Я уже говорил ранее, что был у нас в армии один взводный, который любил нас подлавливать. Но, как говорится, против лома нет приёма, если нет другого лома. Проще говоря, был у нас молодой солдат, который умел его просекать.
Готовим ночью картофан в бачке от термоса. Картошку порезали, залили водой, опустили самодельный кипятильник из двух лезвий, головку репчатого лука покрошили. Ждём, от вкусного аромата облизываемся в предвкушении ночного обеда. В целях безопасности свет в кубрике не включаем, чтобы не привлекать к себе внимание. На фишку поставили нашего «часового» – тот занял свой пост у окна и внимательно сканирует обстановку извне.
Картошечка бурлит-кипит, ещё чуть-чуть и можно приступать к трапезе. Ложки приготовили...
Вдруг наш «часовой» приглушённым голосом говорит:
– Атас! Взводный! В солдатском бушлате!
Жили мы на третьем этаже казармы. Пока офицер бегом поднимется наверх, у нас есть немного времени «замести следы». Выдёргиваем из розетки вилку кипятильника, кидаем его под ближайший матрац, котелок с картофаном задвигаем в угол под самую дальнюю кровать, сами запрыгнули под одеяла. Спим, вроде как спим.
В коридоре послышались быстрые шаги, открывается дверь в кубрик. Постояв секунду-другую, офицер щёлкнул выключателем и комната наполнилась ярким электрическим светом. Мы типа сонные недовольно заворочались в кроватях:
– Что такое? В чём дело? Кто спать мешает?
Офицер кричит:
– Подъём!
Щурим глаза от света, смотрим на часы:
– Какой подъём? Время ещё только два часа. До подъёма далеко.
Офицер приходит в ярость:
– Я сказал «Подъём!». Чего лежите?
Молодые военнослужащие подскочили, за 45 секунд оделись, мы – второгодники – вылазить из-под одеяла не собираемся. Вроде как уже проснулись и один за другим «наезжаем» на возмутителя нашего спокойствия:
– А почему мы должны вставать?
Взводный кричит:
– Неподчинение офицеру! На гауптвахту захотели?!
Мы тычем на бушлат с «чистыми» погонами:
– Какой офицер? Рядовой стоит тут, шум поднимает.
Офицер скинул с плеч бушлат, показывая погоны с тремя маленькими звёздочками:
– Своих офицеров в лицо знать обязаны!
Мы смеёмся:
– Товарищ старший лейтенант, а маскарад-то зачем?
Офицер лыбится:
– Надо, значит.
Мы спрашиваем:
– А что случилось-то? Тревога что-ли?
Старлей тараторит:
– Да, тревога! Быстро подъём!
Мы спорим с ним:
– Какая тревога? Гляньте в окно – там всё спокойно.
Старлей возмущается:
– Другие подразделения спят спокойно, мамку родную видят во сне, с девчонками обнимаются. А у вас тревога!
Мы ему язвим:
– Мы тоже с девчонками обнимаемся! Лучше выключите свет, не мешайте спать.
Офицер забегал глазами влево-вправо:
– Я щас выключу свет, я щас так выключу свет – искры из глаз посыпятся!
С недовольными ухмылками спрашиваем его:
– Товарищ старший лейтенант, что случилось-то? Жена обниматься не даёт? Чего прибежали-то?
Офицер был молодой – около тридцати лет, старослужащие позволяли себе с ним грубить. Тем более, у него был крупный залёт, едва не стоивший ему трибунала (об этом как-нибудь в следующий раз). Мы этим пользовались и, безусловно, наглели.
Офицер поводил носом:
– Чую, вы картофан варите. Оголодали? В столовой не кормят?
Мы в отказ:
– Где мы варим? Покажите!
Офицер опять забегал взглядом по сторонам:
– Запах я чую. Щас-то конечно ничего не варите. Спрятали уже.
Мы артистически удивились:
– Спрятали? Найдите!
Офицер ворчит:
– Я вам ищейка что-ли? Я так знаю, что под кровать спрятали. Больше некуда.
Мы ему предлагаем:
– Товарищ старший лейтенант, будете картошку?
Офицер погрозил нам пальцем:
– А-а, черти... Отбой, всем спать! – с грозным видом посмотрел на одетых молодых. – Чего стоите как истуканы? Я сказал «Отбой!»
Молодые вмиг разделись и нырнули в свои кровати. Офицер выключил свет. Мы пошутили:
– А «спокойной ночи» нам пожелать?
Выходя из кубрика, сказал:
– Ага, щас вам ещё и колыбельную спою. Всем спать!
Офицер вышел, мы прислушались к его шагам. Тихо хлопнула дверь на лестничный пролёт, мы выглядываем из кубрика, обращаемся к дежурному по казарме:
– Старлей ушёл?
Дежурный кивает, показывая на дверь:
– Пошёл.
Нашего «часового» опять на окно посылаем:
– Скажешь, когда выйдет из казармы.
Не прошло и минуты, «часовой» говорит:
– Вышел. Пошёл в сторону КПП.
Мы повскакивали с кроватей:
– Пусть идёт. Доставай картофан, пока не остыл.
Безусловно, офицеры знали, что мы иногда варили по ночам картошку. Покричат-поворчат, но никогда никого не наказывали. Кипятильники находили, экспроприировали, мы делали новые.