Сегодня пятница и я заглянуть в своё дальнее литературное прошлое.
Этот рассказ был напечатан в журнале МОСТ, том 13 в 2008 году.
***
″А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.″
Новый завет, Первое послание к Коринфянам Святого Апостола Павла, глава 13.
″И было у него три сына. Два умных, а третий…″
Из русской народной сказки.
Старик ждал своего сына. Вернее он начинал ждать его с самого утра, когда вся его многочисленная семья рано утром высыпала на улицу – кто на работу, кто на учёбу, кто в садик. Старик уже привык жить этим ожиданием. Хотя какой он был старик. Чуть больше пятидесяти. Его сверстники «крутились» вы высших кругах, управляли фирмами, зарабатывали большие деньги. А он сидел на шее у своего сына и невестки, которые и так воспитывали 3 детей. Он чувствовал себя старым и оттого, что ноги его не слушались, и он мог передвигаться в этом старом инвалидном кресле по небольшой квартирке и не далее. И хотя по телевизору на каждом канале твердили, что каждый дом оборудован для инвалидов – это была ложь. Потому что в этом домишке, на окраине города, где его сын ещё мог снять квартирку, не то, что капитальный, даже косметический ремонт не делали не один десяток лет. Он ощущал себя стариком и от осознания, что ему осталось совсем недолго жить. Странно, он иногда мог предвидеть многие вещи, но это ни как не могло помочь ни ему, ни его сыну. И только единственный вопрос, на который он ни как не мог найти ответ, мучил его и заставлял жить. И как только входная дверь отворялась, он на всех «парах», как маленький ребёнок, катил на своей коляске к двери и спрашивал:
– Сашок, зачем я тебе нужен? Отправил бы меня в дом престарелых! И дело с концом. Сколько можно у тебя с Дашкой на шее сидеть? У вас самих вон, сколько спиногрызов бегает.
Он, конечно, понимал, что если бы сын так поступил несколько лет назад, его бы давно уже не было бы в живых. А так он спокойно доживёт своё оставшееся время. И, несмотря на бедность, в нём постоянно жило малюсенькое ощущение счастья. Оно жило где-то в самом дальнем уголке, загнанное лишениями, горестями, занудством и болезнью. Когда государство стало заботиться о народе, то показалось, что жизнь стала налаживаться. Но это был очередной обман. Государство стало заботиться о человеке так, как ему было выгодно. Потому что государством была та малюсенькая горстка людей, которая владела почти всем. А остальные работали на неё. Пока человек был работоспособен, его лечили, кормили, одевали. Другими словами всячески поддерживали эту работоспособность. Но когда человек переставал таковым быть, его отправляли в государственный дом престарелых, где его уже не могли найти родственники уже через пару лет.
Но он избежал этой участи. Наверно его двум другим сыновьям, которые как раз и входили в эту прослойку общества и которая сейчас называлась – «Государство». Во всяком случае, он надеялся, что они вспоминали о нём.
– Сашок, ну зачем я тебе нужен. Бросил бы меня и подался бы к своим братьям. Может помогут?
Сын брал его коляску, катил в его комнату. После чего как по волшебству, у него в руках оказывалась бутылка хорошего французского вина. Он её откупоривал, наливал стаканчик ему:
– Папа, я пойду разберусь с детьми. Уроки. Потом спать их надо уложить. А потом я приду, и мы с тобой поболтаем. Вот тебе вино. Ты такое любишь! Я тебе диск взял со старым фильмом, тебе как раз подобные фильмы нравятся.
– Саш, зачем? У вас и так нет денег, а ты покупаешь такое дорогое вино. Я бы и чаем обошёлся. А вы бы с Дашей сели и устроили бы себе небольшой праздник!
– Да ладно папа! Мы с Дашей придём. Ты пока смотри фильм, а мы как освободимся, заглянем к тебе.
И он уходил, тщательно и тихо прикрывая дверь. А старик ставил диск и наслаждался прекрасным вином и фильмом. И он даже не замечал, как сначала в его комнату проскользала и тихонько садилась Даша, невестка. Потом так же тихо заходил сын. Он наливал тихонько по глоточку вина себе и жене и они тихо сидели и ждали, когда отец «вернётся» к ним. Неловкое движение и старик будто просыпался, оглядывался. В его глазах, немного осоловевших от вина, показывались слезы, и он произносил всегда одну и ту же фразу:
– Сашок, Дашенька, я так вас люблю! Ну, зачем я вам?
Фраза всегда оставалась недоконченной, потому что или сын, или невестка мягко прерывали его:
– Мы знаем папа! Ты лучше расскажи нам про телескоп, из которого можно в будущее смотреть?!
Александр не любил подобных вопросов. И хотя он подавал большие надежды в детстве и юности, карьера его остановилась теперь на руководстве бригадой трудяг на стройке, в основном из стран Ближнего Зарубежья. Но он не жалел об этом. У него было то, что он считал важным: Дашенька, дети! И Отец!
Старик мгновенно забывал, о чём он только что говорил и возмущённый «вопиющей безграмотностью» в этом вопросе, начинал рассказывать, что телескоп тут не причём. Это просто образ. Окуляр – это прошлое. Если у него большое увеличение, значить и телескоп будет сильно увеличивать. Т.е. в будущем можно увидеть больше мелких фактов. Труба – это вся прошедшая жизнь. Чем она длиннее, тем дальше, тем сильнее телескоп, а значит можно дальше увидеть. А наше настоящее, это объектив. Но вот в чём проблема. Чем грязнее объектив, тем хуже будет видно. Даже маленькая «песчинка» может повлиять на то, что мы можем просмотреть мелкий, но очень важный факт.
Тут он задумывался, пытаясь понять, где же он совершил ошибку? В чём он ошибся, воспитывая своих сыновей? Почему его любимые сыновья уже несколько лет не показывались ему, а сын, которого он чаще всего шпынял, принял его в свою семью, даже, несмотря на бедность. Чувство стыда, перед сыном затмевало все чувства. Как не пытался он что-то просчитать, просмотреть – прошлое и будущее своё было для него закрыто. Единственное, что он понял, что нельзя посмотреть в телескоп на самого себя. А других, таких как он, кто мог «посмотреть» и рассказать ему, он не знал. И то ли от нервного напряжения, то ли от выпитого вина, он незаметно для себя засыпал и уже не чувствовал, как сын тихонько перекладывал его с каталки на кровать и бережно укрывал пледом.
***
Выходные для старика, особенно суббота, становились праздником. Внуки заваливались весёлою гурьбой, и он читал им книжки, смотрели мультики и фильмы, рассказывал разные истории про то, что было и будет. Внуки слушали его, иногда хмурились, пытаясь понять, что он говорит, но чаще смеялись и слегка хулиганили. А он им всё прощал. Он так мечтал о внуках. Мечтал, как будет гулять с ними. Но прогулки теперь получались не дальше их квартиры. Иногда, когда сын в выходные не работал, он умудрялся вынести его вместе с коляской на улицу. Это было полное счастье, когда детишки, его маленькие внуки носились вокруг него, а он или что-то кричал им, подбадривал или дремал на свежем воздухе под их восхитительный шум. Но чаще приходилось довольствоваться открытым окном и раз в неделю вознёй с детворой. Остальное время было одним сплошным ожиданием.
Когда у него было плохое настроение, он начинал нудеть:
– Сашок! Слышал, по телевизору, какие большие выплаты за погибших в авиакатастрофах. Давай, я тебе скажу на какой рейс меня посадить, а вы потом за меня компенсацию получите огромную! Мне всё-равно скоро умирать. А так хоть пользу, какую вам принесу. Хоть немного по человечески поживёте.
У сына от таких слов всё обрывалось внутри. Он знал, что отец может предсказывать такие события. Он хмурился и немного, повышая только строгой интонацией голос, говорил:
– Папа, прекрати! Как такое тебе могло придти в голову! Тебе же ещё шестидесяти нет. А ты умирать собрался. Да и в самолёте ты же не один полетишь. А как же те люди. Раз знаешь, расскажи, может, удастся это предотвратить?
– Сашок, да кто поверит выжившему из ума старику? Да я тебе рассказывал про линии жизни. У этих людей она всё-равно обрывается. Ну не в этот раз, так в самое ближайшее время они всё-равно умрут. А так хоть родственники деньги получат. И за меня бы получил!
– Я не хочу об этом больше говорить!
Сын поворачивался и больше в этот день не приходил. Приходила Даша. Он начинал жаловаться и просил, чтобы она передала сыну, что он больше так не будет говорить и просит у него прощения. Она кивала, зная, что это повториться ещё не раз. Нежно целовала в лоб и включала фильм. Или подкладывала, свежую газету. Или «щёлкала» каналы телевизора, пока он не останавливался на каком-то одном. А потом садилась в сторонке и слушала его причитания. Он быстро уставал и засыпал. Тогда входил сын и как всегда бережно перекладывал отца на кровать. Поворачивался к жене. Тихо и нежно целовал её вначале в глаза, смахивая выступившие слезинки. Потом в нежные губы. Вдыхая её запах, терял голову. Брал на руки и уносил тихонько на их диван в обшей с детьми комнате. Чтобы не потерять драгоценные минуты счастья, пока все спят. А завтра рано вставать.
***
Старик проснулся мгновенно. Через час, после того как уснул. Испарина вымочила подушку. Сердце чувствовало сильные уколы (Судьба) и учащённо билось. Всё как будто переворачивалось внутри. В каждом его кусочке его тела, даже в ногах чувствовалась ноющая, выкручивающая боль. Он хотел застонать, но изо рта не вырвалось ни звука.
Это конец. Или начало чего-то. Он чувствовал это. Надо предупредить сына. Очередная попытка позвать не увенчалась успехом. Боль чувствовалась даже в ногах. Он попытался ими пошевелить. Они вяло слушались. О чуде не думалось. С трудом, сняв ноги с кровати, цепляясь за всё, что попадалось под руки, встал и поковылял к двери. Раскрыл дверь. Сын вскочил и бросился к нему, подхватив на руки. Невестка, даже не пытаясь прикрыться, тенью метнулась на кухню и уже через секунду стаяла у его кровати со стаканом воды в руке.
Вода подействовала. Глоток воды охладил голосовые связки.
– Ты восхитительна, Дашуля! – с трудом прошептал он. Да, он был таков. Он видел не только будущее, но и прекрасное. Даже в такой момент.
– Сашок. Я умираю!
– Папа, Скорую?
– Не надо, Сашок. Даже если бы они успели, они всё равно ничего не смогут сделать. Видимо моя линия жизни заканчивается, – шептал он.
Сын ему верил. Ему уже давно казалось, что он тоже что-то ощущал, только не понимал что. А сейчас он будто чувствовал, как что-то не человеческое вливается в него.
– Сашок! Зачем я тебе был нужен? Не давай мне умереть без ответа на этот вопрос! – шепот становился всё слабее. Глаза старика смотрели со страданием и мольбой.
– Помнишь, папа, ты говорил, что чтобы что-то получить, необходимо терпение. Ты постоянно повторял это. Даже тогда, когда давал мне подзатыльник или ремнём по заднице. Несмотря ни на что, я получил то, чего раньше не получал, папа. Я всегда тебя любил, пап! И я получил свою награду – твою любовь!
– Ты мудрее меня. Сын. И я люблю тебя, вас обоих! – слёзы заполнили глаза старика.
На секунду сознание помутнело, а потом он увидел себя, лежащего на кровати. Сын беззвучно рыдал, а невестка держала его за руку и по щекам её беззвучно катились слёзы.
Он своей бесплотной рукой погладил сына по голове, улетая, поцеловал в лоб невестку. Она будто почувствовала это и повернулась вслед ему. Неумолимая сила тянула его куда-то. Но не взглянуть ещё раз на внуков? Сила ослабла. Он вылетел в соседнюю комнату и присел на край дивана, где спали внуки. Погладил их по маленьким головам, прикоснулся к ручкам. Его снова позвали. В дверях стояла Даша, прекрасная в своей наготе.
– Береги их всех, – прошептал он. Она кивнула. Его будто сорвало ураганом.
Пред ним предстал мир, в который он столько раз пытался вглядеться. По большей части безрезультатно. Белое ажурное кружево заполняло пространство. Он оглянулся и увидел свою линию. Смутная догадка теперь стала фактом. Только досада проникала в душу, что не с кем больше этим поделиться.
Толстая линия его жизни не обрывалась, как он думал, переходила во что-то почти незримое и неосязаемое. Но его уже это совершенно не интересовало. Его звали дальше, и он подчинился этому зову. И только одна мысль среди этого не мыслимого убранства пыталась вернуться, чтобы сказать:
– Я вас ЛЮБЛЮ! Вас всех ЛЮБЛЮ!
Слова ещё затихали в воздухе, а он уже был в другом месте. Там, где он входил в дверь своей старенькой квартиры и к нему на всех парах неслись его дети! Сначала он подхватывал мчавшегося младшего, ещё только научившегося ходить. И тот гордо восседал на руках, обозревая, как старшие облепляют и целуют отца. Он был там, где выглядывала, вечно занятая, но довольная любимая жена. А он каждый раз старался отвернуться, смахивая невольную слезинку счастья…
Октябрь 2008