Не вся ль Европа тут была?
И чья звезда ее вела! ...
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.
И что ж? Свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русской штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их мάнит вновь –
Хмельна для них славянов кровь!
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!
(А.С. Пушкин «Бородинская годовщина»).
Доброго времени суток,
уважаемые читатели и соотечественники!
Салам, дорогие мои Шурави!
Открываем вторую страницу произведений о ратной доблести наших предков. Это крупицы нашей истории, которыми следует гордиться и передавать по наследству детям и внукам. Если они кому-то понравятся, буду рад, ибо своими словами пытаюсь напомнить своим слушателям о том, что своей свободой, да и самой жизнью мы обязаны тысячам русских ратников, стрельцов, гренадёров, ополченцев, гусаров, моряков, красноармейцев из славных ратей и полков земли нашей. Народ жив памятью, героикой пращуров. И этот «ручей доблести, самопожертвования, твёрдости духа» иссякнуть не должен. Иначе будущего не будет.
Приятного прочтения!
Атака живых мертвецов
---------------------------------------------------
В веках на Руси славят ратную доблесть,
Защитников веры, Отчизны сынов,
Что кровью своей пишут светлую повесть,
Великой Державы во веки веков.
Безвестных героев густые колонны,
Сомкнувшие плотно святые ряды,
Тогда и сейчас, как в обойме патроны,
На помощь придут к нам на случай войны.
Их руки сильны, взгляд и лица суровы,
Они жизнь отдали за дом свой, за Русь.
Чтоб вновь были воины к бою готовы,
На подвиг герои напутствуют пусть.
Рязань и Козельск, Куликовское поле,
Лже-Дмитриев – польских наймитов - набег,
Рассвет Бородинский, Парижа приволье,
Антанте прощальный, смертельный ответ.
Поход в Византию и битва при Кάлке,
Бросок через Альпы и штурм городов,
Когда мы Казань и Берлин с боем брали,
И в Польше атака живых мертвецов.
Второй шёл уж год у германской осады,
Землянский отстаивал полк Осовѐц.
Четыре здесь форта создали преграду,
Движенью к победе немецких сердец.
Российская крепость была костью в горле
У планов Берлина идти на восток.
В недавних боях «нос опять им утёрли»,
Славяне закрыли пути в Белостόк.
Защитники фортов бесстрашно сражались,
Атаки сбивая одну за другой.
Снаряды и мины на подступах рвались,
Налёты по плану – волна за волной.
Гранитные стены крошились, трещали,
Но русский солдат был незыблем, храбёр.
Не раз уже немцы здесь «зубы ломали»,
У стен Осовцά получая отпор.
Окопная жизнь убивала солдата,
Свинец и болезни косили бойцов,
Весь их рацион – лишь супы с концентрата,
Приварок на стол только до холодов.
И всё же защитник прилежен, уверен,
Что правда за ним, жизнь нужна для царя.
Силён духом он, с крестом, боговѐрен,
А в битве отважен и гибнет не зря.
В открытом бою равных не было русским,
Героев былинных их слава вела.
Решенье созрело в кругу немцев узком,
Смертельным здесь газом покрыть все поля.
По данным разведки враги понимали,
Что средств для защиты от газов здесь нет.
Не знает война угрызений морали,
Любою ценою все ждали побед.
Усилив полки батальонами с марша,
Ландсвѐра комдив вызвал газспецвойска.
Вдоль крепости все батареи на старте
Накрыть всё здесь ядом, как смерти рука.
Июльским рассветом баллоны со смертью
Направили в крепость удушливый хлор.
И сотни защитников, бывшие твердью,
Навеки взошли на небесный простор.
Осталась в строю только малая сотня,
Отравленных, кашлящих кровью солдат.
Ландсверовский полк наступал – их бесчётно,
Окопов две линии взяли подряд.
Враги уже праздновать стали победу,
К Рудскόму мосту через реку прошли.
Но верные слову, присяги обету
Решили в штыки на германцев идти.
В строю кто остался, приказано было
Утѝрками лица от газа прикрыть.
От вида бойцов даже кровь в жилах стыла,
От мёртвых их сложно сейчас отличить.
Удушливый газ разъедал плоть и лица,
Глаза вытекали, и горлом шла кровь,
Летели наружу от лёгких частицы,
Никто уж не думал жалеть животов.
Три тысячи немцев в открытую пёрли,
С брезгливостью трупы солдат обходя.
Застыли в безумии, очи протёрли,
Умершие встали, штыками звеня.
Хрип лёгких кровавый заполнил всё поле,
То русские «мёртвые» пели «Ура!».
Их лица, тела в кровяном ореоле,
Из хлора явились, как смерти заря.
Блестели штыки ярче звёзд в поднебесье,
В тумане фигуры зловеще росли.
Как демоны русские встали из взвеси
Зелёных клубов ядовитой росы.
Младой подпоручик вёл в бой полуроту
Отравленных газами русских солдат.
Вселился вдруг ужас во вражью пехоту,
Ландсвѐр развернулся и начал бежать.
В пылу отступленья германские цепи
Снесли огражденья окопов своих.
Как видно, порыв полуроты свирепый
В них страх пробудил и безýдержный псих.
Усиленный полк устоять не решился,
Солдата вид русского их поразил,
Кто смерть обуздав, вновь в атаку поднялся,
В строю, умирая, врага победил.
Нет счёта у русских бессмертных героев,
Себя не щадящих во имя страны.
Георгий святой души их упокоил,
А в памяти нашей все будут живы.
---------------------------------------
Взвод героев
--------------------------
Памяти бойцов взвода лейтенанта Широнина П.Н.,
стоявших насмерть во имя жизни, посвящается
--------------------------
Минýла зима, сдав позиции марту,
Мороз полегчал и не так доставал,
Весна за спиною готовится к старту,
Колонне объявлен недолгий привал.
По снежной степи прошагали солдаты,
Наверно, уже километров так сто.
Устали они, впереди вроде хаты,
«Тарάновка,» – взводный поведал. – «Село».
Пока отдыхали бойцы после марша,
Комбат вызвал взводных и выдал ЦУ.
Ширόнинский взвод, по приказу от старших,
Занял переезд на переднем краю.
Построить гвардейцам пришлось оборону,
Под Харьков фашисты стянули войска,
Чтоб взять под контроль территории зону,
Что раньше заняли бойцы РККА.
В начале зимы знаменитым ударом,
Три фронта захлопнули «фрицев» в кольцо.
Назвав операцию эту «Ураном»,
В победу усилили веру бойцов.
Блокировав немцев в стенах Сталинграда,
Манштейна разбив на реке Мышковά,
Ведущего в бой броневую армаду,
Хребет у врагов надломила Москва.
Чуть позже и Паулюс, сломленный, сдался,
На запад войска повернули свой путь.
Но вермахт силён, с новой силой собрался,
Кулак броневой смог под Харьков стянуть.
Гвардейцам поставлена фронтом задача,
Держать оборону, ни шагу назад.
Армейских резервов подход уже начат,
Три дня для готовности этих бригад.
Ширόнинский взвод, не вздохнув после марша,
Окопы готовил для встречи врага.
Всего двадцать пять, лейтенант самый старший,
Лишь пушка одна, ПТР и снегά.
Немного гранат и запас для винтовок,
У пары бойцов на груди ППШ.
Копали всю ночь без больших остановок,
Добротно всё делали здесь, не спеша.
К утру лишь забылись тяжёлой дремотой,
Но немец не дал досмотреть добрый сон,
Как только забрезжил рассвет позолотой,
Мелькнул на горе блеск фашистских погон.
В день первый стремилась вперёд лишь пехота,
До пары взводов и один БТР.
Без танков поддержки им лезть неохота,
К тому ж был убит ротный их офицер.
Два дня отбивали бойцы их атаки,
Своей не сдавая ни пяди земли.
Делили сухпай, пили воду из фляги,
Но вот, показались и танки вдали.
День пятого марта открыл им дорогу,
В бессмертный ведущую всех пантеон.
Всего двадцать пять, против них по итогу,
Развёрнутый танковый был батальон.
По фронту на них тридцать пять наступало,
Со свастикой танков и бронемашин.
А рядом в цепях на окопы шагало,
Две сотни отъявленных немцев, румын.
Фашисты открыли огонь ураганный,
Пытались окопы сравнять все с землёй,
В ответ получили стрелковый, но шквальный,
Косящий пехоту приливной волной.
Из пушки один только танк обезврежен,
Затем её вместе с расчётом накрыл
Удар из орудий, из танковых башен,
Который позицию полностью срыл.
Гвардейцы их жгли из простых ПТРов,
Стрелки выбивали идущую цепь.
Два снайпера били в прицел офицеров,
Десятками трупов наполнилась степь.
Фашисты упорно рвались к переезду,
Горели машины и плавился снег.
Уж пулям, снарядам вокруг мало места,
И смерть ускоряла свой прибыльный бег.
Редеют ряды у гвардейцев во взводе,
Скворцов «самоходку» гранатой рванул.
Её он поджёг в трёх шагах на подходе
Ко взводным окопам. Под траки нырнул.
Лихим помкомвзвода был Саша Болтýшкин.
Когда первый танк на окопы наполз,
Со связкой гранат, их обняв, как подушку,
Под брюхо к фашисту он быстро пополз.
Взметнулся огонь, башню вправо сорвάло,
Гвардеец страну своей грудью закрыл.
Но прут на позиции танков немало,
Кровавый закат поле боя накрыл.
Стреляли расчёты бойцов ПТРов,
Стрелки отсекали пехоту огнём,
Гранаты бросали в броню изуверов,
И смерть находили в окопе своём.
Один за другим погибали гвардейцы,
Со взводных позиций никто не ушёл.
Сдержали они гордость третьего рейха,
Шестнадцать машин взвод на поле извёл.
Ребят девятнадцать погибло в окопах,
Когда на подмогу резерв подошёл.
Стояли тут насмерть в весенних сугробах,
Солдаты из разных районов и сёл.
Отбросив увязших в атаке фашистов,
Резервным частям удалось оценить,
Что, кроме, сожжённых машин и танкистов,
Взвод смог также сотню пехоты убить.
Живых после боя, с тяжёлым раненьем,
В санбат шестерых отправляли бойцов.
На запад продолжил резерв наступленье,
Используя мощь броневых корпусов.
Весь личный состав был в Указе отмечен,
«Героев» присвоили павшим, живым.
В народной молве будут жить они вечно,
Примером и детям, и внукам твоим.
------------------------------------------
Доблесть
--------------------
Памяти советского человека, солдата
Великой Отечественной посвящается.
---------------------
Бессмертный урок просвещённой Европе
В далёком, кровавом, военном году
Советский солдат преподал в «Амерсфόрте»
В фашистском концлагере, страшном аду.
Держали здесь пленных с Восточного фронта,
Кормили отбросами лишь иногда.
«СС» не имел тут другого закона,
Стрелять в человека готовы всегда.
Попавшие в плен, на себе ощутили,
Поток издевательств от «новой чумы»,
Которую «наци» вокруг утвердили.
Где был их сапог, всех считали «зверьми».
Фашизма мораль не сродни человеку,
У титульной расы нет больше оков,
Ему всё дано, как «сверхчеловеку»,
Судить, убивать, править миром рабов.
Чтоб дух у солдат на полях под Москвою
Поднять перед главным ударом, они
Решили заставить любою ценою,
Чтоб узники дрάлись за хлеб у стены.
Должна пропаганда противников немцев,
Как диких зверей в полный рост поднести.
Чтоб вермахт без жалости вешал туземцев,
Любые преграды с пути мог смести.
Для этого выбрали ростом кто меньше,
В загон за «колючкой» согнали одних.
Их было всего сто один «унтерменшен»,
Советских узбеков голодных, нагих.
Солдат под Смоленском фашисты пленили,
Когда в окружение полк их попал.
Патронов уж нет, командиров убили,
Но с поля сраженья никто не бежал.
В отдельный загон обречённых согнали,
Почти не кормили, их били всегда.
Прикладом, дубинками им помогали,
Когда на работы всех гнали с утра.
Арийская цель – превратить их в животных,
Убить человеческий вид и мораль,
Чтоб можно избитых людей и голодных,
Представить, как скот, как безмозглую шваль.
Ни день и не два издевательств терпели,
От «чёрных мундиров» бойцы РККА,
От вечных побоев тела их краснели,
Была их судьба непомерно горька.
Пройдя муки ада и пик истощенья,
Когда щёки впали и рёбра видны,
Их можно сравнить было с траурной тенью,
А многие были безмерно больны.
Тогда палачи принимают решенье,
Что люди дошли до последней черты,
И можно снимать бессердечно творенье,
Как люди в звериные входят ряды.
В то утро не выгнали их на работу,
Загон окружили в мундирах войска,
Поставили камеры к каждому входу,
На узников стали смотреть свысока.
Подъехал фургон и открылись в нём двери,
Заполнив вокруг хлебным запахом всё.
Охранник к машине в развязной манере,
Приблизился быстро и пнул колесо.
Из чрева фургона достал он буханку,
И медленным шагом к загону пошёл.
У узников запах рвал всё наизнанку,
И каждый смотрел, как охранник к ним шёл.
Кругом тишина, только шелест у камер,
И плёнка вбирает текущий момент,
Напрягся весь строй, даже воздух вдруг замер,
В загон брошен хлеб и упал на брезент.
Все ждали, к нему роем бросятся люди,
Начнётся животная драка за хлеб,
Но шли, поедая друг друга минуты,
Никто не бежал, словно каждый ослеп.
Затем от людей отделилась фигура,
Безусый юнец молча хлеб приподнял,
Он бережно, словно тот был из ажура,
Поднёс к голове его, поцеловал.
Безмолвно отнёс его к старшему брату,
И нежно буханку ему передал,
Рассевшись кружком, как сродни азиату,
Весь люд по-восточному ноги поджал.
Старейший делил хлеб по малым кусочкам,
И братьям по кругу его раздавал,
В ладонях своих драгоценным комочком,
Его согревали, как свой капитал.
Они ели хлеб, словно плов с дастархана,
Закрывши глаза и с молитвой в устах.
Им вспомнился дом и арык у платана,
Плоды абрикоса в колхозных садах.
Когда после трапезы встали все вместе,
И узники спели: «Худόга шукýр»,
Вскочила охрана от яростной мести,
А главный на съёмках был злобен и хмур.
Великая, смелая доблесть узбеков,
Их стойкий, несломленный голодом дух,
Расстроили планы у «сверхчеловѐков»,
Представить всех пленников стадом чернух.
Вначале охранники пленных избили,
Прикладами били, ремнями, плетьми.
Но узников дух всё равно не сломили,
Узбеки и здесь все остались людьми.
Тела превратили в кровавую массу,
Их участь фашизмом была решена.
А воля в плену стала твёрже алмаза,
В полгода накрыла их смерти волна.
Все братья остались для нас безымянны,
В загоне умершие в муках больших,
Казнённые вслед в предрассветном тумане,
В лесу, там, подальше от взглядов чужих.
Несломленный дух векового народа,
Фашизму стал гневным началом конца,
Прошло с тех кровавых событий три года,
Наполнились счастьем и горем сердца.
В той страшной войне, потеряв миллионы,
При штурме высот и в тылу у станков,
В блокадные дни и в полях удалённых,
Сплотился народ против злейших врагов.
В едином строю люди разных народов,
Различных традиций в веках, языков,
Без страха пошли под огонь пулемётов,
В бою, не жалея своих животов.
Их жёны и дети в цехах и на поле,
Ковали победу ударным трудом,
Детей ленинградских, голодных до боли,
В домах принимали в участье живом.
Пусть будет примером их подвиг великий,
Для всех поколений до нас и потόм,
Кто выдержал всё, будь то плен полудикий,
В тылу тяжкий труд иль бросок напролом.
Мы в вечном долгу пред советским народом,
Познавшим и смерть, тирании беду,
Обязаны мы голубым небосводом,
Отцам нашим, дедам, поправшим войну.
