Зарисовки на обгрызенных ногтях. Странное иногда помогает конкретному. Художник Хогарт любил бродить по лондонским улицам и делать эскизы всех тех сцен, фигур или предметов, которые обратили на себя его внимание, — карандашом на своих ногтях. Наконец вместе оказались «те идейки» что притянули на себя его взор, и эти цепкие ногти-царапки «кота-карикатуриста». Целая жизнь на «кончиках пальцев». Пальцы-эскизы мастера сплетаются, так сяк, вот от того картины Уильяма так перемешены героями и мини цепками всевозможных сценок. Было что то похожее -«Мудры» или жесты с икон, кстати еще из античных времен есть у каждой фаланги пальцев мнемонические значения.
Вот вам цепь моих образов- царапок с левой руки. Поскребанные ногти. Вдалеке пролетает муха, с тем самым странным звуком с которым подобные твари запутываются у тебя в волосах. До волос ей еще далеко, но она уже звучит отчаянно.
Далеко в морской дали словно бы что-то расчерчено. Я никак не могу понять, что это: очень далёкие облака или очень далекие волны. Если это волны, то они должны быть гигантскими. Эти черточки то рождаются, то пропадают.
Неожиданно девочка заснула на диване она совсем не похожа теперь на человека. Она похожа на какой – то сломанный механизм, на забытую на диване куклу, «сваленную кучкой», все потому что она лежит в абсолютно в нелепой тряпичной позе. Сморщенная тряпица на диване обтянутом блескучей кожей.
Нащелкивая на клавиатуре, я прямо сейчас стал понимать, что надо соблюдать баланс между художественностью и личным дневником. Так рождается отдельный персонаж, который может быть кем-то, кого на свете не существует. Ведь иной раз выходит рассказывать что-то не буквальное, например, вот: "На какую девочку, спящую на диване, я не видел никогда?" Это совсем не бытописательство. Это чистое писательство.
Попробую предложить трек для создания атмосферы, тут все «скупая фортепьянная музыка». В. Коровицын «Идиллическая сценка по картинам Фрагонара». Девушка с очень длинным подолом платья идет пересекая лужу и подол тянется по этой прозрачной луже. Чувствуешь этот шлейф как уже мокрую тряпку. И ветер подул. Растянутый улиточный след. Кисть художника вот тоже окунается в краску и надо ей что то делать, куда то везти себя.
Зачет. Мне иногда нравится не просто слушать людей, отдельно от смыслов, а именно «вглядываться» в их лексикон, появляються какие то интересные и загадочные слова которое отражает их истинный интерес и загадочную их сущность. Мало осознаваемое и значит мало контролируемое.
А. Майзель. «Вечерние голоса». (Блюз на черно-народные темы). Очень красивое платье, оно у нее давно и поизносилось, то платье она так любила и от того портила. Тон. Она сделала для своего дома талисман- абажур для лампы. Теперь она уже стала подбирать себе другие платья, но уже под цвет той лампы, под узор той самой такни. Лоскут – уютно носит дом, носит но уже как образец.
Часто болезнь- это единственная радость жизни, хоть какой то осмысленный повод, оправдание какой то борьбы, и шевеления. Есть ценный противник, что всегда рядом. А больше и ничего нет кроме этой «больбы-борьбы» за жизнь. Преодоление и усилие, наполнение.
Он видел в людях движения их воли. Муха запутается в ее волосах пристально пожужжит и рванет дальше.
З. Бинкин. «Весенние встречи». Вы можете наблюдать за происходящим, но не участвовать в нем. В то же время, кажется, что другие люди не справляются со своими проблемами, и вы можете оценивать ситуацию со стороны.
Бывает так, что интересно не только само событие скорее интересна реакция на этот факт разных людей с разных сторон, как все это ониэто понимают и воспринимают? Вдруг все как то иначе раскрываться. Сокровище-ненависть вдруг выползает, и как всегда «блестящая праведная». Это везение как у раковины из анекдота. «Жемчужина которой подавился посетитель ресторана, не только позволила ему оплатить услуги врачей, но еще и полностью покрыла его похороны».
Белый парус издалека, он так похож на выставленный в волны бакен, забытый рыбаками поплавок.
Ю. Владимиров. «Медленный вальс». Бывает так, что некоторые наблюдения рождаются сами собой, как, например, некоторые странные созвучия, которые я бывает слышу во сне, пытаясь запомнить любопытные имена или загадочные слова, именно тогда приходящие на ум. Крутые названия картин именно там и находятся. Бывает, хватает сил полупроснуться и записать, но когда я просыпаюсь, часто не хватает сил расшифровать эти каракули. Тем не менее, я записываю их в книжечке красиво и разборчиво, только эта книжка находится там, в сновидении. Сон на гранях пробуждения — особое состояние ума. Бывают такие находки, от которых трудно отмахнуться, просто потому что их трудно вспомнить. Но это не важно, ведь каждый из нас, наверняка, сталкивается с чем-то подобным, чтобы понять, распробовать или определить что-то новое.
Собаки у меня давно нет, но я иногда кидаю одежду так, чтобы она казалась свернувшейся в углу собакой и меня это устраивает. Одежда рыжих оттенков, может быть, потому такую и покупаю, хотя она мне и не идет. Беру чтобы вот так кучей бросить ее у стены прямо на пыльный пол.
Я стою «на этой земле», на вершине горы, на гребне принимаю последний луч перед погружением во тьму, и это значит: обернувшись, планетка когда-то подсветит меня и выбросит в космос контур. И луч солнца, тронув меня на этом краю, понесется еще дальше. И это значит, что я лягу, словно черная тень, точно на этот сейчас видимый мной край луны. Очень простое наблюдение про свою гигантскую размазанную тень, неужели оно никому, не приходило в голову? Вот так, одним махом, и я сейчас на Луне, «в виде силуэта». Это лишь небольшой, краткий миг, мгновение, удара луча. Коротышка, увеличенный многократно, соскальзываю в бездну вселенной. Моя поднятая рука все меняет. Когда я в контуре, когда точно в контрасте солнца лечу туда, куда по прямой "загибают" солнечные лучи.
В. Ребиков – (Мелопластика). «Фавн и нимфа». Я художник -«пытаюсь», питаюсь, пробиваюсь творением вещей. В настоящем-подлинном проекте всегда возникает такая субстанция, как сердцебиение. Откуда оно приходит, «вонзается»? Это вдруг ни с того ни с сего случается, на холсте внезапно начинает биться и прослушиваться пульс. И что-то происходит, краска уже по другому ложиться «на дрожание». Мертвые идеи оживают и начинают жить своей жизнью, вращаясь под солнцем и приобретая свое собственное обращательное движение. Если есть пульсация, значит, и кровь уже проталкивается по венам. Значит, произведение способно расти, оно живое. В нем бьется не просто сердце, в нем бьется новая жизнь.
Блестяшка луны, во всей полноте, освещает дальние горы, которых ночь обычно прячет. И вот эта яркая, пополненная луна, все делает явным. И смотришь на нее и не можешь представить: неужели такое возможно, неужели так бывает? Что это за «луно-омесячение», разве может быть она усеченной и потерять свою полноту, округлость и силу? Неужели луна принимает какие-то странные формы, какие-то нелепые формулы, искажения и врезки? Что это за тень ей так играет, ее колеблет. Кто говорит, что эта неспокойная "завеса-тень" всего лишь заслонка земли?
Зыбкое искусство. Это чёрные бархатные штаны, и вот он сидит, положив ногу на ногу и рисует на этих самых «штанах». Перекладывая ворс, с одной стороны на другую, палочкой от мороженного. Получается, красивые портреты, а потом он просто встряхивается, и портреты пропадают.
И. Парфенов - «Мелодия» (Взошла заря над тихими полями).Она над собой открывает купол зонта и творит магию в какие-то тонкие моменты с какой-то периодичностью. Чувствуя нечто творит этот хлопок, жест, делает словно стоп кадр, и ее такой запоминают в самом выгодном свете, на псевдошатланском фоне. Это так просто – она всего лишь раскрывает над собой клетчатый зонтик, и это ее полностью меняет, поглощая все вокруг. «Распахивание створок», преображает ее красоту – ее лицо как-то сразу по-особому освещается. Застигнуть врасплох, расстегнуть- застегнуть. Обволакивающая сфера. Она понимает этот трюк, знает, как он работает, «над ней» и что нужен особый свет, и тон голоса, возможно все это изящно оттеняет ее просьбу. Нужно повернуться к зрителям правой стороной лица, и вот – она знает, что клетчатое это ее «работающая тема». Это отпечаток на вечно, хлопушка, и «шутиха вылетает». Поэтому на какие-то важные события себя она одевает в клетчатую юбку или клетчатый плащ, но проще ей всего «настигнуть» собеседника распахнув над собой «клетчатый аксессуар». Потому что зонт он всегда в сумочке, он всегда под рукой. Ведь если ты экипируешься на охоту, одеваешь большие охотничьи сапоги, не факт, что ты встретишься со зверем. Поэтому охотник – это часто не одежда, но – пистолет в кармане. Вот у нее есть в кармане спрятанный зонтик. Это ее магия, конечно, никто ничего не заметит. Никто ничего не поймет. Никто не осознает, что она там проделала трюк, что это всего лишь «повторяющаяся клеточка-узор», которая подействовала на человеческий мозг – лишь соотношением зеленых и бордовых линий. Она толком не знает что это, но зато понимает как работает, трансформации – это часть ее образа, для нее тут нет секрета. В принципе, у девушек всегда есть под рукой что-то похожее на «зонтик» – у них есть ресницы, которыми они могут хлопать, есть губы которые можно облизывать. Странно иногда жить и чего то улавливать- понимать, в том числе чужие увертки-уловочки. «Блеск» который вдруг якобы случайно ловят очки на носу, тот эффект который эта конструкция оказывает на собеседника. «Чуть вращая руль». Чуть вращая шеей, можно делать так что солнечные лучи будут скользить по дужкам очков. Туда- сюда. Ходики. Магия, скрытые возможности предметов и слов. На этом поприще можно и свои ходы придумывать. А непонимание возникающее у оппонента и его оборачивание это уже «твоя победа». Ведь иной раз понимаешь, что то вполне даже извращенное, например: пишу эти строки и пытаюсь этот самый «смазанный механизм» понимания в себе разбудить. Передо мной только чашка с кофе. А понял вдруг вот что когда мы пьем кофе, всегда отодвигаем щекой ложку, но если ее не отодвигать, а так через нее и пить. Через эту самую ложку во рту- да неудобно, странно. Ложка блестящая, хотя ее блеск к делу не относится. Но шлифованный металл и язык! К тому же если еще в кофе добавить мороженое, в этом будет что-то странное, очень элегантное и очень порочное возможно. Наверняка кто то и до меня так делал. А почему до меня? У меня есть мороженое, есть кофе в чашке, но вот пить посасывая ложку, и облизывать ее языком, я даже не собираюсь. Просто подумал, что так возможно. Такой вот воображенный способ поглощать продукт, попривыкли же люди как-то пить через соломинку! А потом появилась другая мода пить через две соломинки. Какой от этого прок непонятно, но пить через две соломинки реально круто, абсолютно не понимаю, как этот механизм действует, ведь если пить через три соломинки- это уже не работает.
А. Цфасман. «Фокс-марш». Вот еще пример: человек пьет кофе и вдруг понимает, что только что в этом стакане затушили сигарету. Но он сам сделал этот кофе, он не курит, и откуда же у него такое стойкое понимание происходящего? Он один, здесь даже нет никого рядом, он у себя дома, никто не строит ему козни, не сыпет пепел в пенку. И что это за великая проницательность -наестся соленого и понимать что вскоре захочется пить.
Г. Свиридов. «Звонили звоны». Бывает так, сидишь, слушаешь какого-то композитора - увлекся, а потом вдруг понимаешь, что ты совсем не то слушаешь. Оказывается, что на самом деле "тот композитор" уже давно закончился, и ты слушаешь какого-то другого композитора. "И зачем-то и почему" ничего тебя до этого момента не смущало, и было уютно. Теперь ты, как бы вздрогнул, одёрнулся и говоришь: "Как так могло быть? Как я так заблуждался? Ведь они совсем не похожи, а я сидел от чего-то нелюбимого "млел"." Неужели это музыкальная инерция? Неужели такая сила общения у нас повсеместна? Все давно остановилось, но где-то ещё барабанит мысль с каким-то своим перезвоном-ритмом.
Красота сразу же ввергает человека в чувство благодарности. Человеку как то сразу хорошеет, он из чувства благодарности готов молиться и поклоняться.
Коммунальная кухня со множеством плит, где все готовят одно единственное блюдо. Толчея такие разные звуки разнообразных сковородок, запах везде один и тот же - жареная картошка.
Красавица сидит, обмахивается совсем разбитым истрёпанным веером. Которые растопырился щепками как пятерня.
Замечательное слово уютный, ведь что-то может быть очень уютным, а что то может быть красивым. Быть прекрасным, восхитительным и так далее, но очень неуютным.
Этот человек мне не друг, он скорее мой собрат по оружию.
Д. Львов-Компанейц. «Цветы». На картине нарисована башня и дорога. Руина к ней и дорога. Тропа эта идет самым неудобным способом через верхушки гор. Хуже не придумаешь. Но ведь это все нарисовал художник, так что никому по этой нарисованной тропе не ходить, не взбираться. И таких неудобных башен не бывает.
Радостный дискомфорт.
Руках у нее цветы, и вот когда она идет из этого букета все время высыпаются цветы на асфальт. Прямо как гильзы они падают рыжие такие, беззвучные.
Художник это совсем не «самовыражатель» это прежде всего свидетель, свидетель великих тайн, наблюдатель Божественной красоты.
Д. Кабалевский - Сюита «Комедианты», (опус номер пять). Горячный сантехник, завороженный парикмахер, упоенная официантка. Дело в том, что иногда подмечая, как люди делают что-то самое простое, мы видим, что они получают от этого колоссальное «и непростое» удовольствие, внутреннее наслаждение. Такое всегда обращает на себя внимание, и заставляет задуматься. Если человек моет посуду с экстазом, это не выглядит странно. Возможно, это сыгранно-сделано так «радость чистоты». Ну вот, например, если человек с упоением чистит чужие ботинки, в этом уже есть какое-то порочное удовольствие? Если художник с превеликим наслаждением рисует портрет, это еще куда ни шло, а если он, так же рисует обнаженную натуру, это уже странно. Мы постепенно стали требовать от профессионализма отстраненности, или все неверно и наоборот ремесло- это крайняя степень возбуждения, вовлеченности, экзальтации. Что это за области, распущенность- запретность, или наоборот достойное поприще. Такие вещи очень сомнительны, и стазу вспоминаться искажённо- исступленные святые Бернини. Надо вылавливать в себе пристрастности, прислоненности, вовлеченности?
Все время роняю телефон из мелкого кармана, и он падает прямо на большой палец ноги и очень больно. С одной стороны, жутко болит этот палец, с другой стороны становится понятно, что телефон по крайней мере, не разбивается о кафель. Спасён-тоже хорошо. Но нога очень болит. И все время этот телефон попадает по одному и тому же месту. Странно наблюдать как внутренний человек понимает, что на самом деле он лишь инстинктивно выставляет эту ногу, чтобы поймать телефон, смягчить его падение. Несмотря на резкую боль он ценит ап-ап-парат.
На асфальте лежит сухая банановая шкурка и он уже несколько раз подошёл и посмотрел, точно это банан или нет. Очень уж она похожа на какую-то гигантскую раздавленную саранчу, ещё удивляет как она так интересно засохла. Потом я действительно на асфальте вижу гигантскую саранчу. Первый раз хочу раздавить, но она стремительно улетает. При второй встрече, успеваю наступить на что-то сухое, неподатливое, иду дальше, даже не смотрю. Потом вижу, она засохшая.
Поставил настольную лампу и вообще не понимаю, как я жил! Как то ведь без всего этого обходился, и ведь все меня устраивало! Теперь просто не могу без этого света. Что делать, как себя в прошлом понять? Такая беспощадность к зрению. Так же наверное вопросительно-счастливо и очки приходят в нашу жизнь.
Вечер и всюду гудит, и вдруг довольно преспокойно начинают переговариваться птицы с этим ветром, вовлекаясь, ловчат, чтобы он, например, распространил подальше их упорно болтливые сообщения. Иногда птицы просто поют, а иногда они прямо-таки щебечут о существенном, что-то очень важное высвистывают, и сразу чувствуется, что здесь вопрос исключительно про язык, про его интонационные богатства. Я все даю себе слово каждый день взяться за «самое важное», и как всегда обманываю себя, делая по результату не наиважнейшее. Время уходит на глупую наблюдательность, например, иногда дела совсем влекутся в непредсказуемую сторону, ветрено, и просто боюсь не устоять, и чувства и птичьи споры отвлекают меня, тем, что они меня увлекают.
А. Цфасман. «Танцуй веселей» (Румба). Уметь улыбнуться, заглянуть в глаза, рискуя оказаться отторженными, или еще хуже, проигнорированным.
Встроенности. Волны так разнородно колыхаются у скал. Одна волна пришла, другая еще не ушла. Они наслаиваются, толкаются и гасят друг друга, ругаясь. Они не раскачивают как обычно мир, они бултыхаются, они потеряли ритм, себя потеряли, всю ту выстроеность что создаёт море.
Ныне живущий еще живущий.
Сначала долго смотрел на этого маленького паучка, который бегает под руками, и гордо себе сказал: "Вот какой я добрый, и не убиваю всяких слабых тварей". А потом все таки подумал: "От чего этот нахал здесь так разбегался?", и взял и раздавил его. И вот остался этот раздавленный паучок на страницах книги, и это раздавленное благородство.
Вчера были облака в лунном свете похожие на растерянные, расстеленные для просушки куски ткани.
В. Ребиков «Игра в мяч». Диалоги с детством - с каким-то конкретным детством, которое рядом подрастает, или диалог с детством – как с чем-то внутри тебя. Оно точно было, как и все, все что уже свершилось. А ведь что то еще предстоит. Как можно, например, выстраивать диалог со своей старостью? Или он с той вяло присутствующей старостью, которая течет где-то рядом, пока в жилах других людей.
Я вижу все ту же скалу- как всегда, как и каждый день, но теперь под этим освещением она так похожа на белый парус, такая вечно застывшая в своем растрепанном устремлении лодочка.
Хорошие. Учителя, так тебя ничему и не научившие.
У этого слепого на один глаз человека в глазу, вместо глазного яблока, была небольшая бронзовая жаровня. Она вставлялась ему прямо в пустую глазницу. Он, бывало, сидел, перевязав голову платком, и насыпал в эту прорезную жаровню, разложенную на столе, какие-то воскурения из многочисленных серебряных баночек. Потом он разжигал уголек, вставлял в себя шар, сидел задрав голову кверху. Синий дым тек из-под его век и утекал под седые кудри.
Вся книжка между страницами забита дохлыми осами.
Какой-то пыльный волос дрожит на экране монитора, он чем-то похож на дрожащий курсор. Как-то странно дует ветер, как-то странно мерцает свет. Я вообще не могу найти свой курсор и шарю глазами по экрану, и всё время спотыкаясь смотрю на этот прилипший ворс. Курсор постоянно теряется. Я даже вспомнил, что на старых компьютерах была такая специальная функция, это было времечко когда люди ещё не были так ловки с электроникой. Прога. Там были маленькие глазки, которые всегда смотрели на то место, где находится курсор. Сейчас такого уже не ставят.
Вряд ли я являюсь метким и острым наблюдателем жизни. Я вижу, как белые волны большими буграми встают за другой стороной острова. Скала их загораживает. Я вообще недолжен видеть эти перекаты. Массив-остров их заслоняет, но они выскакивают, выпрыгивают. Чувствую себя художником дадаистом, который вдруг узрел невидимую сторону предмета, обратную сторону дома и мира, и автор рад что его теория заработала. Мир огранен. Волна как любопытный зверь из за высокой ограды стремиться облаять меня, пес белый, лохматый.
Словно птичка вздрогнул телефон, он дал понять, что садится. На он садиться, опускается на какую то ветку, где безмолвие и начинает тишина.
А. Абрамов. «На рассвете». Уличная сценка. Смотрел, как где-то на кухне со стеклянной дверью в глубине комнаты какой-то ребёнок прыгает и вытряхивает воду из уха. Не могу понять, то ли это отражение, то ли действительно ребёнок скачет в комнате. Вот, ребёнок выходит на балкон и мне показалось, что древние римские виллы, которые здесь рядышком лежат в руинах так же выглядели, и в них то же самое делали люди. На одной ноге дети точно также скакали, точно также выходили на балкон, чтобы посмотреть на море, женщины – меняется мир, но не меняется физиология. Люди по-прежнему ковыряют пальцем в ухе, чешут ладонью нос. Что касается этих непримиримых жестов, то есть разные грани этого «платка-ладони», и такие наши разные культуры- подходы к телу, но часто все эти милые жесты – просто обычная глупость- сама собой. Наверняка есть какой-то правильный способ, каким образом вытащить воду из уха, потому что вот так скакать и стучать по голове ладонью – это тяжело, и потом болит голова. Наверняка есть полно примитивных секретов, которые мы до сих пор и не раскрыли. Как складывать пальцы и ладонь чтобы почесаться? Возможно, что не обязательно смотреть напрямую на мир через «свое стекло», можно посмотреть, например, через отражение. Люди про это забывают и живут своей жизнью, считая, что никто их не видит, но в отражении стёкол или стального блеска, мы прекрасно видим, что они делают.
Пес завыл как пароходный гудок. Это мелкий пес так громко воет, или громадный так тихо- непонятно.
А. Эшпай. «Простой вальс». Как то случайно лопнул край губы, и это не беспокоит, но теперь, когда что то хочешь проглотить, очень трудно раскрывать сильно рот, он сразу как бы начинает трещать по швам.
Женщине очень нравится разрывать бусы на своей шее. Ей нравится слушать звук, когда высыпаются жемчуг или бусины на пол - натяжение, последний рывок, хруст, особое ощущение в пальцах и на шее. Рвется и рассыпается что-то дорогое или нет, постепенно затихающее дрожание шариков на поверхности, затихающий пульс. Это круче, чем на санках с круч, нанизывать бусы, рвать, а потом собирать их и снова нанизывать. Или можно просто разорвать и забыть, рассыпать и уйти. Ох, как ей нравится в людных местах крушить дешевую бижутерию на шее, а может быть и что-то дорогое, вот так запросто рассыпать сокровищницу с груди и уйти с облегчением. Это так бессмысленно и оттого порочно. Затерявшиеся жемчужины в складках платья унесенные как песчинки с пляжа.
У людей бывает очень странные рамки восприятия себя.
Про эту пожилую женщину можно сказать, что она очень моложавая, и это, видимо, от того, что она невероятно включена в жизнь. И кажется ей, что жизни без нее очень трудно приходиться. Она как лампочка в старом радиоприёмнике, через которую идут какие-то напряжения и там сразу все наглядно, все видно, как только туда попадает ток, сразу внутри колбы все загорается и искрится. Она сказала, что никогда ко мне никто не приходит, а я сказал: "Ну как же, а рассветы, они ведь к вам заглядывают". И действительно, она сказала: "Конечно же, я все время сижу и жду этого луча. Он, конечно же, приходит только ко мне, именно ко мне. Как я забыла, это же очевидно". Женщина очень любит рисовать рассветы когда луч проползая перескакивает дома на дом, с камня на камень, с горы на утес.
Г. Свиридов «Грустная песенка». Как то вдруг жалость к себе, обоснованная и необоснованное взывание к состраданию. Я очень на себя сержусь, потому что у меня крайне низкая культура поведения. Я от этого очень страдаю, постоянно травмируюсь из-за этой своей глупости, неаккуратности, в конце концов - неосторожности. Постоянно у меня порезаны руки. Сегодня вот опять, болгарка «стукнула», диск разорвало. Еще при этом и рукой ударился о болгарку, когда этот серп точил. Хорошо, еще этот серп в руке удержал, кусок лопнувшего диска попал под основание большого пальца. И это было неплохо, потому что мне вообще показалось, что это кость торчит. Палец болит, не согнуть. Как-то вытащил пинцетом этот кусок, он оказался такой длинный. И все время что-то подобное происходит, и при этом все разное и не впервой. Ты думаешь, ведь могло случиться вообще что угодно? Серп могло этот вырвать, было бы хуже. Пожелание поработать а - теперь буду долго восстанавливаться, до следующего желания. А ведь только недавно восстановился после прошлой травмы. И всегда так: что-то отскочит, соскользнет, чиркнет. Вроде я ведь такой опытный, столько этим занимаюсь, и ведь постоянно одно и то же. Вечные эти уроки. Такое полное отсутствие культуры - такой непрофессиональный подход к делу. И в литературе точно так же и в другом моем творчестве, что то «стуканет» отвалиться, треснет, предательски графомански разольётся. Не убережёшься, и ведь всегда «в тот самый раз» - обязательно перчатки, не оденешь. Что это за принцип вечно ставить тарелку на край стола? А что меня ругать, у меня и так все болит и переругивается внутри.
Желтые листья пробежали мимо меня как стайка испуганных всего сторонящихся утят. Пробежали, а потом преспокойно поплыли по луже.