Предыдущая глава
Сергей бросил на стол звякнувшие дверные ключи, устало опустился в кресло. Уперев правую руку о подлокотник, поставил подбородок на ладонь, нашел глазами фотографию Ларисы. И неожиданно поймал себя на мысли, что это стало его неотъемлемой привычкой – придя с работы, подолгу всматриваться в лицо погибшей невесты.
Вдруг вспомнилось давнее: летняя ночь, легкая рябь Беклемишевского озера, полная луна, две точки космических кораблей в черном звездном небе, слившиеся на миг в одну и неожиданный вопрос Ларисы:
- Сережа, это правда, что твоя жена была генеральской дочкой?
И его лаконичный ответ:
- Правда.
- Красивая?
- Очень. Чем-то на тебя похожа…
- Зря ты мне это сказал, женщины не любят, когда их сравнивают.
Внутренне холодея, Сергей вдруг подумал, что наиболее сильно ему запомнилось мертвое лицо Ларисы, когда он много часов подряд просидел у ее гроба и неотрывно созерцал ее навсегда застывшие черты. Лицо же Ольги помнилось свежо, так как видел его буквально месяц назад. И сам не понимая, для чего, он вдруг решил сравнить лица этих женщин сейчас, в этот поздний зимний вечер.
Поднявшись, отыскал на полке семейный альбом, раскрыл твердые обложки. Глаза бывшей жены, глянули на него с фотографии. Прикинул в памяти - Ольге здесь примерно двадцать лет, этот снимок она подарила ему через пару недель после знакомства. От всего ее образа веяло беззаботной юностью, взгляд лучился озорным светом, вьющиеся волосы ниспадали на плечи роскошной волной.
Сергей долго всматривался в её черты, и в который уже раз должен был признать, что Ольга на этом снимке и Ольга в Московском госпитале, это уже во многом разные люди. Беззаботная юность и умудренная зрелость отличали два этих образа.
Он осторожно извлек снимок из альбома, поставил его рядом с фотографией Ларисы. Две пары девичьих глаз теперь смотрели на него. И вдруг подумалось – портрет Инги Поповой разместить бы между этими снимками. Но его не было в наличии, как не было и самоё Инги, как не было и Ларисы. Проклятая судьба… Одну за другой он безвозвратно утратил их всех. На войне об этом говорят – невосполнимые потери.
Сергей еще пристальнее всмотрелся в снимки, да, всё верно – Лариса и Ольга похожи, неуловимо, необъяснимо, но похожи, в который уже раз он убедился в этом. Но что, конкретно, роднило их: овал лица, разлет крутых дуг бровей, волосы, глаза, рот? И вдруг импульсом озарения до него дошло - да, именно рот! Сложенный из крупных выразительных губ в прекрасный влекущий бант и тысячи раз целованный им, Сергеем. Именно поэтому обе они улыбались почти одинаково, и погибшая Лариса, и ныне здравствующая Ольга!
«Ольга, Ольга… И зачем мы только встретились, когда все давно уже отболело, отмерло и поросло быльём…» - протекла медленная мысль. И тут же другая, уже не медленная, а стремительная, как электрический разряд. «Не лги себе, Романов! Лучше признайся, что все это время ты думаешь о своей бывшей жене и понимаешь, что вся эта невероятная, во многом даже фантастическая цепь событий: полет в Чечню, сбитый вертолет, разведпоиск, найденный муж Ольги и затем та невероятнейшая встреча в Москве – всё это неспроста… Не спроста!!! Кому-то ведь это было угодно… Господу Богу или самому тебе, Серега?
Пожалуй, зря тебя наградили высоким боевым орденом, раз боишься признаться самому себе, что как любил ты свою жену, так и продолжаешь ее любить! Не один год уже прошел, а ничто не изменилось, ничто не исчезло ни из памяти, ни из сердца, даже чудовищная история с Юдиным, не смогла повлиять. Ведь спрашивал же себя не раз, как ты к этому относишься, и ответ был до невообразимости прост – отношусь с пониманием! А понимание, это всегда – прощение.
И ведь солгал ты, Романов, тогда, в госпитально осеннем парке, отвечая на ее вопрос:
- Насчет «простить» так думаю: простить, это значит – понять… А я не могу тебя понять, Оля…
Да, да, солгал, покривил душой, ибо уже тогда знал, что простил, хотя не за что было прощать женщину, изнасилованную негодяем. Более того, ты должен быть благодарен ей за то, что, расставшись с тобой, она тем самым спасла тебя от многих невзгод. Ты ведь знаешь себя, Серега, ты бы не пощадил того подонка, и судьба могла завести тебя в тюрьму… И не было бы в твоей жизни неба, Ларисы Денисенко, золотого солнца в черных облачных кушаках, и много чего еще не было, если бы не поступок твоей жены, одним ударом разрушивший подлые планы Юдина.
Пойми, Серега, что твоя судьба была в ее руках, и она поступила так, как ей подсказал ее разум. Ольга осознанно потеряла все, что имела, чтобы ты не потерял ничего, кроме её самой. Ты спросишь, почему она так поступила? Ответ до безумия прост - потому, что любила тебя, и не раздумывая принесла себя в жертву.
Вот такой расклад, капитан Романов. Впрочем, уже не капитан, уже не летчик, ЦВЛЭК вынесла свой беспощадный вердикт – «К летной работе не годен!» В синем небе тебе больше не купаться, Серега! Нет у тебя ни неба, ни облаков, ни жены, ни невесты… Ничего и никого нет. Но тем не менее, ты жив. Ранен, искалечен, но жив! А значит, надо продолжать жить, сказано ведь, живым – живое! Но тогда возникает закономерный вопрос: с кем бы ты хотел прошагать остаток своего земного пути? Да ни с кем, черт побери, кроме Ольги Гончаровой! Только вот честно ли это будет по отношению к памяти Ларисы? Не станет ли мучать тебя совесть, Сергей Александрович? Спросить бы об этом Ларису, да только фотографии не умеют разговаривать. Поэтому, думай… Крепко думай и сам решай, как тебе поступить.
***
Пожилая женщина бросилась с тротуара наперерез, едва не угодив под колеса. Мгновенно крутанув руль влево, Сергей одновременно с этим даванул на педаль тормоза. Занесенная юзом, «Волга» остановилась, перегородив проезжую часть дороги. Сергей не успел даже выматериться, как женщина подскочила к пассажирской дверце, рванула ручку, просунула простоволосую голову в кабину – платок сполз на плечи.
- Сынок, довези до «Любилейного», я заплачу, сколь положишь!
- Ты спятила, бабка, под колеса бросаешься! – взорвался он, разъяренно ударив ладонями по баранке. – В тюрьму меня хочешь засадить?
- Да прости ты ради Христа, тороплюся, спасу нет!
- А что случилось? - уставился на нее Сергей. - Помирает кто-то, что ли?
- Да не помира'т… - бабка едва переводила сбившееся дыхание. - Дочка через суседей позвонила, муку в «Любилейном» выбросили, она с работы отпросилася, очередь заняла и щас очередь уж подходит, а ей идтить назад надо, начальник на немного отпустил, опоздать никак неможно. А я б заодно и свой талон отоварила, это ж цельных два килограмма муки, када еще така' удача попадёт, ежели щас профу'кашь?
- Ну, садись, черт бы тебя побрал! - остывая, незлобиво ругнулся Сергей и проследив, как бабка неуклюже угнездилась на сидении, добавил, передразнивая ее. - Поедем в твой «Любилейный»… - а когда вырулил и вклинился в поток машин, насмешливо поинтересовался. – Куда тебе столько муки, аж целых два килограмма?
- Да куды ж, сынок? – не уловила его иронии старушка. – Я бы хучь внукам пельмешков навертела и пирожков напекла – мяска нады'сь достала, ско'тского да свининки.
- Достала, блин! - снова чертыхнулся Сергей. – Слово «купить» уже давно забыли, всё можно только «достать», чтоб ей провалиться, этой долбаной новой власти! Коммунисты довели страну до ручки, а дерьмократы полностью угробили - живем по талонам, как во время войны!
- Ох, и не говори милай, - горячо поддержала бабка, - дожилися, дальше некуды! Ни муки, ни мяса, ни сахара негде взясть… А ежели повезет када, дак и купить не за што - пенсию задерживают по три-четыре месяца, а детям вобшшэ' получку не дают по полгоду, а то и боле… А имя' мальцов подымать как-то ж надо… Вот ты как их подыма'шь, сынок?
- У меня мальцов пока нет, - тускло обронил Сергей.
- Вот, поди, и правильно… - начала было бабка, но вдруг осеклась. – Хотя, как без детишков, без внучков? Што за жизня без их-то? Тоска зелёна…
- Деревенская, слышу по голосу, – предположил Сергей, улавливая в речи старушки характерное «съедание» глагольных окончаний. – Из каких краев будете?
- Чикойские мы, - охотно пояснила та. – С тайги, с самого хребту. Тама жисть тожа не красна' настала… Схоронила я свово деда и осталася в одновах, вот меня молоды' и забрали к себе, штоба с внуками помогала, сами-то оне на двух работах копытют, домой токо спать приходют, устают шибко.
- Понятно, - Сергей подрулил к бордюру, вписался в промежуток между двумя машинами, выключил двигатель и осмотрелся. Черная змея людской очереди вытянулась вдоль улицы Ленина, ее конец терялся где-то далеко-далеко, а голова упиралась в дверной проем продуктового магазина «Юбилейный» – люди стояли за мукой, в подавляющем большинстве это были женщины. Поодаль, возле соседних дверей, кучковалась беспорядочная толпа, сплошь состоящая из мужиков, жаждущих спиртного. Слышался отборный мат, ругань, местами вспыхивали короткие стычки – очередь никто на соблюдал, каждый ловчился пролезть в магазин нахрапом. Несколько милиционеров безуспешно пытались навести хоть какой-то порядок.
- Вишь, сынок, што деется? – развязывая платок с деньгами, указала бабка глазами на толпу. - Нихто работать не хотит, все токо хочут вино пьянствовать… А оно, поди, и верно, чё работать-то, раз деньги не плотют… Тебе скоко дать, три тышшы хватит, али поболе отшшитать? – в ее заскорузлых изработанных пальцах торчали три смятые тысячные купюры[1].
- Две давай, бабушка, этого достаточно, - кивнул Сергей на шкалу таксометра.
- Ой, а я и не вижу, всё чё-то мимо глаз… - бормотнула та. – Вот и боюся, штоба не обидеть тебя, сынок.
- Не обидишь, все нормально, - успокоил ее Сергей.
- Ну ладно, коль так… - бабка взялась за ручку дверцы, на прощанье глянула на водителя темными пронзительными глазами. – А ты не ска'реден, гляжу, щас мало таких-то… Храни тебя Господь, сынок.
- Давай, давай, бабушка, а то просоха'тишь свою муку.
- А и то правда… - она хлопнула дверцей и торопко зашагала к магазину, призывно махая рукой дочери, стоявшей у самого входа.
Едва Сергей завел двигатель, как к машине подбежал запыхавшийся парень.
- Свободен, шеф?
- А ты что не видишь – «зеленка» горит… Куда тебе надо?
- В Макковеево.
- Далековато будет, и потом «пустырём» оттуда катить придется – деревенские в город не очень-то ездят, а мне порожняк наматывать – себе дороже, план и так едва вытягиваю.
- Да ты не переживай, водила, забашля'ю за два конца. Я сегодня при бабках, получку за июль выдали.
- Ну, поехали, раз так… -Сергей указал глазами на сиденье, включил таксометр, встроился в поток машин, утопил педаль газа, разгоняя скорость и мысленно костеря себя самыми последними словами, испытывая стыд. За полтора месяца он уже поднаторел в новом для себя деле и постепенно становился самым настоящим таксистом-рвачом, за что себя просто ненавидел. Но жизнь диктовала свои условия и им надо было подчиняться, иначе можно потерять работу, на которую он кое-как устроился, пройдя через невероятные ухищрения, использовав старые знакомства и связи.
Было еще немало причин для своего оправдания: чтобы побыстрее осуществить очередное техобслуживание - требовалось платить автослесарям, чтобы помыть машину после смены - надо было платить мойщикам, раскошеливаться приходилось по любому поводу и всему этому не было ни конца, ни края… Поэтому, когда представлялась возможность «закалымить» лишние деньги, приходилось на многое закрывать глаза и соглашаться.
- Так говоришь, получку выдали? – иронично спросил он, чтобы хоть как-то отвлечься от угрызений совести. - Месяц декабрь, а зарплата за июль, житуха явно налаживается!
- Житуха здесь ни при чем, - отозвался парень. – Бастануть мы пригрозили нашим уродам-начальничкам, вот они и раскошелились, но это – ненадолго…
- Понятно…
- Тебя как зовут-то, водила? – глянул пассажир бедовыми рысьими глазами.
- Сергей.
- А меня – Колян, Николай, то есть, - он протянул ухватистую пятерню. - Ну, познакомились, а то целый час ехать, неудобно, по другому-то…
Они немного помолчали, потом Николай спросил:
- Вот скажи мне, Серега, что за херня, эта нынешняя жизнь?
- Что ты имеешь ввиду, Николай?
- А то и имею, что хрень какая-то творится: при коммуняках платили хоть какие-то бабки, но ничего невозможно было купить – на полках одна морская капуста в банках… А сейчас, при дерьмократах, в магазинах стало хоть что-то появляться, «челноки» из Китая натаскали, но хрен купишь – денег нет у народа – получку то частями выдают, то по полгода вообще не платят или рассчитываются тем, что производят. Не поверишь, три месяца назад нам выдавали «зэ пэ» шкафами да зеркалами! Я на мебельной фабрике работаю, вот и натаскал домой этих дров, а кому они на фиг нужны? Когда вся эта жопа, наконец, закончится, может ты знаешь, а?
- Нет, не знаю, - отрицательно покачал головой Сергей, сосредоточенно глядя на дорогу. – Да и никто, пожалуй, не знает. Коммуняки довели народ до ручки, хлеб и тот уже весь сожрали, хотя при царях Россия весь мир зерном снабжала. А современное ворье добило страну - заводы стоят, фабрики заглохли… Вот посмотри, например, - Сергей кивнул за окно, – раньше здесь была огромная птицефабрика, а сейчас торчат одни стены – все остальное разграблено. Да разве только здесь – эти гребаные «прихватизаторы-реформаторы» всю страну разворовали и никому горя нет, гуляют на свободе.
- А кто их посадит, Ельцин что ли? – издевательски усмехнулся Николай. – Дак он такой же, как и евонные друганы: гусинские, фридманы, березовские, чубайсы и прочая сволота…
- Это уж точно, - задумчиво пробормотал Сергей и вдруг перед его глазами возникла давняя картина: туманная чеченская лесостепь, старшина Чалый, и его слова, почти те же самые, которые прозвучали только что из уст пассажира. Подумалось: в Чечне, в Забайкалье, на западе, на севере – всюду и везде, народ ненавидит эту свору, развалившую страну и добивающую ее. Но в следующую минуту пришлось мыслить уже о другом – на обочине дороги завиделся «жигуленок» с символикой ГАИ, от него отделился квадратный человек в полушубке и валенках, сделал указующий знак полосатым жезлом. Сергей подрулил к блюстителю закона, выключил двигатель, опустил боковое стекло. Бандитского вида ГАИшник с красным от мороза лицом и заиндевевшими бровями подошел вплотную, наклонившись, наметанным глазом сначала оценил уровень статуса пассажира, затем перевел взгляд на водителя и лениво взяв под козырек, пренебрежительно отрекомендовался:
- Инспектор ГАИ прапорщик Хватов, предъявите ваши документы!
- Я что-то нарушил, командир? – как можно дружелюбнее спросил Сергей, подавая ему водительское удостоверение.
- Конечно, дорогой! – не менее любезно ответствовал тот. – Твое нарушение уже в том, что ты едешь по моей дороге… - зажав одну наздрю, прапорщик смачно высморкался в сторону, отер рукавицей нос.
- Ты эту дорогу купил, я правильно понимаю?
- Нет, не правильно, - назидательно пояснил он. – Я ее не купил, я на нее поставлен! И если хочешь спокойно ездить по ней, должен платить. Ты рулём зарабатываешь на хлеб, а я вот этой палкой, - он крутнул полосатым жезлом, висящим на запястье. - Да еще должен делиться со своим начальством, иначе, на это место другого поставят, а оно мне надо? А што касаемо нарушения, то я сейчас найду сто одну причину, чтобы обезжирить тебя, мужик.
- Это какую же, например? – у Сергея болезненно закололо над левой бровью, ранения напоминали о себе в стрессовых ситуациях.
- Вот возьму и проверю щас срок действия огнетушителя, или укомплектованность бортовой аптечки, или глубину износа протекторов колес, а они, кстати, у тебя уже почти лысые… - проговорил прапорщик наизусть заученные слова. - Да мало ли што еще можно найти на твоей лайбе, чтобы снять с нее номера… Может, лучше отстегнуть положенную таксу и разбежаться, а?
- И какая она сейчас, твоя такса? – поинтересовался Сергей, едва сдерживаясь, чтобы не взорваться.
- А то ты не знаешь? – сверкнул золоченой фиксой прапорщик. – Гони пять косарей и катись отсюдова к едре'не-Фе'не…
- А не круто будет пять тысяч?
- Не, в самый раз, - снова ухмыльнулся блюститель безопасности дорожного движения. - Я смотрю, ты недавно на таксовку подсел, что-то личность незнакомая.
- Второй месяц этим кормлюсь, - сказал Сергей.
- Оно и видно, раз дурака включаешь не по делу! - поучительно изрек прапорщик. – Но ничё- ничё, прикатаешься со временем, начнешь понимать, што и как…
- Да я уже и сейчас понимаю, - Сергей достал из нагрудного кармана бумажник, отсчитал указанную сумму, протянул крохобору в погонах.
- Давно бы так, - тот довольно скривил деревянные от мороза губы. – Поезжай, ноль один сорок семь, да не гони шибко – снежный накат на дороге.
- Благодарю за информацию, прапор! – с издевкой бросил Сергей, поднимая стекло. Когда отъехали с полкилометра, глянул на пассажира, не проронившего ни единого слова за время этой сцены. – Ну, все видел, Николай Батькович?
- Все! – коротко и ожесточенно отрубил тот.
- И что можешь сказать по этому поводу?
- Что тут можно сказать? Не боятся ни хрена, борзые сволочи! А вдруг пассажир – какой-нибудь там прокурор, тогда как?
- А никак, - снисходительно бросил Сергей. – Даст ему на лапу пару-тройку штук, только и всего, рука руку моет…
- Ну, тогда дальше ехать некуда! - возмущенно выговорил Николай. – Полный коммунизде'ц!
- Это еще не полный коммуниздец, полный будет через полчаса, когда уже я' начну вытрясать из тебя бабки за обратный рейс «пустырём», и которые положу в свой карман… - горько усмехнулся Сергей. Проехав молча несколько километров, раздраженно обронил. – Сучья работенка! Не знаю, как кто, а лично я чувствую себя на ней крохобором и конченной сволочью – то даю взятки, то сам их беру… Надоело всё, дальше некуда! Подыщу что-нибудь другое, сразу же уйду.
- А стоит ли, Серега? - раздумчиво проговорил Николай. – Кому и где ты на хрен нужен в этой гребаной стране?
- Да не в стране дело, дружище!
- А в чем же тогда? – непонимающе уставился на него пассажир.
- В ее правителях! - угрюмо пояснил Сергей. - Это они, гады, довели нас до такого состояния, что человек стал для человека волчарой…
Оставшуюся часть пути ехали молча, каждый задумавшись о своем.
- Здесь тормозни, - попросил Николай, когда они достигли центра большого поселка. После остановки машины, протянул водителю оговоренную сумму. – Возьми свои бабки и не думай ни о чем… Никакой ты не крохобор, ты просто нормальный мужик, держи краба, - он подал Сергею ладонь и, задержав ее на несколько секунд, добавил, глядя в глаза. – А с таксовкой тебе, действительно надо завязывать, не твое это дело, скурвиться можно на раз-два… Уж лучше пахать в другом месте.
- Я подумаю над этим… - обещающе сказал Сергей. – Бывай, Колян.
- Бывай, Серега, - дверца ярко-лимонной «Волги» захлопнулась.
***
Фасад здания аэровокзала с неоновой надписью - «Горноозерск» возник в вечерних сумерках. Сергей притормозил на автомобильной парковке, выключил двигатель и таксометр, привычно принял в руку отсчитанную пассажирами сумму. Затем вышел наружу, открыл крышку багажника, извлек два объемистых чемодана, поставил на бетон привокзальной площади. Вернулся за руль, взял микрофон и доложил:
- Ноль один сорок семь, в аэропорту, свободен.
Автомобильная рация «Лён» прохрипела в ответ голосом женщины-диспетчера:
- Ноль один сорок семь, заказ на восемнадцать тридцать снят, производи'те посадку!
«Производите посадку…» - горько усмехнулся Сергей, почти то же самое говорят и авиадиспетчеры: «Посадку разрешаю!». Только когда все это было…
А тем временем к машине подбежало сразу человек десять, началась традиционная и уже привычная перепалка - кому ехать первому. Сергей невольно прислушался, верх явно брали трое парней, громко пререкаясь и расталкивая людей, они один за другим влезли в кабину.
И он тотчас же узнал их всех, хотя пассажиры были одеты в цивильное - это были его пилоты. Чего Сергей боялся все эти полтора месяца, всячески избегая поездок в аэропорт, то, наконец, случилось, - сейчас он, недавний командир второй эскадрильи, пилот первого класса, наставник и начальник, должен будет везти своих пацанов… Он, который учил их летать, который наказывал за какие-то нарушения, отстранял от полетов, требовал знания и выполнения тех или иных документов, был для них, неоперившихся птенцов непререкаемым авторитетом, тем, на кого они равнялись, кого уважали и, наверное, как-то даже любили… А сейчас он обязан спросить, куда их надо доставить, и чтобы сделать это, надо было повернуться к ним. Этого не избежать, не поможет даже поднятый воротник зимней летной куртки. Не поможет ничто – они узнают его, ведь они, наверняка, еще не забыли голос своего командира. Но пилоты опередили Сергея, задав вопрос на развязном молодежном сленге:
- Ну что, шеф, будем ехать или где?
И сделав над собой невероятное усилие, пылая лицом, он повернулся к тому, кто устроился рядом:
- А куда вам надо, ребята?
- Товарищ командир? – уставился на него ошалевшими от неожиданности глазами Костя Прутков, второй пилот. - Сергей Александрович! Вы… Вы – таксист?!
Оба, двое, что сидели за его спиной, вдруг просунули вперед головы и, не менее ошалело, чем Прутков, смотрели на своего вчерашнего начальника.
- Ну, таксист, и что дальше? – Сергей вдруг ощутил, как его сердце будто проткнули раскаленным зазубренным штырем.
- Так вы же ушли в авиацию МВД на должность командира эскадрильи? Воевали, были ранены… Это известно, разговоров по летному отряду ходило много… Но то, что вы таксист, как-то… неожиданно. Как всё это понимать, командир?
- Я уже давно не ваш командир… - Сергей всеми силами старался держать лицо. – Я теперь действительно простой таксист… И не вижу в этом ничего зазорного.
- А что случилось, Сергей Александрович? – Прутков еще более изумленно таращился на Сергея. – Каким образом… Что произошло?
- Вам в город или куда-то еще? – вместо ответа спросил Сергей. – Болтать можно долго, а у меня вообще-то, работа…
- Да, нам в город, товарищ командир… - еще не совсем придя в себя, произнес Прутков. - Сегодня выдали получку за август, собрались вот посидеть в ресторане… - и видимо по устоявшейся традиционной привычке, добавил извиняющимся тоном. – Мы завтра не в плане, так что нарушения предполетного отдыха не будет…
- А чё это ты перед ним оправдываешься, Кот? – пренебрежительно изрек один из сидящих на заднем сидении. Сергей узнал в нем Владислава Иванникова, нагловатого, недисциплинированного второго пилота, к которому не раз приходилось применять меры воспитательного воздействия. – Пусть рулит, куда велено, раз подался таксовать.
- Ты сократись-ка, чувак! – посоветовал тот, что сидел рядом с ним. – И не шлепай языком не по делу! А то в кабак мы поедем вдвоем с Котом.
Иванников еще не успел ничего ответить, как Сергей мирно и буднично произнес, гася тем самым начинающийся скандал:
- В ресторан – это здорово, мужики, - он повернул клавишу таксометра, включил первую передачу. – И что августовскую получку выдали в декабре, тоже неплохо, сегодня я это слышу уже не первый раз. Жизнь в Российской Федерации, судя по всему, налаживается…
Когда подъехали к ресторану «Аргунь», расплачивался за поездку именно Иванников, небрежно швырнув на сиденье несколько купюр, вальяжно бросил:
- Это тебе с учетом чаевых, водила, пилоты сдачи не берут! – слово «пилоты» он ядовито подчеркнул.
Самым удивительным для Сергея было ощущение того, что наглая выходка Иванникова никак не задела и даже не обидела его. Один негодяй против двоих нормальных парней, это хороший и достойный счет в пользу бывшего командира эскадрильи. Значит, все было не зря, значит, все не так уж плохо…
***
- Добрый день, Мария Алексеевна! – Сергей остановил у входа в кабинет директора детского дома Синициной. – Я снова к вам в гости, не помешал?
- О, нет, нет, проходите, Сергей Александрович, присаживайтесь, - женщина дружелюбно улыбнулась, он опустился на стул и, как всегда, чуть помолчал, формируя мысль. Но Синицина опередила его, спросив:
- Вы снова по поводу Лени Денисенко, не так ли?
- Все верно, - кивнул Сергей. – У меня такой вопрос: приближается Новый год, и я хочу узнать могу ли я забрать Леню на праздничные дни к себе?
- Вот оно что… - чуть удивленно произнесла Синицина и, немного помедлив, продолжила. – В принципе это возможно в рамках программы «Гостевой режим».
- Стало быть, таковая имеется? – обрадовался Сергей.
- Да, имеется, - подтвердила Синицина. – Она регламентируется Постановлением Правительства, и мы ее охотно используем в своей деятельности, ведь социализация детей-сирот - это наша главнейшая задача.
- Вот и прекрасно! Скажите, Мария Алексеевна, какие документы я должен предоставить для того, чтобы…
- Погодите вы с документами… - чуть досадливо произнесла она. – Сначала я обязана вас спросить: а вы хорошо подумали о том, что собираетесь сделать?
- Конечно, - озадаченно сказал Сергей. – Иначе зачем бы пришел к вам с этим разговором? За эти месяцы у меня сложились хорошие отношения с Леней, он с нетерпением ждет каждую очередную встречу. То же самое могу сказать и о себе – я тоже скучаю по нему. Это истинная правда, Мария Алексеевна, можете не сомневаться.
- А я и не сомневаюсь, - согласно кивнула она. – Более того, стала замечать, что мальчик начал меняться в лучшую сторону, стал увереннее в себе, реже капризничает, подружился со многими детьми. И всё это я увязываю с появлением в его жизни вас, Сергей Александрович.
- Ну вот видите, - улыбка все не сходила с лица Сергея. – Значит, все не так плохо...
- Да, против истины не пойдешь... - Синицина вышла из-за стола, неспешно прошлась по кабинету, остановилась у окна, скрестив на груди руки, долго смотрела на широкий заснеженный двор, затем повернулась к гостю. – Я прошу прощения, Сергей Александрович, но не могу не спросить: скажите, какой характер был у вашей гражданской жены Ларисы Денисенко, что она вообще была за человек?
- А при чем здесь… - начал было он, но директриса не дала ему продолжить:
- Я вам задала конкретный вопрос и хотела бы получить на него конкретный же ответ.
- Лариса Денисенко была хорошим порядочным человеком, - уверенно заговорил Сергей. - Насколько мне известно, она являлась прекрасным школьным педагогом, а каким была бортпроводником – я знаю больше, чем кто-либо. В сложных полётных ситуациях никогда не видел ее растерянной или испуганной, а наоборот, наблюдал волевую, выдержанную умеющую владеть собой личность. И это она доказала, когда не задумываясь, пошла на смерть ради спасения экипажа и пассажиров. Думаю, что это самая точная характеристика внутреннего мира этой женщины.
- Что ж, характеристика, исчерпывающая, ни добавить, как говорится, ни отнять… - медленно и задумчиво проронила Синицина. - Тем обиднее, что Леня унаследовал не все положительные качества матери – он капризен, обидчив, неуравновешен и достаточно инфантилен, в его воспитании просматривается явный дефицит мужского участия… Даже лексика еще остается во многом детсадовская.
- Я согласен с вами, Мария Алексеевна, - понимающе кивнул Сергей. - Но нельзя же сбрасывать со счетов характер его отца и те драматичные события, через которые ребенку довелось пройти…
- Именно поэтому я должна задать вам прямой вопрос, Сергей Александрович: вы полностью уверены, что сможете справиться с мальчиком, если вдруг он поведет себя так, как это зачастую случается здесь, в детдоме?
- Уверен… нет, абсолютно убежден, что все будет хорошо, - твердо пообещал Сергей. – Тем более, не в пустыню с ним еду, а в отчий дом. А он стоит на городской окраине, сразу за огородами начинается лес, а там снег, сосны, чистый хвойный воздух. Тем более, я Леньке лыжи собираюсь подарить и лыжный костюм, так что парень и покатается, и у костра посидит, и в баньке попарится… А еще там мои мама и отец, да еще сестры обещают приехать на праздник. А это - педагог и врач, так что справимся, ежели что…
- Ну, дай-то Бог! – решительно произнесла директорша. – Тогда берите ручку, бумагу и записывайте. Прежде всего, вы должны подать на мое имя заявление, затем, предоставить копию паспорта, медицинское заключение по форме 164/у - 96 и еще ряд документов…
- Я вас понял, Мария Алексеевна, все сделаю как надо… - шариковая ручка споро бежала по бумажному листу.
- Да и поторопитесь, ведь Новый Год уже на носу.
- Успею, - пообещал Сергей. – Сегодня же займусь этим вплотную.
[1] Гиперинфляция тех лет составляла 2600% в год, в России были в ходу миллионы. Именно поэтому люди с издевкой называли себя «миллионерами». Самая крупная купюра была 500 тысяч рублей. Буханка хлеба стоила 1000 рублей, пачка папирос «Беломор» 600 рублей, детский надувной мяч 15000 рублей и т. д.
Продолжение
