У меня нет ничего личного, всё казённое. Позаимствованное, так сказать. У отца, у матери, у государства. Например, выданное родителями на долгое пользование тело. На долгое ли? А также предметы роскоши в виде амуниции и оружия под расписку от государства.
Я был и в Африке, и в Азии, и на Европейском континенте. Везде одна и та же история: чтобы тебе жить, надо кого-нибудь обязательно убить. И ничего личного. Этот мир является тем, чем он есть и более ни чем. Люди воюют, убивают и погибают столько, сколько о себе помнят. Это было, есть и будет.
Существует пора, когда люди не хотят погибать и живут мирно. Потом наступает пора недовольства и хомо сапиенсы готовы убивать и гибнуть без какой-либо веской причины. Я там, где люди в ненависти убивают друг друга. Они сами меня зовут и платят мне за это деньги. Я лишь убыстряю процесс будущего примирения. Когда наступает беспросветная пора разрухи и всеобщего изнеможения, народ успокаивается и я уже больше ему не нужен. Много людей гибнет ни за что. Но почему они оказались в данное время и в данном месте? Очевидно, чтобы погибнуть. Погибнуть от руки садиста, от шальной пули, от взрыва мины, от лишения элементарных средств существования.
Зэма – командир взвода в чине офицера, тыграйка
Симба – командир отделения, сержант, тыграец
Айко – командир отделения, сержант, тыграец
А я – просто музыкант, вольный стрелок, искатель приключений, солдат удачи.
Я не командую, а даю советы. А если и подчиняюсь, то по мере необходимости, в зависимости от ситуации.
Зэма, Симба и Айко – военные, которые могли понимать английский. Поэтому, исходя из целесообразности, мы держались по возможности вместе.
У меня не было с ними ничего личного. Мы общались крайне редко, скорее перебрасывались фразами и в основном по делу. Нас объединяло только одно – намерение уничтожать врага. Они, и такие как они, убивали по идейным соображениям. Многие в их подразделении убивали ради куска хлеба или мешка зерна выданной их семье. Я же это делал просто так. Раз то, что создало этот мир, предполагает массовое убийство себе подобных, - деваться некуда, кто-то должен делать эту работу.
Почему я? Я давно уже не задаю себе этот вопрос. Дело привычки? Больше ни к чему не способен? Адреналин? А может и то, и другое, и третье. К чёрту! Чем меньше об этом думаешь, тем чище сознание. Ничто так не даёт тебе возможность концентрировать внимание, как чистое, не замутненное никакими мыслями, сознание. А способность сосредотачиваться и расслабляться – главное, чем должен владеть настоящий легионер. В отсутствие этих способностей долго не протянешь. Обязательно схлопочешь пулю в лоб или осколок под самое сердце.
За время своей работы я прошёл огни и воды и приобрёл много навыков. Я слышу выстрелы на большом расстоянии, когда их никто не слышит. Я могу в точности сказать, из какого оружия они произведены. После каждого такого выстрела я мгновенно меняю позицию своего тела, причём, незаметно для окружающих. Я слышу свист мин и снарядов и мгновенно припадаю к земле перед тем, как они разорвутся. Я метаю ножи с большого расстояния, стреляю почти изо всех видов оружия, ломаю шейные позвонки и слизываю свой пот, чтобы не загнуться от обезвоживания, или кровь, чтобы она не уходила понапрасну в землю. Я стал груб и циничен. Последняя эмоция умерла на моём лице не так давно….
Но обо всём по порядку. Хоть я жесток и беспощаден, у меня есть табу. Я не убиваю детей, не участвую в расстреле пленных, по возможности исключаю столкновения с женщинами. Я не стреляю в мирных людей, и, вообще, во мне нет спортивного азарта убить как можно больше себе подобных. Я с пониманием смотрю на то, как две воюющие стороны с ненавистью убивают друг друга. Пройдёт время, и они образумятся. Но меня отвращает насилие и садизм, зверство и надругательство. К сожалению, война вербует в свои ряды много человеческой мрази и от этого никуда не деться. Я предпочитаю не присутствовать при таких сценах, а людей с такими отклонениями я избегаю и презираю.
Почему тыграйцы начали освободительную войну? Им показалось, что новые власти ущемляют их права? Ещё раз повторю: политика здесь не при чём. Просто заканчивается период мира и начинается период войн. Потом опять будет мир, и все станут жить в согласии. Война и лишения сформируют совсем иной образ мысли, но пока… пока время убивать. Сегодня я на стороне восставших, а вчера был на стороне правительственных войск. Завтра я не знаю, где я буду и с кем.
В ту деревню мы вошли почти без боя. Тыграйские военные поубивали всех, у кого имелось оружие. А потом началась вакханалия победителей. Обыски хижин и домов, цель которых найти доказательства нелояльности амхарцев к тыграйцам. Начинаются повальные избиения и издевательства. Не обходится и без насилия и мародёрства. Детский плач, визг женщин и девочек только раззадоривает солдат. Многие военные принимали наркотические средства, которые были завезены с продуктами в провинцию Тыграй миссионерами ООН. Зэма отдавала приказы Симбо и Айко соблюдать дисциплину в своих отделениях, не надеясь на точное их исполнение. Я предпочитал удаляться куда-нибудь подальше, чтобы не участвовать в этом даже зрительно. Зэма была в курсе моих моральных установок и не дёргала меня по пустякам.
Но вот в этом всеобщем разгуле насилия ко мне подбежал мальчик лет десяти, схватил за руку и потащил что-то выкрикивая и отчаянно плача. Он показывал мне крестик на своей груди и я проникся его страданиями. Амхарцы в большинстве своём православные христиане и моё сердце дрогнуло.
Зэма, почувствовав неладное, последовала за нами. Наконец, мы пришли к лачуге, из которой раздавались крики, переходящие на душераздирающий визг. Я не питал никаких иллюзий в том, что там происходило. Но тогда я не мог поступить иначе. Пятеро тыграйских солдат пытались разодрать девушку на части, учинив групповое насилие. Все пятеро оцепенели после того, как над их головами просвистели пули. Я опустил автомат:
- Get out of here!
- Что хочет этот белый ублюдок? – спросил один в чине сержанта у Зэмы.
- Чтобы вы натянули штаны и катились отсюда ко всем чертям!
- Пусть валит отсюда восвояси и там защищает предательских сучек!
- Эта сучка – христианка и она не убила ни одного нашего бойца!
- Да пошла ты вместе со своим хахалем! Все знают, что ты с ним трахаешься, дай и нам позабавиться с девчонкой!
Здесь я должен вставить слово. Зэма – волевая и идеологически подкованная женщина. Она – офицер и она командир взвода. Она умело использовала свои волевые качества и поэтому пользовалась уважением. Не могу сказать, что Зэма была ко мне совершенно равнодушна. Скорее это я заставлял себя быть к ней равнодушным, так как отдавал себе отчёт: в военной обстановке нужно держать себя в руках, иначе неприятности тебя погубят.
Мы с Зэмой встретились глазами. Она ждала моей реакции.
- Послушай, друг, - сказал я, подбирая английские эквиваленты, - христианский бог не призывает к войне. Наоборот, он призывает любить врага своего. Но он всемогущ и не стоит думать, что ему чужда справедливость. Эти молодые люди, которых вы решили растерзать, ни в чём не повинны. Возьми! – Я вынул боевой нож и протянул сержанту. – Если ты меня им поразишь, то можешь продолжать начатое. Если нет, - я сломаю тебе шею.
Сержант не долго переваривал услышанное. Он усмехнулся и несмело взялся за рукоятку ножа. Его взгляд скользнул мимо меня. Мне хватило доли секунды, чтобы сместить корпус в сторону, и удар позади стоящего солдата пришёлся не по голове, а по ключице. Мой автомат соскочил с плеча. Резкая боль от приклада калаша притупила ответную реакцию. Я со значительным опозданием с разворота вонзил ребро ладони в сонную артерию вояки. В это время надо мной блеснула сталь, и я потерял равновесие. Прозвучал выстрел. Сержант взвыл от боли. Он схватился за руку, выронив нож. На Зэму набросились двое солдат и скрутили её. Я подобрал свой автомат, но пятый вояка уже держал меня на мушке.
- Руки вверх! Убью! Убью!
«Почему эта девчонка с крестиком на шее не убежала? – подумал я. – У неё было время спасти себе жизнь».
Сержант со всей дури ударил меня ногой в лицо. В ушах зазвенело и всё перевернулось, покатилось в трамтарары.
- Я тебя изуродую, сука! – Орал сержант в лицо Зэмы. – Но сначала ты основательно поработаешь ртом!
- Ты объелся амфитомина! Ты поднял руку на старшего по званию! Исчезни и я о тебе забуду, мразь!
Очухался тот, который потерял сознание от удара по сонной артерии. Он подобрал автомат и направил его на девчонку-христианку, забившуюся в угол.
- Я её сейчас пристрелю… если ты, белая морда, не оттрахаешь её! - сказал он, как в полусонном бреду.
Солдат сделал выстрел поверх головы девушки. Сержант, изнывающий от боли в руке, кровожадно блеснул глазами.
- Стащите с него штаны! Давай запечатлеем, как белые ублюдки насилуют девушек с тёмной кожей!
Двое солдат навалились на меня, а ещё один схватил бедную девушку и потащил её на середину комнаты.
- Подумай, о последствиях! – крикнула Зэма, но получила размашисто по лицу.
Она изогнулась и вцепилась зубами в палец того, кто её держал. Послышался вой. Солдат ослабил хватку и сразу же получил коленом в промежность. Зэма схватила автомат. Те, кто возились со мной, тоже схватили автоматы. Со всех сторон раздались выстрелы и пули стали вышибать пыль из стен и потолка лачуги, зазвенели стёкла окон. Там, где должна быть дверь, показались Симба и Айко. Они также внесли свою лепту в перестрелку…
Зэма дышала со свистом. В районе груди липкое месиво. Зрачки расширены, на губах виноватая улыбка. Я расстегнул одежду и заткнул клокочущую кровью рану большим пальцем.
- Быстрее! Скорее сюда медперсонал! У кого есть обезболивающий укол?
Симба и Айко опустили глаза. Они знали, что ничего этого нет. Никому ни до кого нет дела в столь удачный день, в день тотального разгрома врага.
Пуля прошила лёгкое насквозь. Зэму можно было спасти. Но где армейские доктора, где машина медицинской помощи? Я взял её на руки и пошёл искать машину. Я шёл и спрашивал солдат, где доктора…
Я положил Зэму на носилки и её понесли. Я помню её страдальческие глаза и последние слова, которые прошептали её пересохшие губы: «Бог есть любовь…»
Думаю, она тоже была православной, хоть и не носила крестика...