В 1998м году я жил в Бостоне и занимался наукой в Гарварде на должности постдока. На доске объявлений в подземном переходе, ведущем из медицинской школы в дипломатическую, появилось сообщение о том, что компания Макинси приглашает гарвардиан на интервью в Нью-Йорке в следующий вторник. Возле сообщения забурлила пёстрая кучка студентов, аспирантов и постдоков, среди которых нашёлся мой знакомый. Я между делом спросил у него, что это за Макинси такой и отчего все так взволнованы.
Знакомый посмотрел на меня с прищуром и ответил, что если я правда не знаю про МакКинзи, то он мне не сможет это всё быстро объяснить. Меня такая постановка ответа обидела, что и отразилось на моём лице. Но Знакомый не хотел меня обидеть. Он задумался о правильной формулировке и наконец сказал так: ты, Дмитрий, постоянно ноешь, что тебе надоело в Америке и ты бы давно уехал домой в Москву, но только на американскую зарплату. Так вот, МакКинзи — это твой шанс достичь именно этой цели.
Ответ пронзил меня как булавка бабочку. Я уже пятый год жил в Америке, успешно прорвался через несколько эмигрантских кризисов, как материальных, так и ментальных, получил все возможные эйч-уаны, грин-карды, жоб-офферы и айэнэс-статусы, но меня, как и Штирлица, по-прежнему неудержимо рвало на Родину. Более подробно это всё рассказывается в моей книжке «Регулятор», но для данного повествования эти детали не важны. Важно, что я решил ломануться в сторону МакКинзи.
На следующий день я подловил знакомого в тихом месте, припёр его к тёплой стенке, и попросил рассказать, что нужно, чтобы попасть в МакКинзи. Знакомый снова долго на меня смотрел. Видимо, пытался подобрать правильную формулировку начала честного ответа. Наконец, на его лице отразилось принятие пополам с недеянием и он решительно сообщил, что главный совет, который он может мне дать — это купить дорогие часы. Приличный костюм и галстук он у меня уже видел, а вот дорогих часов мне не хватает.
Я задумался и уточнил, какова функциональность дорогих часов. К тому моменту я уже давно выявил тот практический факт, что если у дорогой вещи выявить функциональность, которая мне от неё нужна, то сама конкретная функциональность приобретается гораздо дешевле, чем дорогая вещь. Например, если ты идёшь в ресторан, чтобы есть качественную еду, то купить эту же еду на вынос обычно стоит раза в три дешевле, чем в ресторане. А если ты идёшь в ресторан, чтобы насладиться льстивостью лакеев, то лучше сразу идти в салон массажа и подбирать ровно ту интенсивность и глубину проникновения массажа, которая порадует именно тебя любимую (это гендерно-нейтральный референс, а не бинарность полового поведения автора). А если ты идёшь в ресторан, чтобы сесть на дорогую мебель в дорогой комнате, закрыть глаза и представить себя барином, то тебе полезно знать, что в Эрмитаж по вечерам пускают бесплатно. Более подробно это всё рассказывается в моей книжке «Компилятор», но для данного повествования эти детали не важны. Важно, что я решил выяснить у Знакомого, в чём же состоит глубокий смысл и прикладной функционал дорогих часов.
Знакомый резко и горько обиделся. Сказал, что я его жостко троллю в тот момент, когда он пытается мне помочь, и теперь он требует, чтобы я от него отстал, хотя по-прежнему искренне желает мне успеха в удовлетворении амбициозных запросов и постижении загадок бытия. После этого разговора Знакомый около года меня избегал, но потом мы помирились и до сих пор приятно общаемся, хотя иногда мне кажется, что Знакомый до сих пор побаивается моего троллинга и буллинга.
Разговор на меня произвёл впечатление и я пошёл в центральный магазин Бостона. Прямо на входе попросил проводить меня в зал с самыми дорогими часами. Мне улыбнулись и уверенно отвели через хитроумные лабиринты прилавков к витрине, заполненной часами по цене от пятисот до двух тысяч долларов. Сейчас-то я понимаю, что поскольку зашёл с улицы прямо в велосипедном шлеме и джинсах, закатанных до колена на ноге со стороны цепи, меня стратицифировали в группу умеренного потребления и таргетировали не на самые дорогие часы, а на умеренно дорогие. Но тогда я был уверен, что наблюдаю самые дорогие часы человечества. Постдочная зарплата в Гарварде была как раз две тысячи долларов и часы ценою в зарплату вызывали у меня смесь ужаса и восторга.
Ни одно изделие из класса самых дорогих часов человечества в центральном магазине Бостона мне не понравились. Я не решился тратить целую зарплату на эту глупость, пошёл на интервью в МакКинзи без часов и меня не взяли, как и предсказывал Знакомый. Однако, в МакКинзи мне понравилось. Люди там нашлись умные, приятные, и полезные. Партнёр, который меня интервьюировал, уже на пятой минуте разговора прямо и чётко меня спросил, что же я, собственно, хочу. Я сказал, что хочу вернуться в Москву, но с американской зарплатой.
Партнёр радостно сказал, что этот запрос ему знаком – много нас таких. Поэтому он немедленно может сообщить несколько аксиом, испытанных практикой. Во-первых, я сейчас представляю из себя американского биолога, а американским биологам в Москве не платят не только американские зарплаты, но даже русские. Во-вторых, даже если я покину ряды американских биологов, ситуация моя не облегчится и потому надо бы мне сходить получить степень МВА. И, наконец, лично и между нами, надо бы мне посмотреть, как одеваются деловые люди. Туфли у меня чересчур техасские, галстук чересчур траурный, костюм не совсем правильного кроя, а часов нет вовсе. Внешний вид важен для серьёзного делового человека, сказал партнёр МакКинзи, чем немало меня смутил, потому что я-то думал, что важен ум. Но сказал это партнёр МакКинзи настолько уважительно и аккуратно, что я понял, что меня сейчас не обидели, а дали ценнейшее знание, которое очень поможет в жизни. С тех пор к МакКинзи испытываю только благодарность и искренние хорошие чувства.
Больше всего меня потрясло второе попадание доброго совета в тему часов. Я понял, что надо бы мне таки найти часы, чтобы все эти люди перешли на более продвинутый уровень советов. Поэтому я приступил к поиску дорогих часов, которые бы мне понравились. Поначалу часы мне не нравились. Но кто ищет, тот всегда найдёт! Летом я поехал в гости на каникулы в Москву и, пробегая по переходу от метро Пушкинская к магазину «Армения», заметил в пристенном ларьке часы, которые меня очень впечатлили.
В основном на витрине были представлены Ролексы и Омеги ценою около ста долларов, но вот эти часы, которые меня впечатлили, стояли отдельно и ценник на них был 2 тысячи долларов, что меня не удивило, поскольку часы были действительно красивы. Большие, ажурные, чёткие. Ролекс рядом с ними смотрелся как рыночный клоун рядом с Александром Лазаревым-старшим, играющим главную роль лорда в пьесе Сомерсета Моэма «Круг» в постановке Академического Театра им. Маяковского.
Я спросил у продавца из какого металла часы сделаны. Продавец сказал, что он не знает. Вероятно, это белое золото. Если я понимаю по-английски, то могу сам посмотреть в интернете – там много про эти часы написано по-английски. Часы называются «парчугиз спешл меканикл». Я, действительно, быстро нашёл в интернете эти часы под названием IWC Portugues Minute Repeater Special Edition REFERENCE 5449. Выяснил, что сделаны они из платины и что вещь, действительно, достойная. Отзывы в интернете ранжировались от положительных до восторженно-фанатичных. Торговался два часа, и добился цены в тысячу долларов, плюс набор нью-йоркских открыток, плюс брелок с Трамп-Тауэр. Закупился и вышел в мир, довольный собой и покупкой, хотя чувствовал, что переплатил, ну да ладно. Очень приятно приобрести что-то, что по-настоящему нравится, а не вот этот вот ширпортреб, типа уродливых Ролексов и Омег по сто баксов, навязанных несчастным зомбированным покупателям мозгопромывающей машиной общества потребления!
Знакомый из Гарварда и партнёр МакКинзи оказались правы — часы изменили мою жизнь! Я поступил в Вортон, начал работать с Кахой Автандиловичем Бендукидзе и вьехал в Москву на американской зарплате делать интересную работу по строительству первого в России биофармацевтического производства по стандартам GMP. Часы снимать я боялся. Как китайцы долго не были уверены, не станет ли посадка космического спускаемого аппарата менее мягкой, если отказаться от нанесения на аппарат надписи «Вернуть в КГБ СССР», так и я не был уверен, не ухудшится ли моя жизнь, если я сниму часы. Все эти годы часы ездили со мной по земному шару также как коньяк «Наири» от Фрунзика Мкртычана, про который я уже рассказывал.
Множество деловых людей на множестве деловых встреч и неформальных ужинов замечали мои часы, рассматривали их, цокали языками и заводили глаза к небу. Просили снять, вертели их в руках. Часы было трудно не заметить, поскольку размер они имели крупный, а весили приятно тяжело. Каждая деталь циферблата и ажурных платиновых стрелок была проработана до рези в глазах. Обратная сторона часов была сделана их высокопрозрачного стекла, позволяющего в деталях разглядеть работающий механизм – от пружины, которая на глазах напрягалась при заводе, до множества взаимозацепленных шестерёнок, синих камней и ажурных винтиков. Деловые люди вертели часы в руках и произносили непонятные слова «микрогравировка», «анкер», «сапфирная ось», «турбульон». Последнее слово было мне приятно, потому что напоминало о вкусной лапше из пакетика после тяжёлого дня в туристическом походе.
Женщина, которая брала меня на одну из моих очередных работ в высокоуважаемой консалтинговой компании, на первом же интервью первой фразой после «здравствуйте», сообщила, что у меня очень элегантные часы, долго их рассматривала и выпытывала, при каких обстоятельствах я их приобрёл. Я на ходу придумал туманную историю о неожиданном подарке судьбы без каких бы то ни было деталей. История ещё более впечатлила женщину. Она дала мне великолепную работу с мощной зарплатой и отправила в командировку в Цюрих.
Прогуливаясь по Банхоффштрассе в сторону Цюрихзее я заметил справа магазин со знакомыми буквами IWC. Мне захотелось туда зайти. Будучи уже вполне просветлённым медитатором, я сразу понял, что истинная причина желания кроется в том, что моё эго жаждет получить дополнительное подтверждение статуса, похваставшись часами перед продавцами. Моя осознанная личность наотрез отказалась идти в магазин для этого нечистого занятия и поэтому эго сторговалось с осознанной личностью, затащив в магазин под предлогом замены ремешка, который за десять с хвостиком лет изрядно износился.
В магазине часы произвели эффект разорвавшейся бомбы. Несмотря на то, что поначалу за прилавком было только два продавца, на часы сбежались посмотреть человек десять из подвала, мастерской и подсобок. Кто-то изучал часы под микроскопом, цокал языком и гортанно выкрикивал сложные цифро-буквенные сочетания. Кто-то судорожно листал архивного вида каталоги. Кто-то просто застыл в восторженной позе. Эго млело, а осознанная личность морщилась, но тоже не могла не подвергнуться влиянию народного поклонения.
Наконец, из толпы сотрудников магазина выдвинулся седовласый мужчина, который с поклоном подошёл ко мне и на сильном франко-ашкеназском акценте сообщил, что дорогой уважаемый господин вы сильвупле только не огорчайтесь но согласно корпоративной политике мы не можем продать вам ремешок, потому что мы продаём ремешки только на оригинальные изделия, а ваши замечательные уникальные великолепные часы, увы, подделка.
— Как это подделка, — вопросил я, — Я же за них заплатил тысячу долларов!
— Эти часы…, — едва дрожащим голосом начал господин, задохнулся, собрался с силами и начал заново, — В момент продажи лимитированной серии из пятисот экземляров двенадцать лет назад эти часы стоили пятьдесят две тысячи евро, а сейчас их аукционная стоимость оценивается на уровне двухсот-трёхсот тысяч. Но вы только не огорчайтесь! Цена в тысячу долларов для подделки такого уровня является абсолютно оправданной. По нашей оценке в этих часах только деталей куплено долларов на шестьсот. Большинство деталей – оригинальные. Сапфирное стекло, высокоуглеродные демпферы, кварцевая сталь. Вы же видели, как долго наши лучшие мастера их изучали. Корпус, скорее всего, сделан не из платины, а из палладия, но, чтобы это определить, нужен спектральный анализ.
— А как вы поняли, что часы поддельные?
— Исключительно по комбинации деталей. Мы проверили наши каталоги и видим, что такого сочетания деталей наша мастерская ни разу не выпускала. А номер, выбитый на часах, указывает на то, что владельцем данных часов является бывший премьер-министр Австралии. Вы не бывали премьер-министром Австралии?
— Нет.
— Ну вот видите!
— Погодите, — попытался я включить логическое мышление, — Я – инженер. Для меня важна воспроизводимая функциональность изделия. Если часы работают без остановки десять лет и вы подтверждаете, что все части в них оригинальные и даже ваши мастера с трудом отличают эти часы от оригинальных, то на аукционе они должны стоить те же двести тысяч. Почему же вы не можете продать ремешок на такую замечательную вещь?
— Нет, часы не должны стоить двести тысяч. Без нашего одобрения они стоят тысячу.
— Тогда у меня идея! Давайте вы скажете, что это часы настоящие, мы их продадим за двести тысяч и прибыль поделим! Заметьте, в мире прибавится уровень счастья. Мы с вами заработаем на пустом месте, а счастливый приобретатель часов пополнит ряды счастливых владельцев элитных вещей.
Господин побелел. Десять человек за его спиной изобразили немую сцену уровня приезда ревизора. Кто-то закашлялся и пошатнулся.
— Покиньте магазин, битте, — сказал господин, — Не то я вызову полицию.
Я включил взгляд генерального директора и процедил:
— Я покину ваш магазин только в том случае, если вы поясните мне, почему вы ограничиваете свободу людей, желающих приобрести качественную вещь? Вы же не спорите, что часы качественные и неотличимые от ваших изделий?
Господин думал около минуты и соорудил целую речь, которую выдал скорее примирительно, чем напряжённо:
— Я понимаю, месье, что вы приехали к нам из далёких краёв и не знакомы с нашим современным дискурсом. Вряд ли я смогу кратко вам всё обьяснить. Но, если совсем уж тезисно, то качество и значение изделия вообще никак не связаны с потребительскими характеристиками изделия. Они связаны только с общественным соглашением. Если я скажу, что эти часы качественные, то я нарушу общественное соглашение, которое говорит, что качественными могут быть только часы, сделанные в Швейцарии. Такое нарушение не принесёт счастья ни мне, ни вам. А вот несчастье принесёт, не сомневайтесь.
Меня потрясло, что снова мне объясняют, что я не понимаю чего-то настолько важного, что мне это даже невозможно быстро объяснить. Дрожащим голосом я выдавил:
— Но это же получается какой-то договорняк и круговая порука! Вам, как инженеру и производителю, не обидно?
— Мне обидно, — совсем холодно ответил господин, — Но ничего другого я вам предложить не могу. Покиньте магазин сильвупле.
На встрече в офисе на набережной Цюрихзее контрагенты как обычно начали восхищаться часами. Я грустно сообщил, что, оказывается, эти часы — подделка. Контрагенты долго рассматривали часы, потом громко засмеялись и сказали, что ценят мою скромность. Даже восхищаются ею. У них бы никогда язык не повернулся назвать подделкой столь драгоценное произведение часового искусства. Им приятно и почётно общаться с таким исполином духа, как я.
Вернувшись в Москву, я рассказал эту историю моей руководительнице в консалтинговой компании. С грустью описывал общение со смешными чваными снобами, для которых шашечки гораздо важнее, чем ехать, а вся их европейская цивилизация при испытании электричеством оказывается пузырём договорняков, лицемерия и круговой поруки. Таковой, собственно, оказывается любая цивилизация, но другие цивилизации не кокетничают, а вот именно европейская цивилизация пытается изобразить из себя колыбель солидарности, рациональности и меритократии. Но если потереть тряпочкой, то сразу вылезают уши договорняка, лицемерия и круговой поруки. А нам, инженерам, важно, чтобы вещь была функциональна. И поэтому я теперь люблю свои часы больше прежнего и горжусь ими очень. Я так и представляю себе угнетённого китайского подростка, который, будучи прикован к батарее в тёмном шенчженьском подвале, выпиливал лобзикам все эти шестерёнки и выпилил их столь искусно.
К моему удивлению, руководительница не разделила моей светлой печали и ажурной мудрости. Она побелела не хуже господина в магазине, набрала в красивую грудь воздуха и практически заорала:
— Дмитрий, я в ужасе от того, что вы говорите. Я в ужасе от того, что вы не понимаете, что честный уважаемый профессионал не может опустится до владения подделкой. Неужели вы считаете, что вы первый, кто задал себе вопрос о функциональности подделок? Да я на половину моей зарплаты могу на стамбульском рынке закупиться сумочками биркинбатегавенета, очками прадалуивитон и пальто эсперанцакортега. Они не будут отличимы от оригиналов, на каждый из которых я коплю по полгода. Но как я себя буду чувствовать? Я буду себя чувствовать дешёвой подделкой! А вы, что, не будете?!
Я честно обдумал вопрос. Выдержал паузу. И честно ответил:
— Нет, я не буду. Если они неотличимы от оригинала, то я не понимаю, в чём проблема. И вообще, у меня Хирш - около пятнадцати. Вряд ли я его подделал...
Руководительница вздрогнула и густо покраснела. Она явно не знала, что такое Хирш и подумала о чём-то глубоко сокровенном... Я было хотел уточнить, о чём, но вовремя понял, что сделаю только хуже, и заткнул фонтан красноречия в последний момент... Руководительница села и некоторое время удерживала слёзы. Сквозь силу промолвила:
— А не стыдно ли тебе перед владельцем торговой марки? Не стыдно поощрять пиратов ?
Тут уже не сдержался и вспыхнул я:
— Мне? Стыдно??? А не виктим ли блеймингом вы сейчас занимаетесь? Владелец торговой марки допустил, что мне посреди бела дня на глазах у всего честного народа продали фальсификат по цене в сто раз ниже оригинала, но с великолепным качеством, и я значит в этом виноват? А вы не хотите объяснить жертве изнасилования, что надо было юбку длиннее носить? Может, лучше порекомендуем оригинатору цену снизить? Пусть не в сто раз, но хотя бы в десять?
Руководительница вздрогнула, как от удара. Потом сухо сказала:
— Я отказываюсь разговаривать в таком тоне. Эдак вы договоритесь до того что людей можно лечить дженериковыми, а не оригинальными лекарственными средствами. А на оригинальные цену снизить… Понимаете ли вы, что на это скажут, точнее, подумают наши заказчики? Идите сегодня отдохните и возвращайтесь завтра. Но только возвращайтесь без этих часов. В моём офисе нет места фальшаку. Мы высоко ценим доверие наших клиентов и бизнес-партнёров. И никогда его не обманем. Я прошу, нет, я требую, чтобы выбросили эти часы. Я никогда больше не должна их увидеть.
Руководительница говорила столь искренне и убедительно, что я попал в зомби-состояние. Медленным неуверенным шагом я вышел из офиса и пошёл к ближайшим мусорным бакам выбрасывать часы. Вероятно, при этом я выглядел как Герасим, усаживающий в лодку Муму. За несколько шагов до помойки зазвонил мобильник. Мне позвонил хедхантер и предложил возглавить отечественное производство дженериковых лекарственных средств на региональном предприятии.
— Но ведь дженерики – это подделка, — слабым голосом промолвил я.
— Камон, Дима, — сказал хедхантер, — Ты же вроде любишь людям помогать. Качественный дженерик спасает жизни не хуже, а иногда и лучше оригинала. При этом оригинал почему-то стоит в десять раз дороже дженерика. Тебе шашечки, или ехать?
Этот разговор снова изменил мне жизнь. Я никогда более не вернулся в офис консалтинговой компании и ушёл в отечественную дженериковую фарму. Часы остались со мной и я их до сих пор с удовольствием ношу. Они до сих пор так и не сломались. А вот коньяк Фрунзика Мкртычана я в прошлом году таки выпил.