Алекс Юрьевич, начинающий писатель, широко известный в узких литературных кругах, уже который день рыскал по городу в надежде поговорить с настоящим беспризорником. Малолетние бродяги шарахались от него, как от чумы, чуя неладное.
Помятуя о том, что бегунки часто попрошайничают у церквей, выжимая слезу у сердобольных старушек и глубоко верующих граждан, он направился к близлежащему храму, а именно к Воскресенской церкви, что на Октябрьском взвозе.
Народ, наглухо одурманенный "опиумом" - религией, нескончаемым потоком валил в лоно церкви за отпущением грехов, за благословением, а чаще всего, поддавшись тлетворному влиянию моды. Попы всячески поддерживали эту болезненную лихорадку, разглагольствуя на своих лживых проповедях о нерушимом единстве Церкви и Государства, о значимости патриарха, - шестого лица в стране.
Во дворе храма собралась многочисленная толпа, наблюдая некое театральное представление в исполнении грязного, вонючего, лохматого пацанёнка. Он картинно прыгал на одной ноге и вопил, что есть мочи: "Я инвалид, ножка болит! Дяденьки, тётеньки, подайте на лечение, кто сколько может! Я три дня ничего не ел, с голоду пухну, скоро помру!".
Бабушки жалостливо качали головой, роняли горючие слёзы и отдавали свои кровные назойливому попрошайке, который продолжал ещё тоскливее орать: "Люди добрые, помогите безотцовщине, горемычной сироте, подайте на хлебушек!".
Грязные лохмотья вымогателя, перебинтованная окровавленной тряпкой нога, чумазая исхудавшая морда, всё это заставляло людей невольно останавливаться и кидать в рваную шапку монеты. Они, как завороженные стояли и умилялись импровизированному бенефису под названием: "Обрыдаешься". Некоторые из прихожан действительно искренне всхлипывали и опускали виноватые глаза.
Ещё до начала службы шапка беспризорника наполнилась монетами, мелкими купюрами, печеньем, конфетами. Однако пацан и не думал заканчивать низкопробный фарс. Он артистично кинулся на холодную землю, принялся истерично кататься и пискляво завывать: "Ой, ой ноги отнимаются! Ой, живот болит!".
Сочувствующие граждане, положив деньги юродивому сиротке, скромно отходили с чувством выполненного долга, другие останавливались, крестились, жалели беднягу, кидали кровные рублики и спешили в храм, где их поджидали другие вымогатели - толстомордые зажиревшие попы и исхудавшие бледные послушницы. Церковные служители и божьи наместники за дорого продавали обряды и слово божье, а послушницы, - церковную утварь, якобы освящённую в самом Иерусалиме: иконки, крестики, свечки, календари и многое другое. На продажу шло всё, что имело хоть малейшее отношение к Вере. Бизнес - есть бизнес.
Около центральных дверей Баевич имел неосторожность лицезреть толстого священника с картонкой в натруженных мозолистых руках, на которой чёрным фломастером, коряво было начертано: "Обвенчаю геев. 700 рублей".
Начинающий прозаик искренне изумился прочитанному, тяжело вздохнул и спешно вернулся к зажигающему беспризорнику.
Когда оболваненный честной народ потянулся в храм, артист закончил выступление, захромал в сторонку и тут же принялся распихивать по карманам дневной улов.
- Ну как, шкет, на хлебушек заработал?
- Тебе чо, мужик? Греби на туда, куда грёб.
- Я поговорить хочу.
- А, я врубился. Ты педик! Сначала поговорить, потом, Чупа - Чупс мне купишь, а после, - в тёмный угол потащишь? Хиляй отседова, а то мусоров кликну.
- Послушай, парниша, я вовсе не педик, я обыкновенный писатель, собираю материал для книги про беспризорников. Ничего плохого я тебе не сделаю; потолкуем и всё. А мусоров, как ты выражаешься, уверен, не позовёшь.
- Это почему же?
- А потому, что они тебя же первого в оборот и возьмут за бродяжничество и попрошайничество, да улов твой весь выгребут. Соображаешь, тебе же боком выйдет?
- Я гляжу, ты мужик в теме? Лады, чо хочешь? Я пока не догоняю.
- Хочу интервью у тебя взять.
- Интер...чо?
- Просто поговорить: я спрашиваю, ты честно отвечаешь.
- Это, как в мусарне? Типа допрос?
- Нет. По - душам.
- Мужик, базар бабло стоит! Раз ты писака хренов, то должен кумекать, что за ответы полагается этот, как его гавнор...ганаре...забыл, блин.
- Гонорар?
- Точно! Нет шуршиков, - нет честных ответов.
В глазах ушлого беспризорника сверкнула хищная алчная искорка, на губах проступило подобие волчьего оскала. Развести лоха на деньги считалось у бродяг святым делом. Повисла гнетущая пауза. В этот ответственный момент прозвучал заунывный звон колокола, олицетворяющий начало одурманивания доверчивых граждан.
..."А где я вам возьму других людей?", - произнёс Иисус и принялся пересчитывать паству...
- Так, сколько ты, звезда церковного двора, хочешь за откровенную беседу?
- Я прикидываю, бодягу разводить будем долго. Поэтому, расклад такой: берёшь мне чебурек, не два чебурека, банку колы, мороженое и штука баблосов на карман. Это ещё по - божески.
- Встречное предложение: жрачку - сейчас, а деньги после беседы.
- Годится! Где трещать станем?
- Пойдём к Белому озеру, там в какой - нибудь кафешке устроимся.
- Не-е-е, в кафешку меня точно не пустят. Тут недалеко есть тошниловка - чебуречная, туда всяко проскочим. Забашляешь на входе вертухаю, он зенки закроет на мой прикид. Айда, графоман, а то холодно и жрать охота.
- Ну, пошли, коль не шутишь.
- А я, мужик, козлить не приучен. Кстати, как тебя кличут?
- Зовут меня Александр Юрьевич, фамилия не имеет значения.
- Лады, буду звать тебя Санёк, если не возражаешь.
- А у меня есть выбор?
- Можно Сашко или просто Шурик. У пендосов тебя бы обзывали Алекс.
- Пусть будет Санёк, а тебя как зовут, умник?
- Я Железяка.
- Как это Железяка? Железный дровосек что ли?
- Ты, Санёк, никак, уши компотом моешь? Железяка - это погоняло.
- А по жизни, как тебя звать - величать?
- Оно тебе надо? Толкую тебе, Санёк: я Железяка.
- Мы же не в тюрьме. Давай по - человечески общаться, без кликух и фени.
- Санёк, хорош меня лечить. Я по - другому базарить не умею. Не нравится, можешь спрыгнуть.
- Я вот понять не могу, почему вы, беспризорники такие наглые, дерзкие, хамоватые?
- Санёк, ты хотя бы месяц на улице поторчи, в говно поныряй, у тебя и не такое жало вырастет. Врубись, мы волки, если хочешь - шакалы. Я прикидываю, мы ещё до тошниловки не добрались, а ты уже вопросы с подходцем бубнишь?
- Считай, что так. Кто барышню ужинает, тот её и танцует.
- Какую барышню?
- Кто платит, тот и музыку заказывает.
- А, ну, понял! Всё путём! Двигаем дальше. Вон та рыгаловка.
На входе маячил седовласый пенсионер в униформе, изображающий из себя бравого секъюрити.
- Эдик, этот чел со мной. Лыжню дай!
- Ты, в натуре, Железяка, рамсы попутал. Иди сперва умойся, босота.
- Санёк, забашляй, да не жмись. Эдик, - он добрый, только кипишной.
Александр Юрьевич вынул из лопатника тысячную и протянул охраннику. Тот мгновенно сменил гнев на милость: "Там, в дальнем углу приземлитесь, а то амбре на всё заведение. Хорошо клиентов нет".
- Не очкуй, Эдик. Мы не долго; похаваем и свалим.
Скромный литератор и видавший виды бродяга устроились за столиком в дальнем углу заведения. Здесь действовал режим самообслуживания, поэтому Александр Юрьевич неспеша подрулил к стойке бара, заказал чебуреки, колу, мороженое для пацана и кофе для себя.
- Вообще - то, Эдик - это погремуха у него такая.
- Почему?
- А потому, что он, по жизни - Вова Стрельцов, бывший футболёр, за местный Томпень бодался. Как - то раз он нажрался после батрачева и историю поведал про Эдика Стрельцова, знаменитого Торпедовского нападающего, якобы тот по беспределу зону топтал; давно это было. С тех пор Вовчика все Эдиком кличут. А чо, нормальное погоняло!
- Ладно, я пойду твои чебуреки принесу.
- Санёк, колу не забудь и мороженое. Да, если не в падлу, пепельницу притарань, сигареты и зажигалку.
- А может, покурить вместо тебя?
- Хорош басить, Санёк! Я чо много прошу?
- Ну ты, Железяка, наглый, как танк. Иди руки помой и быстро, пока никого нет!
- На хрен ты, Санёк, в писаки подался, тебе бы на зоне вертухаем бодаться.
Железяка, не жуя проглотил горячие ароматные чебуреки, запил ледяной колой, громко икнул и принялся за мороженое. Он жадно откусывал большие куски, блаженно их смаковал, развалившись на расшатанном стуле. Александр Юрьевич терпеливо ждал когда его собеседник насытит свою ненасытную утробу.
Беспризорник добил мороженное, вытер рот рукавом, смачно засмалил халявную сигарету, выпустил к прокуренному потолку кольцо белого дыма и нахально обратился к писателю: "Ну давай, Санёк, выуживай из меня инфу".
- Сколько тебе лет?
- Чёртова дюжина. Скоро четырнадцать стукнет.
- У тебя родители живы? И кто они по - жизни?
- Папа, мама есть, ещё сеструха, нынче в школу почапает, если кони не двинет. Папа - барыга; палёное пойло в супере толкает, а мамахен числится у него счетоводом. Короче, на пару тему мутят, бабки лопатой гребут, а мелкая болеет постоянно.
- Выходит, ты из благополучной полноценной семьи?
- Правильно, Санёк, гутаришь. Всё у меня было, только типа надоело рисоваться правильным мальчиком. Я бродяга по жизни, свободу уважаю. Врубился?
- Знаешь, как психологи называют таких детей?
- Кто, кто называет?
- Психологи. Это врачи. Словом лечат.
- Санёк, я тебе конкретно отвечаю: Я не псих! Я - нормальный пацан! Так, и чо эти, типа, психологи базарят?
- Таких как ты, они называют "страдающими синдромом бродяжничества". Это болезнь такая.
- Во - первых, я ни хрена не въехал, чо ты пробурчал. Во - вторых, я не шизик и на дурке не чалился. И потом, на фиг мне знать про этот, как его, синдром?
- А чтобы, наконец, понял, что ты на улице только по одной причине - тебе это нравится.
- Санёк, ты не заводись. Какая твоя печаль? Мне в кайф на воле, это верняк! Зря бочку на меня катишь. Мне в жилу лохов кидать, бакланить, бомбить алкашей, гаситься в коллекторе, бухать, ширяться. Как хочу, так и кантуюсь.
- Ты же через пару лет на зоне окажешься.
- И чо? За колючкой тоже жить можно. По фене я ботаю. Меня враз в шоблу по масти возьмут.
- Ладно. Не кипятись. Поехали дальше. Ты про сестру говорил. Что с ней?
- У неё с самого рождения какие - то непонятки с мотором. В больничке она долго маялась; две операции замастрячили, а толку никакого. Эти лепилы, - фуфло полное, только бабки клянчить умеют. Я покумекал, тормозок под мышку и слинял, думал предкам без моей обузы легче станет лаве на операции отстёгивать; потом улица засосала, закрутилась пурга бродячая.
- Ну и как, помог родителям?
- Я не в курсе. Они меня особо не ищут, и я не отсвечиваю.
- А в школе как учился?
- Там вроде всё путём было, в начале; уроки по - возможности старался не пропускать, четвёрки - пятёрки таскал. Только с училками напряг каждый раз висел, и со старшими непонятки постоянные. Я же борзый; преподам конкретно хамил, дрался отчаянно с пацанами, которые в пузырёк лезли, издевались над младшими, на счётчик ставили, баблосы отбирали.
- А что учителя?
- Им по - барабану, что на переменах творится. Старшеклассники все поголовно смолят в сортирах, разборки устраивают, некоторые клей нюхают. Короче, забесило меня школьное кусалово.
- А после уроков чем занимался?
- Санёк, ты щас, сам - то понял, чо забакланил? Как - будто не в курсе, чо пацаны вне школы вытворяют. Мы шоблой кантовались: пиво дешёвое лакали вёдрами, гарочки с травкой смалили, колёса вкусные глотали; летом - в скверике, зимой - в тёплом подъезде. Потихоньку мышковать начали, алкашей одиноких шмонали. Короче, мне конкретно понравилось гулеванить.
- Ты один бродяжничаешь или у вас шайка?
- Одному и недели не протянуть. Злобная и жестокая улица тебя враз схавает и не подавится. Выжить можно только в стае.
- Между прочим, каждый месяц в стране бесследно исчезает несколько тысяч беспризорников: кто - то умирает от наркотиков, кто - то зимой околевает, кого - то в приютах и на пересылках убивают, кого - то на органы продают.
- А не надо меня на пушку брать? Если по - чесноку, то мне фиолетово до остальных. Мы тут недавно своего закопали. И чо изменилось? Водярой Горобу помянули и забыли.
- Убивать приходилось?
- Санёк, я порожняк гнать не буду, только ты душу мне не мотай.
- Я вопрос задал! Мне любопытно, на какие подвиги малолетние бродяги способны?
- Мозги пудрить не стану. Пару раз впрягался! Санёк, мы не быдло поросячье, у нас дисциплина и всё такое. Старший забасил, мол борзого пассажира надо мочить, а что делать, мы - мочим и слезами не умываемся.
- А своих мозгов нет?
- Интересный ты перец?! Ежели я приказ не выполню, то кодлу подставлю и меня свои же зажмурят. Врубился?
- Какие у вас отношения с другими уличными бандами?
- Бодаемся с переменным успехом, за территорию в кровь грызёмся. Случаются и крутые разборки. У каждой стаи своя крыша имеется: у кого блатные, у кого - мусора, у кого - братва; у всех по - разному.
- А у вас?
- Мы с Завлабом дружбу водим и с афганцами. Они нас конкретно прикрывают, когда надо.
- А Завлаб, он кто?
- Главарь всех бомжей, чмошников и бичей Томска, любой вопрос может порешать.
- Ладно, на тысячу ты наговорил, держи свой гонорар.
- Санёк, а может продолжим базарить? Мне понравилось. Как - то даже легче на душе стало.
- Поживём, - увидим; доживём, - узнаем.
- Ну, тогда бывай, труженик пера, Бог даст ещё свидимся.
P. S. Любое совпадение имён и фактов считать вымыслом автора.