Джоан жила в городе, где царил вечный карнавал. Гам и музыка не смолкали ни днем, ни ночью. Вместо человеческих лиц — разнообразные маски животных, а некоторые из горожан предпочитали гротескные гримасы.
С нежного возраста Джоанна спала в одиночестве, в обнимку с длинными широким ножом. С давних пор нож не знал своих ножен.
Так же и Джоан не знала свою мать. Первые семь лет девочка жила при костеле, в котором служил ее отец. После седьмого дня рождения к ней подошли двое, в парных клетчатых костюмах. Маска одного из них изображала печаль. Маска другого — широкую улыбку. Их сальные волосы были скручены в длинные жгуты, увенчанные бубенчиками.
— Сколько, малышка? — спросили они хором.
Джоанна знала, к чему задается этот вопрос. Но по какой-то непонятной причине она стала одной из самых юных владелиц лицензии.
— Сколько смогу, — ответила она наивно, посмотрев на трупы позади незнакомцев. Свежие мертвецы, которые всего несколько минут назад убили ее сестру, а затем — друг друга.
— Нет, девочка, — покачала головой печальная маска.
— Так не пойдет, — сказала улыбчивая.
— Знай свой лимит, дитя — пятьдесят! — заявили они хором.
Джоанна скривила мордашку и прижала нож — подарок отца — к груди.
— Пусть будет 26.
Двадцать шесть горожан. Стольких она знала на тот момент. Стольких она посчитала и вписала в свою лицензию на убийство. Она хотела забрать их жизни, но никогда не позволяла себе вопроса: "Почему?"
Меньше думаешь — лучше спишь. В том числе потому что можешь спать с приоткрытыми глазами и тренировать сознание следить за обстановкой, отличать опасный шорох от шевеления врага.
— Почему? — однажды спросил ее отец, одной рукой закрывая кровоточащую рану.
Джоанна неторопливо вытерла нож о джинсы.
— Почему, дочка? — хрипло повторил отец.
Джоанна судорожно выдохнула. Она пыталась унять дрожь в руках, чтобы он не заметил. Но чертов вопрос...
— Чтобы не было так больно, папа, — ответила она.
Священник застонал, а затем резко выкинул другую руку вперед, к Джоанне. В ней была зажата рапира. Но он промахнулся. Легкая свободная ткань рубашки его дочери обманула его слабеющее зрение.
— Дрянь! Да как ты могла?! Как это... Недопустимо... — кровь из отца полилась сильнее. — Это же семья...
— А что стало с мамой? — спросила Джоанна. Ее порядком потряхивало. К горлу подступил комок.
— Она не была верна... — сказал отец, но речь его оборвалась очередным стоном. — Сука, как же больно!
— Я наблюдала за тобой, — отрешенно сказала Джоан. Она поняла, что настали последние моменты. И в такие моменты она старалась открывать душу. — Ты выбрал необычное оружие, изящное. Мне же подарил мясницкий нож. Я не разгадала, какой смысл ты вкладывал в свой подарок. Но зато я разгадала твою натуру. И знаешь... Ты старался сохранять нейтралитет. Убил жену, но дочку не тронул? Молодец, не переборщил значит, — она печально усмехнулась. — Неужели тебе правда хотелось посмотреть на мое совершеннолетие?
— Ты смогла... Дожить... — слабо отозвался отец. Его взгляд уже стал невидящим. Мужчина корчился на полу, как будто пытаясь отползти подальше.
— Смогла. Как и ты.
И они оба знали цену своему возрасту.
Уходя, Джоанна раздавила ногой помпезную маску священника. Двадцать пятую на своем недолгом веку.
