Дина говорила коротко и отрывисто, не сводя глаз с дороги. Как я понял, она готова была смотреть куда угодно, только не на меня. Бледная, без косметики, с кое-как собранным в объемную шишку волосом она казалась мне незнакомкой. Но не романтичной и загадочной, по Блоку, а холодной и невероятно далекой. Каждый её взгляд, каждый жест говорил о том, что я не ошибся. Когда-то мы с ней были близки. Но это «когда-то» было в далеком прошлом.
По моей вине. Я был инициатором нашего разрыва.
У нас остались общие друзья, но Дина практически перестала с ними общаться, ссылаясь на загруженность в университете. Они ей не верили. Я тоже. Вот только Дине было плевать на это.
— Инна была моей лучшей подружкой, — сказала Дина, — её убили, когда мы учились в четвертом классе.
Я посмотрел на бывшую девушку, которую любил до сих пор, пытаясь понять, что она сейчас чувствует. Это было очевидно. Злость. О том, что я поеду с ними, Дина узнала этим утром. Собственно, её просто поставили перед фактом, а Дина очень не любила… ненавидела, когда с ней так поступали. Обычно перед фактом ставила она. Наше расставание стало исключением из правил. Мы расстаемся, сказал я. Она просто молча посмотрела на меня, развернулась и ушла.
— Мама Инны умерла два года назад. Она просила меня не бросать Инну, просила ухаживать за её могилой. Я обещала. Сегодня годовщина её смерти, вернее… её нашли в этот день. Точную дату смерти определить не смогли. Или смогли, просто нам не скушали. Собственно, какая разница.
Она повернулась ко мне и со злостью сказала:
— Я не хотела, чтобы ты ехал с нами, понял?
— Да.
— Зачем ты вообще поехал?
Я молчал.
— Зачем? — с нажимом повторила она.
— Хотел поддержать. Ты же ненавидишь кладбища.
Она никак на это не отреагировала, но ничего другого я и не ждал.
Стас и Полина ждали нас у того места, где начинались могилы. Могила Инны находились на другой стороне кладбища, там, где уже практически перестали хоронить. Здесь было очень много заброшенных могил, некоторые из которых провалились или вообще сравнялись с землей. Надписи на многих уже невозможно было прочитать. Вообще, вся эта запущенность угнетала. За неимением подходящего места, люди устраивали свалки прямо у могил. Помимо листвы и хвои там валялись искусственные цветы, венки и банки из-под красок. Видимо, для властей эта часть кладбища умерла, точно так же, как и люди, которые были здесь похоронены.
Сгребая в кучу прошлогодние листья, я обратил внимание на могилу, которая находились недалеко от нашей. Она была как будто заброшенной, но в то же время создавалось впечатление, что за ней приглядывают. На табличке была выбита только дата смерти.
— Кто здесь похоронен? — спросил я. Дина выпрямилась и посмотрела на могилу. Такое родное и одновременно такое чужое лицо было выпачкано землей. Я подошел к бывшей девушке и осторожно провел по её скуле ладонью, одетой в перчатку. Дина не отстранилась от меня.
— Местная ведьма, — сказала она. Я рассмеялся.
— Их не существует.
— Раньше существовали.
Я не мог понять, серьезно она говорит или шутит.
— Дина, не говори ерунды.
— Она очень не любит, когда над ней смеются. И она накажет тебя.
— Прекрати.
Внезапный порыв ветра растрепал волос. Я посмотрел на небо и увидел нависшую над кладбищем тучу. Я вдруг подумал о рисунке ребёнка, который показывал нам на паре преподаватель по психологии. Это было бесформенное черное нечто, размазанное по листу.
— Это рисунок четырехлетнего мальчика, — сказал преподаватель, — он нарисовал его после того, как вернулся с кладбища, с похорон мамы, — прозвучало это равнодушно, — что вы видите?
Кто-то из девочек расплакался.
Смерть, — подумал я, — я вижу смерть.
— Сходи в машину за водой, — попросила Дина. Я смотрел на неё и думал о похоронах девочки, чью могилу мы сейчас убирали. Дина была на похоронах, в этом я был почти уверен. И какие картинки рисовала она после этого?
— Что-то не так? — спросила Дина. Я покачал головой и пошел к машине.
Путь от машины до могилы занял гораздо больше времени, чем от могилы к машине.
Я заблудился.
Со всех сторон меня окружали могилы, а тропинка, по которой я вроде бы как шел, упиралась в оградку.
Ветер усилился.
Я с трудом протиснулся мимо оградок. В одной из них было сразу три могилы, заваленные листьями. С соседней могилы на меня смотрело фото злобной старухи.
Я пошел вперед, рассчитывая на то, что рано или поздно это кладбище должно закончиться.
Ветер усилился. Верхушки деревьев сгибались под его беспощадным натиском. Старые стволы, ставшие свидетелями ни одних похорон, надтреснуто скрипели.
Я шел вперед, с трудом пробираясь между оградок, стараясь не наступать на могилы, рассчитывая на то, что рано или поздно это кладбище закончится, и тропинка выведет меня к машине.
Рано или поздно.
Но кладбище не заканчивалось, и я начал испытывать уже вполне реальное отчаяние и страх. Обойдя очередную оградку я оказался у могилы девочки.
— Всего лишь ещё одна жертва, — сообщила мне стоящая у дерева старуха. Я посмотрел на дату рождения девочки, перевел взгляд на дату смерти, потом поднял глаза на старуху, не понимая, как она тут оказалась. Руки старухи были скрещены на груди, как будто передо мной стоял… покойник.
— Девочек было очень много, сейчас ты сам в этом убедишься, — продолжала старуха, насмешливо глядя на меня, — но ты не бойся, он уже никому не причинит вреда.
Я развернулся и пошел в противоположную от старухи сторону. То и дело мне попадались могилы девочек.
— Сколько же их, — прошептал я.
Выхода не было. Со всех сторон меня окружали могилы, деревья и свалки — нагромождение венков, траурных корзинок, лент и искусственных цветов. Дорожка исчезла, хотя, возможно, её здесь в принципе никогда и не было.
Я остановился у очередной могилы, глядя на фотографию улыбающейся девочки.
Кто-то дотронулся до моего запястья. Охнув от ужаса, я оглянулся и увидел старуху. Но уже через секунду я понял, что это Дина. Бледная и испуганная Дина.
— Что случилось? — спросила она шепотом, — ты кричал.
— Я кричал? Что я кричал?
— Зачем ты вообще пошел сюда?
Я молчал. Она бы все равно мне не поверила.
— Что случилось?
— Я… заблудился… кажется.
— Кажется? То есть, ты не уверен?
Я не был уверен вообще ни в чем. Нет, вру. В одном я был уверен на сто… двести, триста процентов: я хотел уйти с этого кладбища и больше никогда сюда не возвращаться.
Дина посмотрела на могилу, у которой мы стояли, и нахмурилась. Потом присела на корточки и смахнула с гранита листья и ветки.
— Девочка из моей школы
— Так твоя подружка была не единственной?
— Пошли отсюда.
— Нет.
Она выпрямилась и посмотрела на меня.
— Ты тоже видел её, да? Ведьму?
— Глупости.
Дина усмехнулась и покачала головой.
— Как скажешь. Ты же никогда не ошибаешься.
— Не начинай, — с угрозой в голосе начал я, — я писал тебе, звонил. Я просил…
— Мне это неинтересно.
Мы пошли между могил. Дина явно знала, куда идти, мы больше не плутали между оградок и гранитных плит, но что-то продолжало тревожить меня.
— Ладно, подожди, — позвал я. Дина остановилась, но не подвернулась ко мне.
— Что?
— Я что-то видел. Хорошо. Но зачем она это делает?
— Ей просто скучно. Она поиграла с тобой и отпустила. Или не поиграла, а наказала, — она снова пошла, — я не знаю. Но отпустила. Радуйся.
Я шел за Диной, стараясь смотреть только себе под ноги, не на могилы.
— Я видел настоящую ведьму? И она наказала меня, заставив заблудиться среди могил… убитых детей? Ты прикалываешься, да?
Дина снова остановилась и очень серьезно посмотрела на меня.
— Не я придумала все эти истории. Но та старуха, которую считали ведьмой, умерла. И ты посмеялся над ней. Посмеялся над мертвой.
— Мне жаль.
— Я знаю. Тебе всегда жаль. Ты сначала делаешь глупости, а потом жалеешь. Придурок.
Когда мы вернулась к могиле Инны, Вадим сидел на корточках перед могилой ведьмы и смотрел снизу вверх на табличку.
— Имени нет, — сказал он и посмотрел на Дину, — как её звали.
— А это имеет значение? — спросил я.
На памятник ведьмы упал луч солнца. Ветер стих, небо расчистилось от туч, но на душе все равно было неспокойно. Не давали покоя убитые дети, которые смотрели на меня с памятников.
— Хочу уехать отсюда, — сказала Дина.
Я выехал на дорогу, но вынужден был припарковаться на обочине: навстречу нам двигалась похоронная процессия. Катафалк остановился недалеко от нас. Двое мужчин вынести из него гроб и поставили на два небольших железных табурета. К гробу подошла одетая в черное женщина. Крышку прислонили к катафалку. Глядя на неё, я думал о том дне, когда приехал на похороны дедушки. Первое, что я увидел — это стоявшая на крыльце ярко-красная крышка гроба.
Я повернулся к Дине и предложил ей выйти из машины. Она сказала, что это ни к чему.
— Это моя подруга, — проговорила она, хмуро глядя на меня, — бывшая. Последние лет десять, наверное, мы не общались.
— Почему?
Ответом мне была тишина.
Выезжая с кладбища, я бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел старуху.
— Если ты не против, я приеду к тебе сегодня, — сказала Дина.
Конечно, я не был против.
— Не хочу быть одна.
— Я тоже.
— Но это ничего не значит, ты же понимаешь? Между нами по-прежнему ничего нет. Понимаешь?
Я понимал, что она врет.
Дина пришла ко мне вечером, и мы помирились.
— Что было на кладбище? — спросил я у неё после, когда мы сидели друг против друга и пили вино.
— Ничего, — ответила она и усмехнулась, отпила немного из своего бокала, — ты просто заблудился среди могил, всё. Кстати, ты не первый. Старуха, которую ты видел на кладбище, это наша местная сумасшедшая. Я просто хотела тебя напугать. Я злилась. Ты же не поверил, что это ведьма? Или… — она глянула на меня, — реально? Поверил?
Наверное, мне следовало бы разозлиться. Наверное…
— Ладно, а похороны?
— Похороны...
— Кого сегодня хоронили?
— Я говорила.
— Хочу детали.
Девушку, на чьих похоронах мы сегодня присутствовали (если это можно так назвать) звали Антонидой. Они с Диной учились в одном классе и считались лучшими подружками.
А потом начали пропадать девочки.
— В убийствах обвинили нашего учителя по физкультуре, — сказала Дина. Голос звучал как-то устало и задумчиво. И… неуверенно? Она уже жалела о том, что простила меня, но дело было сделано. Дина рассматривала бокал с вином так внимательно, как будто это могло помочь ей принять правильное решение.
— Ты просто ушла, — сказал я, — ты даже не спросила, почему.
Она перевела на меня взгляд и усмехнулась, потом отпила ещё немного; побарабанила пальцами по спинке дивана.
— Я ведь извинился, — сказал я.
— Ага.
— Ладно, в убийствах обвинили вашего учителя.
— У него нашли игрушку Инны. Плюшевого медведя, которого я подарила ей на день рождения. Мне показывали эту игрушку, просили подтвердить… или оправдать. Я узнала игрушку. Но я не верила в то, что убийца — это наш учитель.
— Обычно так и бывает.
— Он не взял Антониду в школьную сборную по волейболу. И она отомстила ему. Подбросила эту чертову… этого чертового медведя. А потом соврала родителям, что он приставал к ней. Трогал…
— Трогал, — тихо повторила она, — отец одной из убитых девочек убил его, потом убил себя. После этого Антонида рассказала мне о том, что сделала. Она сказала, что это я была виновата в случившемся. Если бы я не подарила ей этого медведя…
— И что ты?
Дина невесело усмехнулась.
— Рассказала обо всем взрослым. Понимаешь, да, что после этого началось?
Я понимал, но думал о другом: о десятилетней девочке, которая не побоялась предать свою подругу ради… чего? Или кого?
— Почему ты это сделала? — спросил я.
— Потому что хотела, чтобы убийцу Инны нашли. Потому что не хотела, чтобы хорошего человека считали убийцей. У него осталась семья.
— Случилось бы ещё одно убийство, и все бы поняли…
— Не случилось.
— Ммм?
Она помолчала.
— После смерти Кирилла Сергеевича убийства прекратились.
— То есть…
— Не спрашивай. Я не знаю. Возможно, это совпадение. Возможно…
Взгляд Дины говорил о том, что она часто задавала себе этот вопрос. Очень часто. Слишком часто.
Я выполнил её просьбу: не стал ни о чем спрашивать.