Пояснение для романтиков: Иногда ты как радио... ловишь чужую волну и остаешься на ней достаточное время, чтобы подслушать чужой разговор. Потом волна уходит, а у тебя остается кусок текста, который никогда не станет чем-то большим... :(
Пояснение для реалистов: Накатило вдохновение. Как супер-потребитель-литературной-продукции - вижу все использованные штампы и меня от них конкретно так коробит. Но надо что-то писать, так почему бы не это. Психологи тоже много увидят. (Я тут ознакомилась с двумя произведениями Линкольна Чайльда и от общей темы, которая проходит через оба произведения, захотелось настойчиво посоветовать ему сходить к психологу... :D)
Примечание для авторов: Если кто-то узнает кусок «родного текста», с радостью разрешаю его использовать. Мне не жалко, буду рада, если он заживет своей жизнью (только сообщите потом! :)).
Что бы ни говорили мне периодически на протяжении многих лет, но книгу мне не потянуть. Какое-нибудь методическое пособие - норм или что-нибудь вроде «напишу-пожалуюсь на вас всему свету, мстя моя страшна...» - да, а вот настоящую литературу с героями и диалогами - нет.
Я - мастер коротких эссе.
* * * * *
... За окном медленно тянулось серое лето. Гном вяло зевнул и поскреб подбородок. Делать было решительно нечего. Он снова подпер рукой подбородок и глянул в окно. Скукота. По пыльному окошку ползала черная муха, временами она собиралась с духом и начинала остервенело биться о стекло. «И как у нее башка не отвалится?» - медленно текли мысли у гнома. - «Придавить что ли?» Он уже занес руку, но тут же бессильно уронил на стол.
День только-только перевалил за середину. Гном не любил эту часть суток. Его охватывала непонятная тревога вперемешку с апатией и он не знал, куда себя девать. Спать было нельзя. До вечерней активности было еще несколько часов вынужденного безделья. И даже не думалось ни о чем. Оставалось только зевать, скрести бороду да бесцельно разглядывать пейзаж за окном. Да и пейзаж-то толком не радовал. Улица как улица, пыльно и пусто. Строго говоря, гном был на отдыхе. Но, как обычно случается в таких случаях - отдыхать не хотелось, работать, впрочем, тоже, как и думать о будущем. Свободный холостой гном без клана мог делать, что хотел, и идти, куда вздумается, да только ничего не хотелось. А наполовину заполненный кошелек позволял убивать время благородной борьбой с ленью да зевотой. Со дня на день следовало бы обдумать дальнейшие планы и что-то для себя решить. Но вот сегодня, прямо сейчас... Гном медленно встал и замер, прислушиваясь к ощущениям. Пойти на улицу - тоска... В комнату? Он тяжело вздохнул, развернулся и поплелся к лестнице на второй этаж. По пути молча кивнул хозяину таверны и пробурчал: «Вечером, как обычно...» Хозяин, такой же пыльный, как и все лето, так же молча кивнул и углубился в запутанные расчеты. Гном поднялся по лестнице, тоскливо подумав: «Какие люди - такое и лето». И свернул к своей комнате. Не раздеваясь, завалился на кровать и попытался уснуть...
Вечером он проснется с тяжелой головой и в дурном настроении, и пока не скинет с себя сонную хмарь - будет угрюмо жевать мясо и смотреть во все то же пыльное оконце, и только после кружки пива что-то в нем переломится, а тело вдруг начнет чувствовать и свежий запах вечера, приносимый сквозняком через дверь, и шум кухни, и голоса постояльцев вперемешку с завсегдатаями, что, как и он, отсидели эти скучные пыльные часы по домам и сейчас, наконец, выбрались вдохнуть вечерней прохлады да погуторить со знакомцами. Что-то внутри гнома встрепенется, воспрянет и снова тихо позовет-потянет в дорогу. Словно тренькает что-то в душе на паре струн, а потом и тянет за эти же струны: вперед, вперед... И подобревший после еды гном сядет возле таверны на валун, будет попыхивать трубочкой, щурить глаза, глядя в темноту и временами поднимать чуть выше свой нос, раздувая ноздри и втягивая воздух. Словно пытаясь поймать своим здоровенным носом какие-то флюиды в воздухе, те самые, что тренькают в душе и тянут, тянут вперед. И, как и в прошлые разы, гном будет огорченно вздыхать, поднимать глаза на звезды и беспокойно ерзать, понимая, что и сегодня ему вряд ли удастся понять, откуда разносится зов. Он бы, может, и сорвался бы прямо сейчас да ушел в дорогу. Но все боится, что потеряет он эту возможность его слышать, когда уйдет с этого места. Потому что наутро наступает новый день и голос где-то внутри стихает, уступая место беспокойству и незнанию, куда себя деть. Что ни соберешься делать: то либо из рук валится, то такая апатия накидывается, что хоть тут же все бросай и сам на пол падай...
Глаза гнома наконец закрылись и он мягко опустился в сон. Внизу, в зале таверны, хозяин все так же подсчитывал цифры, тихонько шепча себе под нос. Иногда он, печально вздыхал, но не от результатов расчетов, а, повинуясь всеобщему упадническому настроению этим летом, затем потирал шею, оглядывался и заново углублялся в свои закорючки.
Муха на окне устала биться об стекло. Случайно развернувшись в сторону зала и сосредоточенно почистив крылышки, она заложила удачный вираж, вынесший ее на стойку, а затем и в сторону двери. Гном на кровати издал свой первый несмелый храп. Хозяин громко захлопнул книгу и пошел на кухню проводить ревизию кастрюль и продуктов. Муха вылетела на улицу...
Где-то далеко в лесу плакал ребенок. Этим вечером гнома вынесло на окраину села, по правде сказать, и таверна-то стояла неподалеку. Вот он и решил пройтись перед первой вечерней трубочкой. Хотелось перекурить после сытного ужина, но гном решил растянуть удовольствие прогулкой. Он уже собирался поворачивать обратно, как услышал плач. Нервно огляделся, хлопнул себя руками по бокам и ругнулся: «Ах, ты ж!» Потом неуверенно оглянулся, словно рассчитывая увидеть обеспокоенную мать, спешащую к чаду. Но вокруг было пусто.
Почесав затылок, пару раз перешагнув на месте, но так и не решив, что делать, он снова растерянно замер, прислушиваясь к плачу.
Как известно, плач плачу - рознь. Не было в этом истеричного рева обиженного дитяти или успокаивающегося хныканья после неудачно ободранной коленки. Скорее, плач принадлежал кому-то, кто осознает, что хорошего от жизни ждать не приходится и просто выплакивает свою досаду. Кто повзрослее, может, и просто покричал бы от злости да пару веток сломал, борясь с бурей в душе. Дак то взрослый, а тут плач был что ни на есть детский. Гном сплюнул, чертыхнулся и полез в кусты. Пробирался он недолго, благо идти можно было на звук. Темновато уже было, но гном лишь слегка напрягал глаза, не сказать, что темень глаз выколи да даже и огонька подсветить не потребовалось. Раздвинул последние ветки и неуверенно выскочил на полянку. К желанию разобраться, в чем дело, примешивалась некоторая робость: мало ли, дитятя заблудился, а потом найденный сердитой мамашей да и схлопотал подзатыльник. Вмешиваться не хотелось. Подзатыльник не схлопочешь, а вот на ругань можно напороться, мол, не лезь в людские дела, патлатый, своими бабами командуй, коль есть у тебя, а ежели нету - то и вовсе ступай в свои норы. Неча тут ходить, детей малых стращать. Сплюнуть да отворотный знак сделать. Да только сердце не сидит спокойно на месте, если плачет кто-то, а ну как обидели? Да и темень-то уже, деревня не деревня - а все лес кругом. Заплутает чадо - а потом ищи костишки по осени.
На полянке, на старом полусгнившем пне, сидела девчушка. Порты да рубаха и хвостик жиденький. Другую бы и за мальчонку принял - темень-то уже! - а эта нет, глянешь - сразу признаешь, что деваха, хоть и росточком - зайцу по макушку. При виде гнома девчушка на минутку замолчала, уставившись на незнакомца, но, видимо, сравнив с принцем-спасителем, в нем оного не признала и заново начала выплескивать накопившееся. Накопилось, знать, много... Долго ли просидишь, на одной ноте выводя: «и-и-и» - да не меняя тона? А она старалась, как будто в жизни ее небольшой накопилось годков немало, что больше старушке или женщине немолодой под стать будет... Гном снова про себя чертыхнулся. И дернуло же его сегодня до опушки пройтись! Сидел бы в комнате душной да горя не знал. Он потоптался, смущенно кашлянул и строго произнес: «Ну, будет уже! Чего ревешь-то? Давай до хаты доведу ежели заблудилась». Девочка прервала нытье на середине положенного и так удивленно на него посмотрела, что будто и не помнила, что у нее появились неожиданные слушатели. Перестав раскачиваться на пеньке, она потупила глаза и смущенно затеребила край рубашки. Гном облегченно вздохнул: все ж таки нытье давило на его крепкие гномьи нервы - да только не звуком, а чем-то пониже и потяжелее - безысходностью и взрослостью плача. А теперь вот прекратилось - и ладно. Сейчас возьмет пичужку за лапку, отведет до деревни да матери сдаст и может даже промолчит о разумности и старшей, и младшей. Одной, что дитя пускает гулять, где вздумается, а другой, что игры на ночь глядя в лесу заводит, даром, что хоть не с волками. А там с ветерком да за свадебку. В таверну вернется, чай не все пиво еще выпили. Трубку раскурить, молодежь, что балакает, послушать. В тепле-то все получше, чем в этой сырости. Ой, гном! Даром что горный житель, а тоже в тепло да негу тянет. Вон, уже и лес ночной ему досада... «Да что ж я стою-то, - думает гном. - Идти пора да по дороге разберемся, какой дом - в середке аль с краю...»
Пичужка подняла глаза и неожиданно звонким голосом да с досадой сказала: «Не из деревни я, дедушка, пришлая». «Вот волчья дочь!» - подумал гном да в голове завертелось, что селяне молвили: про мавок, лешачих и кикимор. Ать, не время вроде...
- И откуда ж таких пришлых к нам понабежало? Аль ты с гнезда, может, выпала, смотрю, росток-то в самый раз.
Сорочинка вроде как обиделась, сначала подбородок вскинула, а потом все равно скуксилась и прямо сказала:
- Да не помню я, дедушка, и откуда - не помню, и попала как... Глаза открыла - и здесь сижу, а что до этого было - не помню.
Гном аж передернулся и сплюнул с досады. И все на его бедную голову! А ведь никуда не отвертишься и ни на кого пичужку не скинешь. А что гласит закон гостеприимства гномов? Любой, кто не в состоянии прожить сам, становится под защиту главы клана, пока не будет пристроен основательно и под хорошую руку. Да... клана-то не наблюдалось. Остался бы в городе - был бы младшим - и в ус не дуй, и ответственности никакой - все глава клана, в иной семье - и там старший, коли уж глава семьи сам хозяином быть не может. Но такое - редкость, чай, не люди - горники! А тут-то, на свободе сам за все и отвечаешь. Хотел - получи с гаком!
Девчушка сидела и разглядывала гнома, что прошлое вспоминал да с духом собирался. Тот смешно махнул рукой и сказал:
- Ну, пошли тогда в деревню, гостьей моей будешь, а там, глядишь, и пристроим на какой двор. - Пичужка робко слезла с пенька. - Иди-иди, не обижу, не бойся. Не дедушка я тебе, а гном, а мы дитенышей не обижаем - не люди, чай. Вот будь ты потолще, - подтолкнул он ее в спину, - Тогда маленькому гному на один укус и сгодилась бы, а так тощему волку - слеза!
Он-то пошутить пытался да только ни полуулыбки у незнакомки не появилось. «А и ладно!» - подумал гном. С детьми-то никогда не ладилось.
- Вон туда иди, - махнул он рукой, - видишь, вон кусты примяты - к тебе бежал, думал, может, земляничка заблудилась да меня к себе зовет... Девчонка то ли хмыкнула, то ли попыталась хихикнуть, но пошла вперед. Да и то сказать, после гномовых шатаний там не то, что тропинка наметилась - а просека легла. Ногу за ногу - вот и вышел на дорогу.
- Ты голодная, небось? - поинтересовался гном. Он и сам-то не отказался бы от добавки.
- Да, - прозвенела пичужка.
- А звать-то тебя не скворчонком ли? Уж больно голос звонкий.
- Нет, - хмуро, но не менее звонко ответила его спутница. Голос так звонко разлетелся по лесу, что дальше она произнесла уже шепотом, - Серебряной пряжкой меня зови...
* * * * *
Извиняюсь за стотыщ частиц «да» и ошибки в орфографии.
И, нет, я не знаю, кто это и что было дальше. :) У меня ничего не было в голове, когда я это записывала, так что вам придется придумать это самостоятельно. Или найти того, кто придумает это за вас.
А мое радио больше не работает.