкнулась в окно, присыпав подоконник лепестками. На улице поднялся ветер, солнце прикрылось дымчатой пеленой, сразу потемнело.
Илья подошел к выключателю. Над столом загорелась лампа в празднично-розовом абажуре. Померцала, а потом погасла.
‒ Да, вот что-то не горит, ‒ зайдя в комнату, посетовала Тося. ‒ А мне забраться на стул, подкрутить ее, страшно. А ну как упаду!..
Таисия Алексеевна испуганно помотала головой.
‒ Сейчас посмотрю. Ну как же ты так, баба Тося! Соседей бы позвала! Дядю Яшу.
‒ Яша тут приболел, только недавно оклемался. А другие уехали все. Одна я, окрест никого. Через три дома вроде Ёлкины иногда приезжают, свет у них давеча горел. Я доковыляла, а ты знаешь, как это небыстро. Доковыляла, значит, постучалась к ним, тишина. То ли не слышали, то ли подумали, что рекламщики пришли. У нас тут всё ходят, предлагают поменять участок на квартиру.
‒ Ишь ты! Участок на квартиру!.. Не думайте соглашаться, это обманщики! ‒ быстро сказал Илья, ковыряясь с лампой. ‒ Перегорела что ли? Новые есть?
‒ Да… Там, сынок… Ой, прости, Илюш, вырвалось… ‒ баба Тося смутилась. ‒ Там, в комодике, в верхнем ящике посмотри. А, может, ну ее, эту лампу, а? Садись, чай налью, свечи зажжем. У меня много свечек, красиво будет! Ой, помню, мама любила при свечах вечера проводить, ‒ баба Тося встала у окошка, задумчиво глядя во двор. ‒ Расставит подсвечники, на них – свечки. Разные-разные! Зажжет и песни поет. Я подпеваю. Половину слов путаю, а она только кивает и гладит меня по голове… Рано мама ушла…
Таисия быстро смахнула с ресниц слезы.
‒ Ну что ты, баба Тося! Ну… Ну, не нужно… ‒ Илья подошел к старушке, но обнять постеснялся. ‒ Неси свои свечки, погадай мне! На дорогу погадай! Что карты скажут – ехать или нет?
Женщина заковыляла к шкафу, вынула оттуда подсвечники, поставила их на стол, поправила покосившиеся свечки ‒ длинные, с узором – косичкой, взбирающейся по воску, как по стволу дерева, туда, ввысь, к жаркому пламени…
Илья вынул из кармана зажигалку. На пол плюхнулась пачка сигарет.
Таисия строго подняла на парня глаза.
‒ Куришь? Ты же мне обещал! Ты клялся, что бросишь!
‒ Да не курю… Это так… По случаю купил…
‒ По случаю он купил! Ты смотри на него! Ты легкие моего мужа видел?
‒ Видел, - опустил голову Илюша.
‒ А ты его потом на тот свет провожал? Провожал, молчи! А всё из-за курева этого! Из-за него!
Женщина со злостью пнула упаковку, потом подняла ее с пола, бросила на стол и буркнула:
‒ Ну и кури. Всё равно уезжаешь. А там, в Красноярске, я уж тебя все равно не увижу. Кури на здоровье!
Илья взял в руки пачку, покрутил ее, а потом смял и сунул в печь.
И как его угораздило связаться с этой семьей! Вот повезло, так повезло! Таисия воспитывает, как своего сына, ее муж, пока был жив, тоже принимал за своего, всё советовался. Чудно…
‒ Баба Тося! А сколько ж мы с тобой знакомы? ‒ покачав головой, спросил Илья. ‒ У меня такое впечатление, что ты была рядом всегда. Вот иду на обед, а в голове твоё «руки помой, касатик». Мать родная не преследует меня так, как ты. Ей, по-моему, все равно, курю я или нет, пью, жив или нет, уеду или останусь. А тебе…
Он поднял глаза на Таисию Алексеевну. Ее лицо, выплывающее из свечного нимба, приобрело какой-то церковно-торжественный вид, спрятались морщинки, разгладился лоб, глаза вспыхнули легким, теплым, зеленовато-серым светом.
‒ Да сколько? Сколько… Пять лет как будто…
Она что-то пересчитала на пальцах.
‒ Да, я к тебе под нож попала пять лет назад. Испугалась тогда, жуть как! Лежу я, помню, под простынкою, голая, холодно, страшно, больно дико, а стыдно-то как, божечки! Меня ведь кроме мужа никто в таком виде не лицезрел… И тут ты возникаешь прямо передо мной – молодой, красивый. Ох, красавец ты, Илюша! А потом ты так наклонился, видно, что глаза через силу смеются, что дело-то плохо мое, а ты все равно улыбаешься. Помнишь, что тогда говорил-то мне?
Она лукаво посмотрела на гостя. Тот пожал плечами.
‒ А я помню. Говорил мне, что на твоей свадьбе еще гулять буду, что посадишь ты меня по правую руку от себя, будешь вином угощать и танцы со мной танцевать… Так под эти мысли и заснула я. Спокойно так стало, даже потеплело… Проснулась, а ты опять передо мной! Опять улыбаешься, только уже без маски.
Илья слушал ее и смотрел, как пляшет свечная душа, клонится от дыхания бабы Тоси...
А ведь он тогда испугался. На операционном столе женщина, аппендицит, а там еще сердце, а еще возраст… Таисия терпела боль дня два, всё думала, пройдет, а потом, уж когда упала во дворе, прямо на ступеньках, позвала мужа и велела везти ее в больницу. А больница только в городе… Тогда Андрей Фомич признался, что гнал за сто пятьдесят и всё молился, чтобы не остановила ДПС. А еще молился, чтобы не померла его жена и не перевернулась машина, заскользив по мокрому, с ледком, асфальту…
Аппендикс разорвался прямо в руках хирурга. Все забегали, позвали Илье на помощь еще врачей, мол, он же молодой, наломает дров!.. Только анестезиолог, Витька Бесфамильный, матерно выругавшись, баском сказал:
‒ Вот ведь женщины! Ну, никогда ничего нормально сделать не могут, даже на операции хулиганят! Не дрейфь, Илья. Хорошо всё, показатели в норме, как говорится. Вспоминай, как учили. Старушка, конечно, не первой крепости, но выдержит!
Обошлось тогда всё, а Таисия, под смешки соседок, пригласила потом Илью к себе в деревню. Да что там пригласила! Велела приезжать, и всё! Даже номер его сотового у медсестры выведала. А как Яблочный спас пошел, так трезвонила, чтобы приехал, забрал урожай.
‒ Я тебе, Илюша, жизнью обязана. Богу и тебе. Ну, еще Андрею Фомичу моему. Помоги отблагодарить тебя, что ли!
Андрей потом, когда жену забирал, всё совал Илье деньги, ходил вокруг так и этак, пока Илья не прикрикнул, чтобы исчез старик восвояси. А медсестра, Ирочка, хихикала в сторонке, наблюдая процесс получения взятки доктором Илюшей Гоголевым.
‒ Ладно! Ладно, хорошо, приеду! Осмотреть шов приеду через две недели. Адрес мне свой напишите! Да уберите вы этот конверт! Позорите меня только!
Андрей Фомич, сам-то уж седой, лицо в морщинках, глаза уставшие, (плакал, видать, ночью), шаркая, подошел к столику, написал адрес.
‒ Только ты обязательно приезжай, она ждать будет! Вбила себе в голову, что должна тебе! Ты уж не обижайся, навести. Она потом успокоится, больше мы тебя не потревожим!
‒ Хорошо. Через две недели. А пока действуйте согласно рекомендациям…
И ведь поехал, и заблудился между трех сосен, пропал, запутавшись в легкой, теплой шали Таисиной любви и нежности. Просто у нее все было, незамысловато, а от того, видимо, и тянуло к ней. Встречала как родного, радостно и со слезами. С ними же и провожала, как будто навсегда расставалась. И не забывала…
Так и ездил Илья к ней каждую весну, во время черемуховых холодов, иногда еще ближе к осени, летом не получалось. Коллеги брали отпуск, Илья оставался за старшего…
Андрея Фомича тоже хоронили под тихое кружение белых черемуховых лепестков. Сердце… Тося тогда позвонила Илюше поздно-поздно вечером. А у Ильи было рандеву с миленькой девчонкой-аспиранткой из общей терапии… Аспирантка не поняла, с чего это вдруг бывшие пациентки, да еще такие старенькие, звонят Илюше и ноют в трубку, обиделась и ушла. А Илья рванул на станцию, еле дождавшись первой электрички. Хорошо еще, что на работе была не его смена…
Таисия тогда даже не вышла его встречать, а просто сидела с распахнутой дверью в притихшем доме. Только Мурка жалобно мяукала в соседней комнате.
Илья как вошел, баба Тося взглядом приказала сесть рядом с ней. А потом, развернувшись, обняла Илюшу, стала гладить его по спине, всхлипывая и вздыхая.
‒ Ты у меня теперь один на этом свете, Илюш. Ну, так уж вышло… Ты не уезжай пока, посиди со мной, ты помоги мне его… Его похоронить…
А черемуха всё сыпала на землю свои белые лепестки – капельки, всё стучала в окно, просясь внутрь, к тем, у кого сейчас беда…
… ‒ Да, вот пять лет. И Андрюши нет почти пять лет… Ты меня завтра сопроводи у него прибраться? Наклоняться что-то тяжело стало.
‒ Хорошо. Утром сходим, ‒ вздохнул Илья.
Он никогда не спрашивал, есть ли у Тоси родные, где дети, внуки. Не было на стенах фотографий, никто никогда не приезжал к ней. Бывает же, что пробежит между родней черная кошка, не общаются потом…
Так и у Ильи получилось. Поссорившись с родителями, он как будто вычеркнул их из своей жизни. Отец, властный, требовательный, был всегда недоволен, мама ему подпевала, понимая, что так он оставит ее в покое. И всё доставалось Илюше. Даром, что он поступил на бюджет в медицинский, плевать, что окончил блестяще учебу и уже практиковался в больнице. Плевать… Всё равно не идеальный. Что-то да не так… Илья съехал от родителей, сняв квартиру недалеко от больницы. Мама иногда звонила ему, быстро интересовалась, как жизнь, начинала что-то говорить об отце, Илья одергивал ее и прощался. Вот и вся любовь…
А у Таисии и не было никого. Она детдомовская, Андрей тоже. Детей Бог не дал…
… Свечи плавились, растекались по подсвечникам причудливыми узорами, за окном совсем потемнело, на соседнем участке запел соловей. Тося пробовала погадать, да карты путались, плыли перед глазами. Таисия отбросила их в сторону, подошла к окошку и замерла.
‒ Соловушка! Слышишь, Илюша! Ай да певец! Ай да умничка! Ишь, заливается!
Женщина, улыбаясь, закрыла глаза и прислушалась. И то ли из памяти, то ли из снов, всплыла картинка – она, Тося, совсем еще маленькая, укутанная в мужскую куртку, сидит на лавке у дома, грызет сухарь. Рядом – какой-то человек, он велит Тосе слушать.
‒ Ить! Ить, заливается! Глотку надрывает! Ну что Шаляпин! Слышишь, Тоська? Соловей это, соловей! Скажи, окаянная, «со-ло-вей»!
Но Тося молчит. Она поздно стала говорить, когда родителей уже не было рядом…
… Однажды, проходя практику в интенсивной терапии, Илья заметил на койке у самой двери старика. Тот всё просил открыть окно, дать ему послушать соловья. А на дворе январь, снег бьет в форточки, холодно…
Старик то затихал, то снова стонал. Кто-то в палате смилостивился, включил пение соловья на телефоне.
‒ Ить, надрывается! Ить, глотку дерет! ‒ заулыбался больной. ‒ Слышишь, Тоська, как поёт! Запомни!..
В ту больницу Илья больше не приходил, настало время сессии, потом ушел в другое отделение.
А сейчас этот случай вдруг вспомнил. Совпадение? Случайность? Да кто ж теперь скажет…
… ‒ Ладно, иди, ложись, милый. Я тебе постелила. Уберу посуду и тоже лягу. Голова что-то разболелась…
‒ Я помогу. Спать и не хочется, хотя со смены, ‒ улыбнулся Илья. ‒ Хорошо у тебя, баба Тося. Прям хоть и не уезжай!
Женщина только вздохнула и понесла тарелки к раковине…
Утром, плотно позавтракав, пошли к Андрею. Илья перекрасил оградку, наносил гравия, поправил накренившуюся за зиму скамейку. Баба Тося высадила в землю оранжевоголовые, крепкие бархатцы, прополола сорняки, повыдергала одуванчики.
‒ Ну, вроде теперь хорошо! ‒ улыбнулась женщина. ‒ Дай-ка, я еще вот веточку черемухи принесла. В водичку поставлю. Любил Андрюша этот аромат. По мне, так терпкий, резкий, а он любил… Весна так его пахла…
После обеда Илья пошел со знакомыми мужиками на рыбалку. Те привечали парня, охотно рассказывали о себе. Илья слушал, как будто нырял в незнакомое море, погружался в него, захватив в легкие побольше воздуха, и смотрел, слышал, чувствовал. А когда выныривал, вспоминая о работе, то сожалел, что не задержался в деревенской жизни подольше.
‒ Илюш, а сколько тебе годочков-то? ‒ спросил, поправляя снасти на удочке, один из местных, дядя Яша.
‒ Тридцать шесть, ‒ ответил Илья.
‒ Молодой, ‒ кивнул Яша. ‒ Но с семьей не запускай. Девушка есть?
Илья помотал головой, комкая в руках липкую, как пластилин, прикормку для рыбы, потом, размахнувшись, бросил комок в воду.
‒ Да ты куда ж кидаешь? Она там сейчас налопается, к нам и не придет! ‒ Яша даже уронил удочку от возмущения.
‒ Кто?
‒ Да рыба, сокол ты мой хирургический!
‒ Извини, дядя Яша, не подумал.
… А ведь это даже хорошо, что нет у Ильи никого. Так и уезжать легче! Сдал ключи от квартиры, прыгнул в такси, и уже в аэропорту. Взлетел, и ни о чем не нужно сожалеть!
… Три дня пролетели быстро, и вот уже баба Тося крутит Илье в дорогу узелки. У калитки фырчит старенький «Запорожец» дяди Яши.
‒ Ну, давай прощаться что ли! Яшка до станции тебя подкинет, ‒ Таисия деловито пакует угощения, отводит от дорогого гостя глаза. ‒ Ну, ты уж звони хоть иногда. Не забывай старуху.
И, вздохнув, распахнула дверь, вышла на крыльцо и пошла к калитке.
Илья плелся следом. Рюкзак набит до отказа, есть еще сумка и пакетик.
‒ Кулешница ты, баба Тося! Что у нас, в городе, яиц не продают? А капусты… Ну куда мне столько! Еще баранью ногу мне заверни тайком! Чтобы грохнулся я где-нибудь на ступеньках!
‒ Бери, бери, ‒ строго грозит пальцем Таисия. ‒ Это всё свое, чистенькое, покушаете с ребятками на работе. Тебе ж еще стол накрывать, когда уезжать-то будешь! Да… Уезжать…
Илья всегда стеснялся обнимать бабу Тосю. Ну как можно… Он ее резал, ковырялся в ее нутре, а теперь с объятиями лезть…
Но сегодня обнял. И Таисия поняла – прощается… Надумал все же уехать…
…Илья вернулся домой уже затемно, принял ванну и лег спать. Завтра утром на работу, завтра обещал позвонить друг, сказать, когда писать заявление на увольнение, чтобы оформиться у него в клинике.
А за окном, как будто и не уезжал Илюша, качалась на ветру ветка черемухи, наполняя комнату терпким, резким ароматом…
… Приятель позвонил после обеда, сказал, что открытие клиники откладывается, нужно оформить какие-то бумаги. Илья задумчиво оглядел больничный коридор. Значит, отъезд пока не предвидится. Может, и к лучшему оно? Что-то тоскливо стало…
‒ Илья! Зайди к Беляшову.
Беляшов, заведующий отделением, сидел в кресле и перебирал в руках четки.
Илья поздоровался.
‒ Заходи, садись. Илюш, тут вот какое дело, - начал Беляшов. ‒ Практикант у нас пришёл. Надо бы взять шефство.
‒ Ох, ну почему сразу я? ‒ нахмурился Илья. ‒ Мне некогда.
‒ Знаю-знаю, собрался уходить от нас. Но пока, как вижу, дело застопорилось? До отъезда еще много времени, ты успеешь ввести человека в курс дела. Всё, значит, завтра жди. Некто Курилюк А.П. Сам профессор Поздняков просил взять к нам этого товарища.
Илья махнул рукой и, быстро взяв из стоящей на столе вазочки леденец, вышел.
Беляшов усмехнулся.
‒ Ну как дети! ‒ прошептал он и, нацепив очки, уткнулся в какие-то бумаги…
… ‒ Не приходил ко мне практикант? ‒ Илья, запыхавшись, вбежал в отделение. ‒ Я проспал.
‒ Приходил, - хихикнули девчонки на посту. ‒ В ординаторской.
Илья, на ходу снимая куртку, открыл дверь и окинул взглядом кабинет. На диванчике, положив голову на подушку, сидела женщина. Она дремала.
Илья покашлял. Женщина встрепенулась, покраснела, вскочила и замерла под пристальным взглядом Ильи.
‒ Вы от профессора Позднякова? На практику? ‒ уточнил он.
‒ Да. Антонина Павловна Курилюк.
‒ Да? Ну, я представлял вас более мужественным практикантом…
Илья усмехнулся.
‒ Ладно, пойдемте, всё покажу, а вы пока расскажите, что умеете, что хотите, чем живете…
… Таисия, погрустив и подождав, пока не отцветет последний цветок на черемухе, позвала мужиков и попросила их спилить дерево.
‒ Ты что, Тося! Адрюша сажал, зачем пилить?! ‒ удивился Яков.
‒ Не хочу больше… Илья уезжает, больше не нужно ждать мне его. А спилите, в доме светлее будет! А ну пили!
Завизжали цепи, забурчали моторы, нацепили мужики на лица защитные очки.
Таисия, не оглядываясь, пошла прочь от своего участка. Дошла до речки, села на поваленное бурей еще в прошлую зиму бревно и все смотрела, как несет вода упавшие листья, как бегают у берега водомерки, как кружат над ними охотницы-стрекозы…
‒ Отжила я, Андрюша, свой век. Ты ушел, а теперь Илья уезжает. Грустно будет без него. Хоть вроде и не часто виделись, а все равно как родной стал… Одиноко теперь!..
Вода что-то шептала в ответ, возмущенно булькала, а потом вспыхнула, поймав в свой плен лучи укатившегося за горизонт солнца…
… Лето уже перевалило за середину, а Илья все еще не поменял работу.
‒ Ну, дозвонился? ‒ вертелась рядом Тоня, заглядывая Илюше в глаза, пока тот звонил бабе Тосе. ‒ Ну?
‒ Абонент – не абонент! Да что ж такое! И у дяди Яши телефон молчит! Тонь, надо ехать, я завтра смотаюсь. На душе неспокойно! Уже второй день нет ответа!
‒ Я с тобой!
‒ Не надо. Мало ли там что… Я один.
‒ Нет, я поеду.
Антонина умела говорить так, что все понимали, спорить бесполезно. Пациенты в больнице уже привыкли к этому и только вздыхали, вздохнул и Илья…
‒ Илюш, ты? ‒ раздался голос анестезиолога Витьки в трубке внутреннего телефона.
‒ Я, что стряслось?
‒ Зайди в реанимацию. Мигом.
‒ Да что…
Илья вдруг увидел на сотовом пропущенный звонок от дяди Яши. Только что звонил…
‒ Тонь, я сейчас! Ты за главную. Я быстро!
Илья выскочил из ординаторской, чуть не сбив санитарку, буркнул извинения, помчался по коридору и, нетерпеливо нажимая кнопку, остановился у лифта. Тот, постонав, поехал вверх, не удосужившись забрать с собой парня.
‒ Да чтоб тебя! ‒ Илья пнул железные створки дверей пожарной лестницы.
Второй, третий, четвертый, пятый… Одышка… Надо же…
Шестой! Двери отскочили в стороны, Илья рванул к посту медсестер.
‒ Привет, мне Бесфамильный звонил. Что стряслось? ‒ заорал он.
Людмила, строгая и флегматичная медсестра, хотела что-то ответить, но Илью уже тащил за рукав Виктор.
‒ Горе ты мое горькое! Довел, значит?! А ну пошли! В Красноярск он собрался!
Втащив друга в палату, Витька кивнул на койку у окна.
Таисия… Она виновато смотрит на врачей, испуганно прячет руку под одеяло, потом морщится и ложится на подушку, чуть отвернув голову. Во второй руке капельница, из-под одеяла тянутся проводки датчиков…
‒ Баба Тося! Что? Как?..
‒ Извини, Илюш. Ты не волнуйся. Я Яшу просила, чтобы не сообщал. Ну, я же буду тебе помехой… ‒ шепчет старушка.
‒ Не волнуйся, дядю Яшу опередили. Сердце? Что сказали? Витя, ну ты хоть объясни!
‒ Инфаркт, Илья.
Витя видел, как побледнел друг. Надо же… А ведь чужая она ему! Совсем чужая!
‒ Не тони, командир. Всё путем будет. Ну, дальше сам. Я пошел. Выздоравливайте, Таисия Алексеевна!
‒ Спасибо, Витюша…
Женщина улыбнулась.
… ‒ Илюш, а я черемуху спилить велела! Подумала, ну, что она теперь… Кому?.. А мужики не тронули. Сухие ветки у яблонь опилили, дров мне заготовили, а черемуха стоит. Ты когда улетаешь, Илюш? Выпишут меня? Проводить хочу.
‒ Да брось ты, баба Тося. Какой там Красноярск! Тут работы непочатый край! Да и на учебу тут меня Беляшов наш посылает. Не знаю, что это он вдруг подобрел. Ты небось позвонила, попросила, а?
Он подмигнул старушке, та замотала головой.
В палату вошла Антонина.
‒ Ладно, ‒ Илья обернулся. — Я тут тебя, Таисия Алексеевна, познакомить хотел…
К кровати Тоси подошла женщина.
‒ Вот, баба Тося, невеста моя, Антонина. Поступила под мое шефство несколько месяцев назад, а уже украла сердце…
‒ Здравствуйте, — улыбнулась Тоня. — Вы, как окрепнете, на свадьбу к нам придете?
‒ Я постараюсь, я обязательно! ‒ залепетала Таисия.
Душа заплясала, закружилась, а на глаза навернулись слезы. Ну, что ж это такое! Чувствительная стала Таисия, донельзя чувствительная!
Теперь ей обязательно нужно поправиться. А то еще ж сына названного женить!
Да и на участке дел невпроворот! А Антонина ей понравилась, хорошая девушка, с такой и в Красноярск не страшно Илюшу отпускать.
‒ Илюш, ты бы Мурку пока взял к себе, а? Она там одна…
Илья кивнул.
Кошка, расположившись на заднем сидении тониной машины, дремала. Наконец-то она нашла того, кто спас ее мамку от потопления, обещанное выполнила. Теперь можно и отдохнуть…
А на следующие черемуховые холода отгуляли Илюшину свадьбу.
Таисия Алексеевна, как и было обещано, сидела справа от жениха и, конечно, плакала, а потом смеялась, а потом кричала: "Горько!" и считала. А что стесняться, ведь как будто сына женит, тут уж можно и пошуметь!...